– Влад!
– Я слушаю тебя, отец…
– Громче! Говори, а не шепчи.
– Я слушаю, – через силу отвечает юноша, мрачно уставившись на пустой сосновый табурет, поставленный посреди комнаты. Грубые нестроганые доски словно царапают кожу от одного только взгляда. Ерзать на этом табурете, зажмурившись от боли и стиснув зубы – удел строптивых и дерзких сыновей. Влад хорошо запомнил эти доски, и каждая заноза оставила глубокий след в его душе. Раны на теле зарубцуются, но память даже через годы беспощадно повторит каждую секунду наказания, позорного и унизительного.
– Что более опасное, чем жадность, может уничтожить армию? – сурово спрашивает Влада его отец. – Ты знаешь это?
– Да, – твердо отвечает сын. Он это понял уже давно и сам сказал в присутствии десятка воинов. Но почему сейчас ему так трудно отвечать отцу наедине?
– Что? Назови!
Из горла Влада вырывается одно единственное слово, способное перевернуть вверх дном любую душу вернее, чем предательский удар из ниоткуда:
– Страх!
Князь, прищурив серые глаза, медленно, почти вплотную подступает к Владу.
– И чего, сынок, ты испугался? – шепотом спрашивает он.
– Я…
– Это было просто испытание – поединок не на смерть, а на ловкость и смекалку. Почему, скажи, ты испугался? – сдержанный негромкий голос пронизывает Влада до костей.
– Он занес надо мною меч… Мне казалось, это все по-настоящему…
Пустая комната с низким табуретом в центре давит на плечи Влада звенящей тишиной, в которой очень скоро зазвучат, в буквальном смысле до боли, знакомые удары.
– Довольно. Ты не воин. Пока. Ну что ж… Я знаю, как это исправить. – Отец достает из кармана довольно большой узловатый обрубок имбирного корня, а из-за пояса короткий острый нож.
Раз, раз, раз!.. Лезвие быстро и отрывисто очищает корень, затачивая кончик, словно кол. Но тут же сглаживает. Аккуратно, по-отечески щадяще. Колышек получается длиною дюймов шесть, не больше. Но этого вполне достаточно, а толщина в три толстых пальца…
Под низким сводом раздаются глухие удары молотка. Еще минута – и эшафот готов: кол с округлой зауженной вершиной накрепко прибит к табурету.
Плеснувши на имбирь воды из чаши, князь-отец снимает со стены плетку с десятью хвостами, не спеша пропускает между пальцев длинные тонкие ремни:
– Присаживайся-ка, попотчую тебя как следует.
Влад знает, что любые споры бесполезны: секунда промедления, мольба или протест лишь увеличат силу и количество ударов.
Пальцы хорошо заученными быстрыми движениями ловко расстегивают пояс, и штаны сами опадают вниз, на голенища высоких кожаных сапог. А ноги – словно деревянные… Влад, приподняв рубашку, делает несколько шагов, обходит ненавистный табурет и поворачивается к нему спиной, вернее – оголенным задом.
– Садись! – нетерпеливо, жестко командует отец.
Влад послушно сгибает колени, стараясь унять в них невольную дрожь. Опускаясь, его ягодицы слегка раскрываются, а отверстие нервно сжимается, прикоснувшись к имбирному стержню. Неприятный сквозняк пробегает между ног…
– Ну!
Стиснув зубы, Влад с усилием насаживается на кол. Медленно, но верно гладкая имбирная головка проникает внутрь его тела – чтобы долго незримо, предательски припекать изнутри, заполняя вибрирующую темноту, как дымящийся огарок из печки.
– Дальше знаешь, что делать? – подгоняет отец.
Влад поспешно подхватывает полы рубашки, собирая их спереди, но не столько затем, чтобы полностью оголить ягодицы: между ног уже дерзко набухает второй, его собственный, крепкий, но чувствительный кол, подлиннее того, что внутри. Да, Влад отлично знает, что нужно делать. Задача незатейливо проста: тереться об имбирный ствол, пока «в заду не загорится пламя», как говорит отец. Вверх-вниз, вверх-вниз… Бедра сводит и колет от напряжения, а по вискам каплями струится пот. О, Господи, какой позор! О, если бы кто это видел!.. И тут внезапно мир переворачивается. На одном его конце – обжигающая боль, на другом… странное, нестерпимое желание ее! Вверх-вниз, вверх-вниз – чем крепче анус обжимается вокруг терзающей его имбирной пробки, тем трепетней и ярче пульсирует упругая головка члена, с каждым движением освобождаясь от крайней плоти.
– Ну, будет, – останавливает Влада строгий голос, от которого сердце резко замирает, обрывая ритмы сладостных запретных ощущений.
Как, неужели этого довольно?.. Отец отходит и становится поодаль, слева и высоко заносит руку. Сейчас! Он будет бить с захлестом, со всего размаху. И уж конечно, не в полплети*. Сколько – считать не приказано, но столько, что помнится долго. Однако порка сидя – как раз для княжеского сына: даже сразу после наказания юноша свободно и непринужденно сможет сесть при всем честном народе, и подданные ни о чем не заподозрят. Бывает, что отец стегает крест-накрест по спине, но карой за постыдную провинность должны быть непременно и боль и стыд. А потому сегодня…
– Получай!
Воздух прорезает резкий свист, и все десять гибких ремешков змейками обвиваются вокруг округлого мальчишеского зада. Каждая змеиная головка остро жалит крепко заплетенным узелком. Жгучий, будоражащий все нервы яд разливается под кожей.
Свист – и хлест! Жала мелкой дробью звучно рассыпаются по голой ляжке, яростно царапая пылающую кожу. Ввззз… хлесть! И еще! С каждым укусом змейки словно вырывают кусочки плоти. Справа и слева, и по ягодичной щели – трижды! Стиснув зубы, Влад непроизвольно дергается в сторону, но кол надежно держит его зад на месте.
– Терпи!
От беспощадной плетки не уйти. Она терзает наказуемого, как добычу – голодный хищник. Но временами, где-то глубоко в потемках подсознания, Влад напряженно ждет, когда ее концы еще раз жадно и молниеносно вопьются в узкую ложбинку… ту самую, что так саднит после первых трех укусов. Что происходит?! Ведь он всегда смертельно боялся порки, хотя изо всех сил старался это скрыть. Один лишь отвратительный, пронизывающий, как удары, свист, парализует его тело, но... Страх, «способный уничтожить армию», сейчас лишил его рассудка, обострив необъяснимые инстинкты.
Нагнувшись и вцепившись в табуретку спереди, Влад осторожно приподнимает бедра и чуть приоткрывает ягодицы. Самую малость, чтобы только два-три узелка влетели в щель и царапнули над отверстием, один разок!.. Он уже почти не чувствует имбиря, анус полыхает словно сам собой. А ремни все хлещут по бокам. И вдруг…
– А-а-а!!!
Яркий трескучий щелчок ударяет, как выстрел, прямо в цель, и словно молния зигзагом пронзает напряженные яички, в заду мучительно щемит, а глубоко внутри в беззвучной судороге мощно взрывается вулкан!
– А-А-А-а-а!!! – упиваясь диким воплем, Влад едва не падает на каменные плиты вместе с табуретом. На бедра ему брызгает поток горячей «лавы».
Эхо стрелой летит по коридорам. Как только стены не обрушились? И снова не переставая – ремни, ремни, ремни… которые в пылу неимоверной эйфории только щекочут кожу, как назойливые мухи!
– Ах ты, визгливая девчонка! – гневно кричит отец. – Сейчас я покажу тебе, как голос подавать. А если турки явятся и начнут тебя пытать, ты тоже будешь ныть? Учись сейчас! Учись, пока родной отец тебя стегает!
Удары градом сыплются уже и по спине и по плечам, а в голове у Влада пульсирует одна-единственная мысль: «Пускай карает, как угодно, только бы… только бы не догадался!..». От наслаждения не остается и следа – одни только следы на теле от беспощадной плети, а перед глазами юноши бешено рябят коричневые пятна, похожие на перепончатые крылья. Должно быть, это глупость вылетает у него из головы…
Внезапно комната проваливается в тишину. Порка, наконец, окончена.
– В следующий раз выпорю на галерее, – устало говорит отец, вешая на стену плеть.
Но Влад прекрасно знает, что это лишь угроза: скорее будет более суровым наказание, чем кто-нибудь увидит эту пытку. Отец, бесспорно, прав: нельзя показывать ни боль, ни страх… ни наслаждение!
Сын князя с самого рождения – мужчина. А шалости во время порки не достойны будущего воина. Как только это ему в голову взбрело?
– Вырасту – всех трусов и предателей на кол посажу! – мысленно клянется Влад, сжимая кулаки.
А пока ему положено еще час отсидеть на табурете без штанов с имбирем в иссеченной до крови, пульсирующей попе…
* В полплети – означает бить, держа ее за середину рукоятки.
Вспомнил, что когда-то про Цезаря плебеи и патриции империи говорили: всем женщинам он был мужем, всем мужчинам - женой.