Именинникам на этом судне испекался только наполеон.
Впрочем, на сей счет никто недовольства не высказывал – ни сами виновники торжества, ни каютные их гости: «Блин, зашибись торт, отвечаю!».
А и вправду – ничуть не хуже магазинного тот торт, чуть меньше автомобильной шины в окружности, неизменно получался.
Сделать заказ шеф-повару на торт решался не каждый – больно уж суров был Алексей Андреевич видом своим. Потому, подходили к нему с просьбой о торте ко дню рождения либо старые знакомые с прошлых рейсов, либо немалые смельчаки. Многие, однако, передавали робкую просьбу через камбузницу, второго повара, и пекаря.
От посреднических услуг последнего, впрочем, народ отказался довольно скоро. За испеченный руками шеф-повара торт, юноша требовал непомерно высокую оплату в жидкой валюте, и один простодушный матрос на сем уж погорел. Прыткий шельмец наведывался к имениннику трижды по ходу каютного застолья, требуя драгоценного спирта еще. Так что шеф – тоже не дурак выпить – на следующий день пожурил молодого, да раннего пекарёнка, на что тот, впрочем, и глазом не моргнул: «А чё мы – за просто так, что ли, торты им делать будем! Спустись на землю, Алекс: сейчас за все надо платить!».
Сам шеф был тут виноват – распустил пацана! Пекарёнок из ресторанных поваров сюда пожаловал: со всеми вытекающими…
А шеф – он родом из матросов был. Четверть века матросскую долю мыкал – и все «по-честному», на самых горячих местах. Полдюжины лет назад лишь в повара горячего цеха и переквалифицировался – тяжело уже пахать в трюме и шустрить в рыбцехе становилось.
Работы, конечно, для доброго повара и на камбузе всегда хватит, пусть и другого она, более творческого плана. Но, с творчеством у Алексея всегда все в порядке было. Легко постигалось новое ремесло, сплошь и рядом и до куража дело доходило. Потому что – с душой!
Одному только Алексей про себя и поражался – как быстро он принял эту другую, от раздаточной амбразуры, сторону. Как будто, не стоял он с противоположной - со стороны салона - стороны, двадцать пять лет свою пайку от щедрого – или не очень - повара ожидая. Нет, теперь в его, Алексея, власти было давать милостиво, а не принимать благодарно.
- Сволочью становишься – моментально! – с присущей самоиронией, честно признавался он давним товарищами. – Да, быстро камбуз людей меняет!
Впрочем, опсоветь помогали как раз с другой стороны. Те вечно недовольные, полдюжины которых найдется в любом экипаже. Те замороченные моряки, которым и пытаться угодить – дело всегда пустое, которым плохо везде и всегда. Те, что по скудоумию и малодушию своему охаивают все и вся, виня во всем всех вокруг.
Шеф-повар таким говорил задушевно: «Ребята, если вы всю жизнь сами себя счастливыми сделать не смогли – я-то вам чем помогу?.. Как я вас враз осчастливлю?». Но, да все как об стену горохом – такие люди ничего и никого, кроме себя, не слышат. Да, и не надо им того: очередную порцию желчи в мир выплеснули – день даром не прошел.
Были и в этом рейсе такие – куда без них! Электромеханик, которого за его змеиный язык уже не терпели в кают-компании, и он теперь столовался здесь, в салоне. Сирый не вылезал из рейсов, оплачивая учебу дочери в университете – и кто был ему в том виноват?.. Другой давний знакомый – матрос рыбообработчик с высшим юридическим образованием, что фасовал теперь рыбу на морозильном аппарате. Учился, вумный, знать так прилежно! Впрочем, знание законов по вершкам здорово помогало мужичине мутить воду в своей бригаде. Двое у него здесь было выкормышей-последователей. Оба шли по второму, в жизни, рейсу, будучи уже в негласном статусе «бывалых» - везде-то они уже побывали, все-то уже повидали. Первый, с неизменно угрюмым, до угрожающего, взглядом, подался в морские заработки от сельской нынче разрухи. Второго же – тоже житель области – в тридцать его лет вытолкала в море теща – чтоб на машину ее дочери, наконец, заработал.
В сущности, это были случайные в море люди.
- На этого глиста смотреть-то жалко! – качал головой сторону тещиного изгоя пекарь. – Какие ему, доходному, моря – сиди ты себе в своем колхозе, по изгороди ходи, не рыпайся!
Но скулежа и поклепа от горстки недовольных было больше, чем от всего прочего, в семьдесят пять человек, экипажа: так, ведь, тоже всегда бывает.
- Шеф, - засовывался на завтраке угрюмый, - а почему каши нет?
И «целился» взглядом глазенок своих стеклянных – смотрящий!
- Как, вот, после двух яиц вареных я восемь часов работать могу? – вторил ему «зятёк».
Хорошо они спелись!
Как будто, чего-то Алексей Андреевич тут изобретал? Всю жизнь так было – по два вареных яйца на завтрак. И каши сроду на завтрак не варили – на полдник только.
А обиженные, чуть что, еще и капитану бежали. Ну, а пенсионер – уж только бы ему рейс добыть! – выслушивал просящих и шел на поводу, засылая на камбуз старпома.
- Да свари ты им каши этой: два раза поедят, и забудут!
И приходилось кашу варить – для двух-трех человек: а полчаса от кастрюли не отходи – мешай, как будто других дел и нет уже! И яиц побольше отваривать: «Тебе мало?.. Бери, сколько влезет!».
Самым же скверным было то, что сигануть однажды лихо, через амбразуру , да двинуть между глаз ненавистникам (угрюмому – с оттяжкой!) по-матросски было в этом рейсе нельзя. Не то, чтобы статус не позволял, но второй штурман – давний друг, предупредил Алексея сразу: «Даже не думай здесь кулаками по-своему махать! Заяву накатают сразу. С воронком уже на границе встречать будут!».
Срамцы!
Они же и причины своих нескончаемых наездов не скрывали: «Нас в цеху дрючат, кому не попадя, а нам кого? Вот, на камбузе только отрываться и приходится».
Дела!
- Знаешь, как с такими надо? – поучал грамотный поваренок. – Вот так!
И он демонстративно обозначал воздушный плевок в чистую тарелку.
- А как ты хотел, Алекс – по-другому с этими гадами не поквитаться!
- Завязывай! – скрывал улыбку шеф-повар, по долгу службы обязанный за такие проделки не только гнать подчиненного с камбуза взашей, но и настрочить вдогонку закладную начальнику службы. Такого образца, что незадачливого мстителя потом уж не то, что в ресторан - ни в одну завалящую столовку на пушечный выстрел не подпустят.
А гнать –то, по сути, надо этих случайных здесь людей! Коль слаб в коленках тяжесть работы, а духом – суровость будней морских переносить – сиди дома: не для тебя оно, море.
Такой зарок себе шеф-повар и дал: если кто-то из «жизнью затрёпанных» недовольных, что столько крови у него уже попортили, за тортом сунется – пошлет он их в открытую!
Расхрабрился!.. По своему характеру-то, вспыльчивому, но не злобному совсем, на просьбу по-человечески все равно ведь не сможет врезать: «Да пошел ты!» - хоть и стоило бы! Но, и печь торт этим людям тоже не сможет – тут Алексей себя знал! Упрется, просто, внутреннее сознание, и не даст ни шагу сделать, ни руки поднять. Так что, надо будет просто отказать под каким-то, совсем незатейливым предлогом – чтобы и так понятна причина была.
Слава Богу, не пришлось: дни рождения у не святой матросской троицы были летом и осенью – по судовой роли Алексей посмотрел. А они уж всем экипажем в мае дома будут. Так что, не готовить ему наполеона лютым своим ненавистникам – никак!
А наполеоны он приготовлял действительно славные!
Самым первым в том деле было – морально подготовиться к генеральному сражению. Чтоб, с чистой душой, и без жалкого в душе скулежа – мол, три часа от законного своего сна в безлунной, или звездной ночи отрываешь, и для кого, спрашивается?.. Для человека – такого же, как ты! Тебе бы, вот, приятно было, чтобы уважили тебя по-людски, да по-человечески тортом ко дню рождения?
Правду сказать, ни одного раза за всю свою морскую бытность матрос Алексей тортов не заказывал, но – другим морякам должен праздник быть!
В сем генеральном сражении ночном решающий момент – тесто нужное замесить: тогда уж и все остальное сложится. Чтоб было мягонькое –мягонькое оно: чуть, быть может, и к рукам липнущее. Для того сметана использовалась непременно. И ложку столовую уксуса - обязательно яблочного: с обычным жестковатые коржи выйдут.
И заводил в ночи шеф тесто неспешно и обстоятельно: не спешить, не переборщить – главное дело! Да ведь разговоров тут больше, чем маргарин замороженный прямо в муку на терке потереть, яйца разбить, сметаны бухнуть, уксуса налить, да могучей рукой и замешать в тазу пищевом тесто нежное. Пятнадцать минут работы – от силы! А замешав, можно и отдохнуть чуток, поле предстоящей битвы подготавливая – пока тесто полчаса «отдыхает». И шкаф духовой, конечно, включать давно пора – чтоб разогнать до двухсот градусов непременных.
А потом, когда тестушко уже сделалось эластичным и податливым, начинай, Леха, лепешки раскатывать, да коржи с них выпекать: вот где горячая работа поспела!
Тут все по минутам: сорвешь график – уходишь на штрафной круг, себе же окончание отсрочишь. И тут уж все в дело: и ловкость рук, и сноровка у печи – разворачивайся во все лопатки, Лёша!
Погнали!
От теста жменю отщипнуть, скалкой во все стороны тонюсенько раскатать, тарелку самую большую поверх положить, ножом по окружности обрезать, излишки теста назад в таз бросить, таз накрыть. И точно то же проделать рядом – на второй корж. Тарелки пока не поднимаем – чтоб не сохло!
Противень большой кисточкой, окунутой в масло подсолнечное в чашке – быстро-быстро смазать, и второй – сразу!.. Вот теперь тонюсенькую лепешку подхватить ловко, и – сердцем кровью обливаясь от вида, как в эту короткую секунду переправы-полета теряет она форму в руках-крюках, уложить на противень, и в два движения безнадежно попытаться поправить: «Да ладно – потом по краям подрежу».
И – в печь оба противня!
И опять – лепешки для коржей раскатывать – не мешкая. А как раскатал, тут уж, на ходу одевая суровые двойные рукавицы: заглянуть в печь пора – не подошли ли за эти три-четыре минуты коржи. И если надулись те местами, и пузыри эти стали коричневеть – самое то: вытягивай противень скорей, опрокидывай в другой, пустующий – готовы два коржа для наполеона!
А их и надо то всего – штук четырнадцать – шестнадцать. Хоть, чем больше, тем лучше, конечно – выше торт будет.
Только заведенного теста хватало аккурат на это количество лепешек – словно Ангел-хранитель стоял за спиной: «Да хватит им! Ты заводи живее крем, собирай торт, да иди поспи еще, мальчишечка!».
Отработав до последнего испеченного коржа у «мартена», с изрядно смыкающимися уже веками (на сон уже морило основательно) принимался за крем. Благо, сливочного масла было вдоволь, а сгущенное молоко оставалось непременным и единственным условием для именинника: «Только банки три, не меньше, неси». И приносили. Сгущенка, впрочем, нынче была такого поганого качества, что ее отдавали и ящиками: с нефти, что ли, ее теперь делали?
С усердием промешав блендером крем, шеф принимался за последний аккорд. Намазав нижний корж, он с душой и с хрустом уминал, вдавливал корж сверху. На самый верхний, с более толстым слоем крема (уж сколько того на данный момент оставалось), порошил сверху крошки: торт наполеон был готов! Оставалось лишь убрать со стола,
