Ангел мой

полтора лимона отвалит?
– Полтора, может, не отвалят, а один – запросто. А про скрипку ты от Игоря своего и узнал, вместе вы это дело провернули – миллиончик пополам. Мы с тобой в тот день, утром, на всю компанию в вестибюле наткнулись, так ты вдруг в сторону дернулся – не хотел раньше времени дружка своего узнавать, будто случайно с ним в гримерной встретился. И за крестовой отверткой туда прибежал, когда их у нас штук двадцать, наверно. И Жорку с собой привел – чтобы помог тебе отвертку тащить, да? Ты же его специально из КПЗ вытащил, и без документов к нам электриком устроил, чтоб было на кого пропажу скрипки повесить. Я тогда еще удивился: почему это крутой мужик Игорь бумажник свой из кармана высунул, баксами наружу? Понятно, почему: Жорика дразнил, чтобы тот бумажник стянул и смылся подальше. Ты реле на отключку света настроил, а Игорь компанию подогнал. И время тянул, ждал, пока свет погаснет. И заставлял Мусю играть на разных скрипках – чтобы обе на поверхности были. Ты в темноте Гварнери в шкаф спрятал, а потом простую – в ее футляр. Я тогда еще удивился: почему это Игорь тобой командует, как будто сам не может свою драгоценную скрипку в футляр уложить? С тебя-то взятки гладки, ты в скрипках, вроде, не разбираешься. Еще вопросы имеются, гражданин начальник?
– Ну, и где теперь эта скрипка? Или, по-твоему, у меня миллион в кармане?
– Если миллиона у тебя нет, значит, скрипка еще на месте.
– И на каком же?
– Да на том же, куда ты ее спрятал. Вернее, замуровал. Фридмана две недели в театре не было, не мог он на нас настучать. А ты вдруг кинулся розетку ставить: только чтоб раствор развести. А потом побежал вниз, какие-то там отбитые углы замазывать. Отбитых углов я нигде не видел, и замазывать их – не наше дело. Ты просто так пальцем не пошевелишь, а тут – углы замазывать! Бездарно сработано, товарищ капитан! Милиция – одна извилина. А замазывал ты не углы, а кабельную трубу над шкафом, в которую скрипку спрятал. Замазал неровно и некачественно – с нее потом замазка сыпалась. Думаешь, я не заметил, что раньше кабели просто в трубу уходили, а теперь там все зашпаклевано? Дело, конечно, не мое. Мне твоя скрипка …
Я и не заметил, как оказался на полу.
Несмотря на разницу в возрасте, Григорич был здоровее меня, и, несмотря на выпитое, гораздо проворнее. Я видел над собой его огромное красное лицо и тщетно пытался оторвать от шеи душащие меня руки. В моих глазах темнело, в затылке что-то сжалось, и он стал, как каменный.
“Неужели это – конец? – успел подумать я. – Неужели умру?”.
И вдруг хватка ослабла, Григорич захрипел и взмахнул руками.
Не помню, упал ли он сам, или я успел ему в этом помочь, но в следующую секунду бригадир корчился на полу, в собственной рвоте, а я, даже не успев отдышаться, побежал звонить 03.
Едва проводив скорую, я почувствовал слабость и тошноту. Началась рвота, я долго не мог вдохнуть; руки, ноги и шею свела судорога; я терял равновесие, чуть не отключился прямо на улице. Не помню, как добрался домой и свалился на кровать.
На следующее утро, увидев на левой руке продолговатое синее пятно, я не смог разобрать ни одной цифры Мусиного телефона.


              Григорич умер в больнице, так и не придя в себя. Секретарша оказалась права: заначка Игоря – чекушка “Смирнова” – стала для него последней.
Сомнений не оставалось: водка была отравлена.
Если бы не Мусин звонок, я бы выпил не три капли, а весь стакан, и умер бы вместе с недодушившим меня Григоричем. Получилось, что мой ангел меня спас.
К моему счастью, серые фуражки оставили смерть бывшего коллеги почти без внимания, никакая экспертиза не проводилась. Умер человек с перепоя – с кем не бывает?



4.


              Почти семь лет спустя, в июле девяносто шестого, выходя из театра, я увидел Мусю.
Очевидно, я остолбенел, а она широко улыбнулась и шагнула мне навстречу.
На ней была полупрозрачная кофточка и новомодные бриджи. Русые волосы в беспорядке стекали на загорелые плечи.
– Муся?!
– Лучано!
Она элегантно протянула мне руку, но тут же обняла и поцеловала в обе щеки.
– Потрясающе! – вырвалось у меня. – Тебя не узнать! Выглядишь лучше обложки журнала! Просто красавица!
– Спасибо.
– Не за что, это не комплимент. Время явно играет на тебя. Гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя.
– Ты смеешься. Но я стараюсь – аэробика, немного косметики. Ну, и чуть-чуть подрезала нос. Тебе нравится?
– Ты всегда мне нравилась. Помнишь, я говорил это еще на концерте?
– Помню ли я?! Ты был первый, от кого я это услышала. Самый первый! А это … это гораздо больше, чем переспать. Я – серьезно. Ты себе даже не представляешь, что это значило тогда для меня. Не знаю, помнишь ли ты те твои слова, но несколько лет я ими просто жила! Если бы не они, даже не знаю, что бы со мной было … Я не забывала тебя никогда, ни на одну минуту. Ты не спешишь? Пройдемся по набережной? 
Было душно.
Кофточка прилипала к Мусе, делая ее еще соблазнительней.
– Ты на гастролях или проездом?
– Я так … – она неопределенно махнула рукой. – Расскажи лучше, как ты. Я спросила … тут, на дверях. Мне сказали, что ты заканчиваешь в пять. Значит, продолжаешь работать в театре? Тебе нравится?
Мне стало неловко: за столько лет – никакого продвижения. Вообще, я представлял себе, как выгляжу рядом с ней в своих китайских очках, нефирменных джинсах и рубашке эпохи Битлз.
Я показал Мусе ключ.
– Это – от всех дверей театра, называется: “мастер”.
– Ну, понятно, – ободряюще кивнула она. – Везде есть электричество, ты везде нужен.
– Да, иногда – просто позарез.
– У тебя, наверно, семья, дети?
– Один. У меня один ребенок.
– Вот как? – постаралась улыбнуться Муся. – Мальчик?
– Да, Юрик, четыре года.
– Похож на тебя?
– Не особенно, – сказал я и, решив, что нехорошо дразнить ангела, добавил: – Скорее, на бывшую жену.
Она сдержала улыбку, но ее выдал голос.
– А, так ты разведен?
– Мы с женой решили, что это единственный способ выжить. После развода наши войны кончились сами собой, мы помирились. Я даже знаком с ее другом, – приврал я, чтобы успокоить моего ангела, – он лишен многих моих недостатков. А как ты?
Муся остановилась.
– Вообще, я – отлично. А сейчас я просто счастлива, потому что приехала к тебе.
– Ко мне?
– Не пугайся, – тут же добавила она. – Всего на пару дней. Прилетела – улетела.
Оказалось, что ее последний роман окончился совсем недавно и немного болезненно. И тут, как раз, летнее окно в выступлениях. И она решила позволить себе вспомнить юность.
– Хорошо, что ты приехала, – неуверенно пробормотал я.
– Но почему ты не звонил?
– Я записал твой телефон на руке, а потом подрался …
– Подрался?
– То есть, на меня напали … В общем, номер стерся.
– А я так тебя ждала! Полгода просто молилась на телефон. Думала, ты – единственный в мире понимающий меня человек.
– Наверно, так оно и было. Прости, что я тебя тогда не нашел. Я искал через справочную. Но, наверно, нужно было просто прилететь в Москву.
– Оставь, проехали, – вздохнула Муся. – Но ты, правда, рад, что я здесь? Тогда почему молчишь?
– А, по-моему, я слишком много болтаю. Но я еще и слушаю. Для меня твой голос – как скрипка Гварнери. Вообще, можешь считать, что тебе повезло: я – крупный специалист по излечению сердечных ран.
– Отлично! – засмеялась она. – И к тебе часто обращаются?
Я скромно пожал плечами и спросил:
– А как мама? Еще давит на тебя?
– Нет, что ты. Мама уже давно не та, что была, она очень сдала, состарилась. Вообще, теперь все иначе.
– Значит, ты больше не борешься с музыкой? Она тебя не опустошает, не вытягивает из тебя душу?
– Знаешь, нет. Тогда, после твоих слов и поцелуев, и пропажи скрипки, многое изменилось.
– Это выбило тебя из колеи?
– Именно! И как раз это было мне нужно. Я ведь была на грани помешательства. Так мне кажется. А после тебя и после отмены концерта в Запорожье мне вдруг полегчало, спало напряжение.
– Напряжение – опасная штука. Говорю это, как электрик.
– Нет, серьезно! Я перестала воевать со скрипкой и бояться ее. Стала просто играть, стала обычным, нормальным музыкантом. Правда, потом говорили, будто моя игра что-то там такое потеряла. И до конкурса Чайковского мы тогда не добрались. Но я не жалею. У меня все отлично: я теперь – скрипач-виртуоз высшего класса. Хорошие договора, звукозапись, частные концерты заграницей и у олигархов, многие меня хотят, – она остановилась. – А ты?
– Спрашиваешь! – я улыбнулся, но понял, что она не шутит.
– Вот моя гостиница, – показала Муся, – та же, что и тогда.
Мы прошли вестибюль, получили ключ и зашли в лифт.
– А как поживает Игорь?
– Игорь – отлично. У него теперь своя фирма по охране. Пальцев тогда его выгнал, и Игорь был рад, что легко отделался. Интересно, где теперь скрипка. Игорь уверен, что в коллекции какого-нибудь японца или арабского шейха.
– Вы общаетесь?
– С Игорем? Ой, да пошел он! Я тебе потом расскажу, ладно? Хотя и рассказывать нечего. Ты же помнишь, какая я тогда была. Ладно, неважно. Игорь говорил, что твой бригадир умер?
– Перебрал. Как раз на свой день рождения.   
Мы вышли из лифта.
– Так себе отельчик. Но для такой дыры еще ничего.
– Не такая уж мы дыра.
– Ой, извини, конечно. Чего это я вдруг? А вот и мой номер. Как тебе? Вполне симпатичный, чистенький. А какой здесь вид! 
Муся пропустила меня вперед, закрыла дверь и поднесла руку к моему лицу. Почти интуитивно я перехватил ее своей.
Она удивленно посмотрела на меня и вдруг вскрикнула:
– Ой, что это?
– Где?
– На твоем мизинце! Это же мое кольцо!
– А, кольцо … Да, оно – твое, ты тогда забыла его в гримерной. Прости, я хотел тебе его вернуть, но вы так неожиданно улетели. Вот, возьми.
Я попытался снять кольцо, но Муся схватила меня за руку.
– Господи, Женька! Ты его все время носишь?
– Нет, только сегодня надел, к твоему приезду.
– Но откуда … Значит, все это время ты помнил обо мне?
– Разве я мог забыть ангела?
Она поцеловала меня и отстранилась.
– Я знаю: я потная.
– Как тогда, после концерта, в гримерной.
– Да, я тогда ужасно комплексовала … А потом жалела, что ты не … довел дело до конца. Плакала по ночам.
– Я тоже жалел, но это было невозможно: для первого раза там было слишком нервно и неудобно.
– Зато теперь мы ни от кого не скрываемся, никуда не спешим. Можешь не волноваться: у меня только вчера кончились месячные. Пойдем в душ вместе или по очереди? Кстати, я привезла из Ниццы шампунь, пахнет лучше духов. Женька! Боже, как я тебя люблю!


              Это было невероятно. Никогда у меня не было ничего подобного, никогда я не слышал таких слов, как в тот день.
Лентяй по природе, если уж выбирать одно из двух, то я всегда предпочитал быть любимым. И – вот оно, полной мерой.
Красавица, пахнущая бризом Лазурного побережья, уносила меня на невиданные высоты любви, а я думал: “Где ты, мой ангел? Может, никаких ангелов не бывает, и я тебя просто придумал?”
Мне хотелось рассказать ангелу, что ее звонок спас мне жизнь. Мне хотелось рассказать это ангелу, но рядом лежала роскошная женщина, говорила: “Отлично!” и само это слово меня напрягало.
И было ясно: даже в самых горячих объятиях об отраве в чекушке “Смирнова” лучше помолчать.


              Вечером мы спустились поесть.
Оба были голодны, как волки. Муся смеялась.
– Знаешь, на что похож