Знания полученный от умершей знахарки не выпячивал, хотя и бывало, что отводил от себя смерть, выкрикивая непонятные слова, которые останавливали нападающих врагов, вызывая в них неведомый страх, обращая в бегство. Оставалось только догнать и порубать противника. Товарищи видели в этом воинскую удачу и необузданную смелость. И ни кому невдомёк, что помогает казаку нечистая сила. Хотя он и в церковь ходил, и от святого причастия не отлынивал.
Была мечта тайная, и ни кто не ведал о том, что хотел Сотник, богатства, собирал добычу, не тратя ни на себя, ни на сотню, лишней копейки. Вот и сейчас, ему бы после обретения польской казны затаиться, да и тратить деньги, живя тихо. Но, он шел в Хортицу, дабы оправдаться перед Атаманами, а не прятаться с деньгами в неведомых краях. Велика Россия, а не спрячешься, найдут и накажут, если поймут, что повинен в смерти сотоварищей. Сотник это понимал! Продал в жидовской слободе коней и одежду подло добытую в степи! Пришел пешком в Запорожскую сечь. Пришел в рубище, твердил одно: - Напали татары бились до последнего. Захлестнула петля веревки на шее, кто-то поволок его в степь. Сумел подняться и перерубить волосяной аркан, убил того, кто пленил его, поймать коня не хватило сил. Упал в степи замертво и не скоро очнулся. Неведомо ему, куда пропала сотня и Поляки с казною. Очнулся в степи, ни друзей, ни коней, весь израненный, готов принять смертную казнь, за свой не догляд. -
Кончилось тем, что отпустили его на все четыре стороны. Понуро собрал скарб и деньги, которые хранились здесь на месте проживания, купил коня и поехал под Киев.
Долго разъезжал по окрестностям, вдоль змеиного вала и, в конце концов, выкупил хутор на берегу небольшой речки. Их, таких речушек, великое множество впадает в Днепр. И тихо зажил. На следующий год купил три десятка крестьян. Да кликнул к себе старых казаков, которые не сумели за годы службы накопить денег. С коими, служил в пору молодости. Выделил из своих земель наделы и дал денег на строительство жилья. Строго следил, что бы товарищи денег не пропивали. Обстроился и привел молодую жену, неведомого роду-племени. Жена не из местного люда, привёз её Пан Сотник издалека. И в положенное от природы время, родив дочь, она тихо умерла. А может и удавил её пан Сотник, мечтавший о сыне.
Пан не горевал, дочь, окружил няньками и кормилицами, а сам разъезжал по окрестным хуторам и развлекался с молодыми вдовицами. Росла дочь согласно законов того времени, постепенно превращаясь из проказливого ребёнка в красивую дивчину.
Расцветала в ней не та красота, которая присуща людям центральной России. Необъяснимо прекрасное, но чуждое понятию обычного человека проявлялось в броских чертах лица. Не детская женственность тела, заставляла оглядываться молодых казаков, живущих на хуторе. Как-то молодой конюх Василь, влюблено глядя сказал, что готов для молодой панночки сделать всё, что её душенька пожелает! На что дивчина , оказавшаяся рядом, усмехнулась и предложила: - А покатай меня на плечах своих, поскачи по степи как конь молодой!- Василь с дуру согласился. Приподняла панночка юбку, что бы удобней взгромоздиться на плечи, а под юбкой-то, нет ничего. Засмущался парень, застыдился, но делать нечего, коли обещал, выполняй.
Поскакал казак, аки жеребец. Он уже прислушивался к тому, что меж собою говорили казаки о хуторских бабах и входящих в возраст девицах. Когда видели, что молодой конюх прислушивается, то обязательно вставляли в разговор подробность, которую без краски стыда на щеках, слушать ну никак нельзя. Только вот панночку в своих разговорах старались не задевать. Ибо суров пан сотник к хуторянам. За непотребное слово, брошенное в сторону его дочки, запорол на смерть одного из хуторян.
Панночке дозволялось всё, что, по мнению Сотника, могло принести ей радость. Вот и резвилась дочка, не понимая ни стыда, ни совести. Из неё проглядывало похотливое существо, которое без удержу стремилось к общению с противоположным полом. Не для продолжения рода-племени, а так похоти ради. Строгость отца использовала в нехороших целях. Подкарауливала, какого либо казака, неважно молодого ли старого и бесстыдно предлагала ему себя. В противном случае обещала рассказать пану Сотнику, что её домогались и пытались обесчестить.
Одного из казаков не поверившего в угрозы и не пожелавшего выполнить прихоть панночки забили насмерть батогами. И как он ни кричал о своей невиновности, божился. Ему Сотник не верил и совершил казнь. С тех пор эту дивчину с невинным личиком, обходили казаки стороной. Но всё равно попадали в хитро поставленную засаду и против воли своей исполняли прихоти ведьмы. После каждого случая здоровье у мужиков убывало, а панночка хорошела. Незнамо кто первый, но её за глаза стали величать ведьмой. Ведьма она и есть, в своем стремлении насилия над людьми. Те мужики, кто доставлял удовольствие этому созданию тёмных сил, начиналось медленное угасание. Теряли жизненные силы, в течение года превращались в дряхлые развалины, не способные ни на дела по хозяйству, ни на продолжение рода.
Сотник тем временем расцветал и богател, крепкое у него хозяйство на зависть многим соседям, имевших во владении подобные хутора. Года шли засушливые, неурожайные, но у сотника водились деньги и деньги немалые. Странное дело, не старел пан Сотник. Все, с кем служил в сечи, убрались в мир иной, а он выглядел крепким казаком, хотя голова покрылась пегими волосами. Обвислые, усы не украшали Пана Сотника, а делали образ злым, унылым и озабоченным. И дочка его не старела, не брали её годы. Но всему приходит конец. И как-то под утро приползла домой Панночка, в изорванной одежде, всё тело в кровоподтёках, видно, били её долго и сильно. Упала на пороге и когда на крики сбежавшейся челяди вышел сам пан Сотник, громко прошептала: - Отходную молитву по мне привези читать Хому Брута, философа из Киевской Бурсы. -
И померла, на пороге, отчего дома. Пан Сотник, не мешкая ни минуты, снарядил в Киев большую фуру нагруженную подарками для Отца настоятеля. Обратным ходом Казаки привезли философа. Сотник пытал молодого бурсака: где он мог познакомиться с панночкой и откуда она знает его? Молчал Семинарист, не мог внятно ответить на вопросы безутешного отца, только в глазах плескался затаённый страх. И видно было по нему, что не знакомы ему эти места и люд здешний он не знал. И как птица, пойманная в силки, пытался сбежать. Но строг пригляд старых казаков, не дали ему возможности обрести свободу. Волю пана исполнили, три ночи читал Хома псалтырь над мёртвым телом. После первой отчитки вели его из церкви, на хутор под руки! Хотя и не пахло от него спиртным, но пришлось поддерживать, ибо шатало семинариста, как пьяного казака, пропившего добычу. Ноги заплетались, гнулись и шли не туда, куда направлялось тело. После второй ночи Хома бежал с хутора, но сила неведомая пустила его по кругу, заплутал он в трёх соснах! Его изловили, да и куда бежать, не зная дороги? Казаки понимали. Нечто неведомое творится вокруг хутора! Выехав в поле по хозяйской надобности, не доехав до намеченного места, вновь оказывались в хуторе. Словно некто неведомый перекрыл возможность уйти из этих мест. Водит вокруг просёлочными дорогами и возвращает на хутор. Семинарист понял бесполезность попытки побега. Понадеявшись на волшебное слово «Авось» пустился в пляс вокруг стола, на котором сердобольные женщины пытались его накормить. Дворовые бабы замерли в изумлении, ещё вчера, молодой, улыбчивый хлопец, оказался седым, как лунь стариком. Нет! Тело и движения пляшущего философа ещё оставались по-молодому подвижными. Но лицо, взгляд, говорили о том, что ему довелось заглянуть за ту грань, откуда душа не возвращается, а если и посчастливится вырваться с той стороны, то совершенно иным человеком. А может, даже и не человеком, а так одной видимостью! Оставалась третья ночь, после которой тело предадут земле, а душа помершей устремится к Господу нашему, с отмоленными грехами, прощёная людьми! Считай, без вины, аки младенец. Главное, дабы люди простили, а Бог милостив, он простит! Прими в смертное мгновенье веру в него! Ещё и в мученики, или угодники запишут. Потому и стремятся грешники исповедаться да получить отпущение грехов на смертном одре. Но не дремлют чёрные силы, не в их интересах терять слуг своих. Бьются за каждую грешную душу, не давая свершиться святому таинству.
Две ночи продержался в церкви избранник панночки. Она знала, что за её душу будут бороться! Надеялась, что безгрешный, настырный философ Хома, устоявший против чар, поневоле сумеет отбиться, от вселившихся в неё бесов. Весь день, пока солнце освещало землю, над телом панночки, читал заупокойные молитвы местный дьяк. И хотя в церкви находились и батюшка, и служки, да и сам пан сотник стоял у гроба, изредка смахивая скупую слезу, со стен церкви, на паству молча, взирали угрюмые лики угодников. Сумрачно в старой церквушке, Сотник не выделял средств на обновление и ремонт единственного в округе храма. Жизнь в церкви едва теплилась благодаря тем крохам, кои жертвовали нищие казаки, ставшие вдруг собственностью пана Сотника. Все находящиеся в этих, ветхих стенах, чувствовали могильный холод, пробирающий до костей тела молящихся прихожан. На лицах людей застыл страх, только Сотник испытывал горечь утраты. Солнце опустилось за дальние холмы, тени удлинились, жители медленно разбрелись по домам. К крыльцу под руки подвели философа. Поднявшись на крыльцо, он диким взглядом окинул не успевших уйти людей и медленно шагнул в мертвое нутро покосившейся церкви. С восходом солнца, когда тёплые лучи позолотили верхушки далёких холмов, проснувшиеся с рассветом люди, с удивлением смотрели в сторону церкви. У неё изменился вид. Казаки, быстро собравшись, направились к дверям, закрытым на амбарный замок, дабы семинарист не сбежал ночью. Нет ни двери, ни крыльца, только покосившийся сруб без креста и маковки, прижавшись к земле, встретил хуторян страшным проломом. Чернела, ощерившись гнилыми брёвнами, дыра, напоминающая пасть монстра, из пьяных кошмаров. Люди в страхе остановились, издали стараясь рассмотреть
