Вот-вот должен был прозвенеть звонок на урок, а мы с Вовкой никак не могли прийти к единому мнению
- Но это же тополь, Борька! Протри очки!
- Я не ношу очков.
- Значит, пришла пора.
- Береза! - Я был непреклонен.
- Нет, с тобой невозможно разговаривать! Вон Сабельников идет. он-то нас и рассудит.
Сабельников рассудил, что это липа.
Мы попросили высказаться Витьку Медниса. И он высказался в том смысле, что никогда в жизни не видел таких придурков как мы, и что это вообще не дерево, а телеграфный столб.
Анька Сушкина хихикнула и сказала, что нам надо срочно найти верных подруг, а то мы скоро станем полными идиотами.
Поднимаясь по школьной лестнице, Анька сообщила мне, что лишилась зуба, после того как Сережка попал в нее кедом.
- Тут-то он и выпал! - радостно сказала она. - А то шатается и шатается, надоело уже.
- Зачем же он в тебя кедом кинул?
- Влюблен он в меня, а попал случайно. На самом деле он в Димку метил. Знаешь, у меня еще один зубик шатается. Если бы он меня еще раз кедом...
- Я ему передам, - обещал я. - Но вообще-то есть более легкие способы.
- Это какие?
- Ну, например, обмотать зуб ниткой, привязать ее к двери - и дернуть! Зуб сразу и выскочит. А еще лучше - к автомобилю. Желательно к рефрижератору или к фуре какой. Так вернее.
- Еще скажи - к паровозу! Так и голову оторвать можно.
- Глупая ты, Анька. Ты же ниткой не голову обвяжешь, а зуб!
- А еще скажи Сережке, чтобы так на меня не пялился, а то уставится, как гамадрил и смотрит, смотрит... Так все гляделки проглядит, потому что я ослепительная!
- Я ему скажу, чтобы очки защитные купил.
- От моей красоты, Борька, никакие очки не спасут.
Ну что я мого ей ответить?
Класс встретил нас радостными воплями.
- Нина Федоровна сказала, что у нас будет КВН! Это отличная игра! Сыграем с ребятами из параллельного.
- Хорошая драчка случится, - радостно потер руки Сестренкин.
- Ну, конечно, - сказала Майка Борисова с осуждением. - Вам бы только подраться.
- Это он в переносном смысле сказал.
- Вот-вот, вас и перенесут в ближайший травмпункт.
- Ты не понимаешь, Борисова, - вступил я в разговор. - Если я тебе говорю, что ты похожа на индюшку, это не значит, что в прямом смысле...
- Нет, Просиков. - обиделась Майка. - Для меня - это значит! И многое значит! Что в прямом смысле, что в кривом. И вообще, Просиков, ты дурак! А дурак, он во всех смыслах дурак! - И плеснув слезой, она утерлась промокашкой.
- Ну-ка, девочки и мальчики, перестаньте ссориться, - попыталась успокоит нас, вошедшая в класс учительница. - Вы должны дружить, уважать друг друга, ведь вы будущие мамы и папы...
- Я в растерянности! - закричал Вовка. - Если я стану мамой - тьфу ты! - папой, а Мамолова, к примеру, мамой, или там Федоткина, или... Да неважно! Пусть хоть Панина мамой становится... А если еще и Клещева... Но послушайте, у меня уже есть мама с папой. Это же сколько мам и пап получается... Чудеса!
Все перечисленные девчонки закричали, что такой папа, как Вовка-имбецил им и задаром не нужен.
- Значит, не нужен? - оскорбился Вовка.
- Не нужен! - дружно повторили девчонки.
- Может, вам Просиков нужен?
- Нет, нам и Просиков не нужен! Нам вообще гамадрилы не нужны!
Учительница же, приятно раскрасневшись, продолжала бубнить свое:
- Главное в жизни человека - любовь! И в мировой литературе есть много тому замечательных примеров. Наверное, ваши папы и мамы вам о них рассказывали. И не обязательно о литературных героях, может, о родственниках, знакомых... Вот тебе, Слава, рассказывали?
- Да ни о чем они мне не рассказывали, - насупился Славка, и нервно бросил в рот леденец.
- Как это ни о чем! - удивилась учительница. - Совсем ни о чем?
- Ну, папа о футболе, о работе, о политике иногда рассказывает.
- А мама?
- А мама смотрит на папу и только головой качает.
Учительница тоже покачала головой.
- Ну кто-то из вас слышал о бессмертной любви?
- Я слышала! - вытягивая руку, темпераментно закричала Борисова. - Филемон и Бавкида, Ромео и Джульетта, Джон и Йоко...
Она продолжала сыпать именами, а мы только рты пораскрывали от изумления, словно пескари, впервые узнавшие, что есть такой предмет, как сковородка.
- Достаточно, Майя, достаточно. Отлично. Я очень довольна. А теперь, Леня Трахтергенц... Скажи-ка, Леня...
- Про тетю Фиру сказать?
- Но почему обязательно про тетю Фиру? Может, как раз про нее и не надо. А впрочем...
- Это почему же про тетю Фиру - и не надо? У нас дома только про нее и говорят. Такое говорят!
- Ладно, оставим в покое бедную тетю Фиру...
- Какая же она бедная? Если бы вы знали!
- Хорошо, хорошо... Ну, а тебе, Игорек, что дома рассказывали?
- Ну да, что-то рассказывали... Про этих, как их...
- Может, про Ромео, - подсказала учительница.
- Ну да, - обрадовался Сабельников. - Про него...
- И про... Ну? Ну же!
- Ну да, ну да, и про него тоже.
Учительница тяжело вздохнула.
Опять вызвалась Майка. Но она уже всем надоела, по-моему, даже Нине Федоровне.
- Отелло с Дездемоной, Онегин с Ольгой и Лисицкий с Гадюкиной из параллельного, - вдруг выпалил Сашка Прохоров.
- Не Гадюкина, а Змеюкина, - сильно покраснев, сказал Женька и стукнул Сашку по лбу.
- А я говорю - Гадюкина! - закричал Сашка, размазывая по щекам слезы и нацеливаясь кулаком в Женькино ухо.
- Вот и поговорили о любви, - вздохнула учительница, грустно наблюдая за поднявшейся кутерьмой.
Вдохновленный великими литературными примерами, остаток урока я изображал мрачного Онегина, мрачно, но романтично бросая взгляды вокруг в поисках верной подруги. Может, я бы и спел, как в той опере, да слов не помнил, а свои не шли. Но как оказалось, впечатление я произвел совсем не то, на которое рассчитывал.
Учительница спросила, здоров ли я, и не лучше ли мне обратиться к врачу.
Славка полагал, что я просто неважно позавтракал.
Борисова предположила, что я нахохлился от того, что просто глуп, а с этим - увы! - ничего не поделаешь.
Цветочкина объяснила, что я всегда такой пришибленный, когда мне не дают безобразничать, и выразила надежду, что и не дадут.
Варька Полякова заявила, что на меня и внимания никакого обращать не стоит: нахватал двоек, вот и сидит дуется.
Не похоже, чтобы среди этих девчонок я нашел верную подругу.
- Верных подруг по телефону надо заказывать, - сказал Вовка. - Сам видел по телику, - звоните, говорит, и я подскочу.
Вечером, наигравшись в настольный футбол с друзьями, я взял телефонную трубку.
- Алло, Наташка? Я вот что хочу сказать, подскакивай... Алло?..
Не отвечает. Гудок сплошной. Наверное, трубку бросила.
- Вообще-то полагается сначала номер набирать, - заметил Сабельников.
- А-а...
- Он волнуется, - сказал Сережка.
- Волноваться надо, если без обеда останешься, или там без ужина. А это... - И Славка пренебрежительно махнул рукой.
- Я набрал номер.
Клещева ответила, что ей вроде как ни к лицу встречаться с бабуином, и положила трубку.
Начало многообещающим я бы не назвал.
Ради смеха позвонил Борисовой. На мое предложение она сказала:
- Немедленно садись делать уроки, Просиков! И, кстати, что это у тебя сегодня грудь бинтами перемотана была: бульон, что ли на себя горячий вылил, или сердце болело?
- Да гладил я... В первый раз
- Когда гладишь, рубашку надо снимать.
- Теперь знаю, - буркнул я, опуская трубку на место. - Зануда!
Этот разговор тоже не сильно меня подбодрил.
Светка Панина коротко ответила, что у нее есть возможность более приятно проводить время, чем встречаться с диплодоком неразумным, а потом поинтересовалась, обратил ли я внимание на ее красивую шляпку.
- У мухоморов тоже шляпки красивые, - ответил я, обиженный отказом.
- Значит выходит, что я мухомор?
- Правильно, - ответил я мстительно.
Последовал отбой.
Чувствуя себя немного неуверенно, позвонил Варьке. Та сказала, что моя физиономия ей и так в школе надоела, а на свидании, возможно, и стошнит, так что лучше переписываться.
- Как Пушкин с Чеховым?
- Они не переписывались. Не могли. Никак.
- Вот и я не смог, Варька. Не люблю я писать, а уж переписываться тем более.
- Тогда звони.
- Пока.
Мы распрощались с Варькой, и я позвонил Ритке.
- Я непредсказуемая! - закричала Ритка в трубку. - Вот ты подаришь мне цветы, я их возьму, а тебе скажу: "Да пошел ты!"
- Ты не непредсказуемая, Ритка, ты больная, и тебе не цветочки дарить надо, а лечебные пилюли.
В трубке громко щелкнуло и загудело.
Я попытал счастье с Лепилиной.
- Чего звонишь, Просиков, тебе что, делать нечего? - поинтересовалась Катька, и отчего-то громко захохотала.
- Приглашаю тебя быть верной подругой, Катька, - сразу взял я быка за рога.
- Это еще зачем?
- Идиотом не хочу стать полным.
- Уже поздно, Просиков.
- Так как, хочешь в подругах состоять?
- Еще чего! - хихикнула Катька и швырнула трубку.
Я крякнул от досады. Кому бы еще позвонить? Тоньке Акимовой!
- Давай встречаться, Тонька, - заявил я тотчас же. - А хочешь, я из коряги твое изображение вырежу.
- Меня рисовать надо нежными пастельными красками и акварелью, - заносчиво ответила Тонька. - А из коряги Лидку Федоткину вырезай: ее только из коряги и можно.
- Не язык, а жало крокодилье, - сказал я, вешая трубку.
- У крокодилов нет жала, - сказал Сабельников.
- А ты что, ему в рот смотрел! - огрызнулся я, и набрал новый номер.
Согласилась встретиться Ленка Ширяева, оговорив условием, чтобы я купил кулек шоколадных конфет не менее одного килограмма, и взял билеты в кино.
Жесткие условия. Я бы даже сказал, что очень жесткие.
Соглашаясь, я лишался почти всех накоплений, и новый футбольный мяч виделся где-то в далеком будущем. Но делать нечего. Как известно, назвался груздем - добро пожаловать в кузов.
В назначенный час, с кулем конфет, подходил я к месту предстоящего свидания, как вдруг меня окликнул хулиган Севка Пандус. Был он в броской оранжевой майке с надписью "Особо опасен!" Это внушало.
- Поздравь меня, мой юный друг, Просиков.
- С чем?
- Я только что бросил курить. А то все дымишь и дымишь, так вся жизнь и проходит. Ничего за дымом не видно.
- А чего видеть-то?
- Ну, есть много чего прекрасного. Дружбан мой, Пипякин Владимир, сказал, что есть такой потрясающий художник - Шишкин. Видал я одну его картину. Ничего не скажешь, классная картина, не помню названия точно... "Три тополя на Плющихе", кажется...
- Был я на Плющихе. Нет уже этих тополей. Срубили.
- Жаль. А еще я вижу у тебя кулек с конфетами.
С неохотой, но пришлось с Пандусом поделиться.
- Ты бедный, Борька? - спросила меня Ленка.
- Не богатый, - признался я.
- То-то я смотрю, что кулек у тебя такой маленький.
Ну не мог же я отказать Пандусу.
- Тебе понравилась главная героиня? - спросила после сеанса Ленка.
- Очень, - откровенно сказал я.
- Ты подлый сатир, Просиков! - неожиданно взорвалась она.
- Какой еще сатир?
- Так в Древней Греции называли подлых