Я проснулся от раскатов грома. Вернее от последнего удара. Треснуло и взорвалось так, что наш старенький дом просто подскочил. От ветра грохотали в своих пазах трисы. Того и гляди свалит на крыше солнечный бойлер.
Буря продолжалась уже второй день. Пожалуй, за двадцать лет, с тех пор как мы купили этот дом в Гиват Ольге [Гиват Ольга - Ольгин холм (ивр.)] - небольшом городке ровно посредине между Хайфой и Тель Авивом, такого шторма я не припомню. Как же хорошо в такую погоду не вылезать из-под одеяла и слушать как ревёт ветер за окном, ощущая под боком горячее тело Ханы.
Я обнял её и понял, что она не спит. Да, мы уже не молоды, пенсионеры оба, но по-прежнему волнуем друг друга. В доме только мы вдвоём, дети давно выросли, все уже свои семьи создали, свой семейный очаг организовали. Конечно мы скучаем за ними, но слава Богу внучки Адель и Бэйла и внуки Дорон, Рафаэль и Лиор скучать не дают. Правда, Дорон уже школу кончает, и приезжает нечасто. Вот сегодня обещал после школы заехать. Любит он вкусненького у бабушки поесть.
Хана поцеловала меня:
- Что, сходим к морю?
Мы обожали в такие дни ходить к морю. Хана натянула свою любимую куртку и сапожки, а я непромокаемый плащ и высокие армейские ботинки. Хотели взять с собой Марти, но этот крупный чёрный лабрадор всем своим видом сказал нам, что в такую погоду, мол, сами гуляйте, а мне и дома хорошо.
С трудом открыв дверь, вышли наружу. Ветер сбивал с ног. На дороге было полно поломанных веток, а в двух местах лежали две огромные поваленные ветром пальмы. Дождя не было, но ветер был так силён, что маленькую Хану всё время сносило. Да и меня, если честно, тоже. Пришлось вытащить руки из карманов и взяться за руки, хотя пальцы невыносимо мерзли. Вместо обычных десяти-пятнадцати минут мы потратили на этот короткий путь больше получаса.
Море ярилось и было сплошь белым. Ветер срывал с верхушек переворачивающихся валов пену и превращая её в мокрую солёную пыль, нёс в лицо. Мои очки, которые я уже несколько лет почти не снимал, так как зрение стало резко падать, немедленно покрылись налётом соли. Пытался вытирать их о рубашку, откидывая полу плаща, но это помогало лишь на пару минут. Хана была в восторге. Раскинув руки, она кружилась по песку. Ветер сорвал её капюшон и разметал волосы. Сейчас они были похожи на пламя, пылающее вокруг её разрумянившегося лица.
Я, Гершль бен Самуэль, ставший известным адвокатом, пойдя по стопам папы и мамы, снова чувствовал себя Генькой. Хохотал, наблюдая за женой. Хана остановилась и протянула мне руки. Одной рукой придерживая свой капюшон, вторую протянул Хане. Разговаривать и даже кричать было бесполезно, потому что свист ветра и рёв моря заглушал абсолютно всё. Но я понял, что хочет жена. Держась за мою руку, она влезла на огромный валун, а затем перепрыгнула на следующий. Но, как говорится, после восьми обычных волн обязательно следует девятый вал. Вот он и пришёл. Налетел на камень, на котором стояла Хана, взметнулся вверх, окатил с ног до головы, и моя жена скрылась в сплошной пене.
Но оказалось, что и десятый вал совсем не слабее девятого. Он исподтишка подкрался к Хане, поднялся, как спина огромного кита, и смыл её с валуна. Я успел подхватить жену пока её не унесло в море, и выпрыгнуть с ней на песок. А потом мы удирали от гнавшейся за нами волны и остановились лишь на безопасном расстоянии.
Ну и ну! Мы промокли с головы до ног, а тут ещё вновь хлестанул дождь и надо было срочно бежать домой, чтобы переодеться и согреться. Взявшись за руки, мы как двое детей детсадовского возраста, побежали мимо мокрых, нахохлившихся домов, перепрыгивая через валяющиеся повсюду веточки, ветви и огромные сучья. Увидь нас кто-нибудь, сказали бы что Бейлины с ума сошли, в детство впали.
В небе творилось что-то невероятное. То и дело его прорезали длинные, от края до края горизонта молнии, почему-то горизонтальные. Вспыхивали зарницы, освещая полнеба. Потом становилось темно как ночью, и вновь горизонтальная молния прорезала небо, от неё ответвлялись отростки, будто корни дерева тянущиеся к земле. Ветер, испугавшись такой силищи, на несколько секунд затихал, а затем раздавался ужасающий треск, рычание, и гром раскалывал мир. И тут началась вакханалия - молнии врезались друг в друга, беспрерывно метались между пугающе-чёрных туч, вместе с молниями вспыхивали зарницы, а небесный оркестр представляли сотни, нет тысячи барабанов, грохочущие металлические листы, взрывы и другие шумовые эффекты. Иногда звук напоминал грохот колес катящейся по булыжнику гигантской телеги.
Под навесом над входом в наш дом, который вообще-то не спасал ни от дождя, ни от ветра, стояла скорчившаяся, обхватившая себя руками, женская фигурка, одетая совсем не по погоде.
- Ой, вы хозяева? Вы Бейлины? - и, не дожидаясь ответа, будто и так знала его, - А я жду, жду вас. Замёрзла, как цуцик.
- А чего же не вошли, дверь-то открыта. - спросила Хана.
- Да неудобно как-то, в отстутствие хозяев. У нас в Москве вообще никто никогда двери не бросает открытыми, уходя из дома.
- Ну входите же быстрее.
Мы вошли, и Марти тут же бросился к незнакомке.
- Ой, - испугалась гостья, к которой немедленно подбежал Марти, - а вы ещё говорили чтобы я вошла без вас.
Я рассмеялся:
- Марти «страшный» пёс! Но опасен только тем, что может любого зализать до смерти. Особенно, если вы хоть раз его погладите.
Хана сказала:
- Я вам сейчас что-нибудь переодеться найду. Вы уж не взыщите, но размеры одежды у нас с вами разные. На ваше счастье я обожаю свитера и халаты, которые на пару размеров больше. А вот с бельём сложнее. Впрочем, у меня есть штаны широкие, они на завязке и можно будет её распустить. Вы идите, примите душ горячий, согрейтесь, а я пока подберу вам что-нибудь.
Она провела незнакомку в ванную, а потом вопросительно посмотрела на меня. Спросила на иврите:
- Ата макир ота? Ми hи? [Ты знаешь её? Кто она? (ивр.)]
- Лё. Ани роэ ота бэ-паам ришона. Хи амра, ше hи ми мОсква. [Нет. Впервые вижу. Она сказала, что из Москвы]
Собрав стопку одежды, она постучала в дверь ванной и просунула стопку внутрь.
Пока незнакомка отогревалась под душем, мы с Ханой вытерлись и переоделись в сухое. Затем Хана приготовила на стол. Тем временем вскипел электрический чайник и я поставил его на тумбу, рядом с радиоприёмником.
Женщина вышла из ванной и мы усадили её на диван. Хана села рядом с ней, а я принес из моего кабинета, если его можно так назвать, стул и сел напротив них. Жена раскладывала еду по тарелкам, а я разглядывал нежданную гостью. Очень милое с мягким овалом лицо, тёмные блестящие волосы, низкая чёлка до бровей, идеально ровный нос, пухлые губки, ямочка на подбородке… Очень, очень это лицо кого-то мне напоминало. Вот только кого?
- Давайте, не стесняйтесь, кушайте. И давайте, наконец, знакомиться. Я Хана, а он Гершль.
- А меня зовут Аяла [лань, (ивр.)], - назвалась женщина. Она помолчала немного, а затем продолжила, - Это очень странная история. Я вам сейчас всё объясню. Мы с родителями жили в Москве. Я встречалась с одним парнем. Его зовут Арик[Арье, лев (ивр.)]. Мы собирались пожениться.
Однажды, он со своей мамой пришли к нам, и сообщили, что собираются репатриироваться в Израиль. Тогда выезд из СССР был практически невозможен. «Железный занавес» наглухо закрывал страну в самоизоляции. И всё же лазейки были. Особенно, если у кого-то была, как тогда говорили, «мохнатая лапа» в нужных органах. Короче, не знаю как, но маме Арика это удалось.
Арик попросил у моих папы и мамы моей руки, с тем, чтобы я вместе с ними выехала в Израиль. У папы был шок. Понимаете, он работал в химическом институте и был начальником отдела спиртов. Мама тоже работала там же заведующей лабораторией. Само собой, что если бы он не был членом партии, он бы не смог работать начальником. Однако, если его дочь выедет в Израиль… Если у него будет в личном деле запись: «имеет родственников за границей» то, в дополнение к его «пятой графе» в паспорте, его просто лишат любимой работы. Уволят с волчьим билетом и его и маму.
Короче, папа не дал согласия на нашу свадьбу. Я рыдала, когда Арик с мамой ушли, а папа закатил ужасный скандал. Мы с ним так поссорились, что я ушла из дому в общежитие техникума, в котором училась на художника театрального костюма. Конечно, мы могли бы пожениться и без папиного разрешения, но я прекрасно понимала, что тем самым по-полной подставлю своих родителей.
Не буду вдаваться в подробности, расскажу кратко. Арик с мамой улетели в Израиль. Через несколько лет я вышла замуж за театрального художника. Это был брак не по любви, а чисто из профессиональных интересов.
В прошлом году мой муж получил контракт на работу в одном из театров Америки. Я выехала с ним и сейчас у меня есть возможность временно жить в США. Сюда, в Израиль, я смогла приехать как туристка, чтобы увидеться с Ариком, которого по-прежнему люблю. И неважно, что он тоже женился.
Вчера Арик принёс мне газету и показал объявление, в котором было написано, что Бейлин Гершель бен-Самуэль разыскивает родственников. И там был указан ваш адрес. Дело в том, что моя девичья фамилия тоже Бейлин. Я не знаю, может это просто совпадение, потому что Бейлин не такая уж редкая фамилия. А может мы с вами какие-то родственники. Вот я и приехала к вам. Всего на несколько часов, потому что завтра я вылетаю обратно в Америку.
- Да, это я давал объявление. Надеялся, что вдруг кто-то из моей семьи тоже в Израиле.
Кажется я понял кого напоминает мне лицо Аялы - моего брата, только в женском варианте. Та же ямочка на подбородке, тот же разрез глаз, только с более длинными ресницами, тот же нос, даже губы чем-то похожи.
- Скажи, Аяла, а как зовут твоего папу?
- Борис.
- Это его имя по паспорту?
- Да. - Она задумалась, - Однажды, давным давно, я тогда ещё в школе училась, я наткнулась на папино свидетельство о рождении. И там было другое имя. Еврейское. Вот только я не помню какое.
- Пожалуйста, умоляю тебя, постарайся вспомнить.
- Да, я пытаюсь. Что-то похожее на Барух, или Барак…
- Может быть Бэхор? - я даже вспотел от волнения.
- Да, да, точно! Бэхор бен-Самуэль. А по паспорту папа Борис Самуилович.
Со мной творилось что-то невероятное. Меня то знобило, то бросало в жар, руки тряслись, голос прерывался, на глаза наворачивались слёзы.
- Аяла, сам Господь тебя направил к нам. Я конечно не уверен на сто процентов, но, кажется, ты моя племянница, а я твой родной дядя. - Я взял её руки в свои. - Скажи ещё одну вещь, Аяла: как зовут твою бабушку по папиной линии?
- Ну, это легко. Бэйла Иосифовна Фридман-Бейлин.
Всё. Больше я не мог сказать ни слова, рыдания душили меня. Мама, моя мамочка! Жива ли ты?
Хана метнулась к крану, набрала чашку воды подала мне:
- Выпей, выпей. Геня, успокойся пожалуйста.
Я выпил несколько глотков и, наконец, смог произнести:
- Это моя мама! Наша мама. Моя, Бэхора и Йоны, нашей сестры. Она жива? Бабушка жива, Аяла?
Да, жива. Она живёт в Днепропетровске. После того, как тётя Йона умерла от рака груди, бабушка не смогла оставаться в Сталино, где всё напоминало ей о потерянной дочери и младшем сыне, и переехала к сестре в Днепропетровск.
- Так вот почему на мои запросы мне