жив!
И вот, наконец, показался вдали поворот на Крестовую гору, отмеченный высоким каменным распятием. В груди Архипова шевельнулась давно забытая радость.
Он передохнул, покурил возле изваяния. И еще километра три протопал пешком, прежде чем открылась ему гора, сплошь покрытая крестами, похожая издали на остров, парящий над лугом в дрожащем от зноя воздухе. А неподалеку – речка, тенистая, тихая, с песчаным дном. Ведро – в траве. И почему-то Архипову подумалось, когда он увидел это ржавое ведро, что деревья, которые поливал Андрей, зацвели. Молодыми листочками шелестела рощица. Тихо было здесь. Привольно.
Архипов умылся в реке. Испил воды. Взял крест, саперную лопатку из рюкзака. И медленно, озираясь по сторонам, пошел к горе. И каждый его шаг будто ангел считает…
Немного оробев из-за своего разбитого лица, постоял перед Распятым – у подножия горы. Вырубленный из дерева, Христос простирал руки к несчастным и к счастливым, к победителям и к побежденным. И Архипов, словно пропуск получил за то, что так хорошо подумал.
По мосткам он стал подниматься наверх мимо сотен, тысяч крестов, туда, где светилась на солнце белая скульптура Богоматери. Там, на пологой вершине, он установил свой крест. Закурил, обволакивая взглядом гору с крестами, поставленными людьми в надежде. И вдруг увидел фигурку Будды, стоящую в траве под православным крестом, увешанным католическими крестиками и четками, звенящими на ветру. Архипов почему-то обрадовался этой фигурке со следами, оставленными временем и стихиями. И вспомнил, да ведь он же «буддист»! Так он объявил сегодня утром Ромасу, соседу, когда тот прицепился к нему, – какому богу он поклоняется. И стало до слез ясно, почему «все мы братья», как говорил, умирая, Андрей. Ибо не было здесь, на горе с крестами, ни рас, ни народов, ни богатых, ни бедных, ни религий, ни правителей, а только Бог. «И все!..» - озарило Архипова.
И Архипов посветлел лицом. Он это сам почувствовал, что посветлел. Муть в его сердце осела. Ум успокоился. И он ни о чем больше не думал. Ни о чем не жалел. А просто ступал по тропинкам, проложенным среди крестов, вслушивался, всматривался. И таинственный мир горы с грудами ржавеющих, гниющих и истлевающих на земле нательных крестиков, иконок, распятий, медальонов с ликами Спасителя утешал его. Будто гора заведомо скорбела и по его судьбе.
Он вернулся к реке, где стоял его «Messenger». Так в шутку называл его велосипед Андрей за надпись на раме «War Is Over», то бишь «Конец войне». Архипов присел на траву, достал из рюкзака бутылку красного вина, хлеб. И выпил за Андрея. А потом – за всех ушедших, убитых на войне, погубленных от голода, нищеты и политики, да и за всех живущих. Такое было настроение. Редкое, светлое.
С какой-то непобедимой уверенностью завинтил он зазубренным, как пила, ножом, гайку на педали. И медленно покатил к трассе. Странно, но педаль держалась. И мало-помалу Архипов стал забывать о поломке, думая о чем-то другом, хорошем. А когда вспомнил о поломке, то впереди уже была видна церковь Петра и Павла с красной верхушкой, похожей на карандаш. Архипов удивился, что гайка до сих пор держит. Но без особых эмоций. Бывает и не такое! И вскоре, сам того не заметив, замычал песню Джона Леннона «Представьте себе», радуясь весне, попутному ветру и непотерянному дню.
____________
«Messenger»* – несущий весть.
