Школьники и школьницы. Повесть. Глава 7

                                                                           




                                                                      УСТАЛОЕ СЕРДЦЕ НЕ ЖАЖДЕТ ЛЮБВИ




    Вот-вот должен был прозвенеть звонок на урок, а мы с Вовкой никак не могли прийти к единому мнению
    - Но это же тополь, Борька! Протри очки!
    - Я не ношу очков.
    - Значит, пришла пора.
    - Береза! - Я был непреклонен.
    -  Нет, с тобой невозможно разговаривать! Вон Сабельников идет. он-то нас и рассудит.
    Сабельников рассудил, что это липа.
    Мы попросили высказаться Витьку Медниса. И он высказался в том смысле, что никогда в жизни не видел таких придурков как мы, и что это вообще не дерево, а телеграфный столб.
    Анька Сушкина хихикнула и сказала, что нам надо срочно найти верных подруг, а то мы скоро станем полными идиотами.
    Поднимаясь по школьной лестнице, Анька сообщила мне, что лишилась зуба, после того как Сережка попал в нее кедом.
    - Тут-то он и выпал! - радостно сказала она. - А то шатается и шатается, надоело уже.
    - Зачем же он в тебя кедом кинул?
    - Влюблен он в меня, а попал случайно. На самом деле он в Димку метил. Знаешь, у меня еще один зубик шатается. Если бы он меня еще раз кедом...
    - Я ему передам, - обещал я. - Но вообще-то есть более легкие способы.
    - Это какие?
    - Ну, например, обмотать зуб ниткой, привязать ее к двери - и дернуть! Зуб сразу и выскочит. А еще лучше - к автомобилю. Желательно к рефрижератору или к фуре какой. Так вернее.
    - Еще скажи - к паровозу! Так и голову оторвать можно.
    - Глупая ты, Анька. Ты же ниткой не голову обвяжешь, а зуб!
    - А еще скажи Сережке, чтобы так на меня не пялился, а то уставится, как гамадрил и смотрит, смотрит... Так все гляделки проглядит, потому что я ослепительная!
    - Я ему скажу, чтобы очки защитные купил.
    - От моей красоты, Борька, никакие очки не спасут.
    Ну что я мого ей ответить?

    Класс встретил нас радостными воплями.
    - Нина Федоровна сказала, что у нас будет КВН! Это отличная игра! Сыграем с ребятами из параллельного.
    - Хорошая драчка случится, - радостно потер руки Сестренкин.
    - Ну, конечно, - сказала Майка Борисова с осуждением. - Вам бы только подраться.
    - Это он в переносном смысле сказал.
    - Вот-вот, вас и перенесут в ближайший травмпункт.
    - Ты не понимаешь, Борисова, - вступил я в разговор. - Если я тебе говорю, что ты похожа на индюшку, это не значит, что в прямом смысле...
    - Нет, Просиков. - обиделась Майка. - Для меня - это значит! И многое значит! Что в прямом смысле, что в кривом. И вообще, Просиков, ты дурак! А дурак, он во всех смыслах дурак! - И плеснув слезой, она утерлась промокашкой.
    - Ну-ка, девочки и мальчики, перестаньте ссориться, - попыталась успокоит нас, вошедшая в класс учительница. - Вы должны дружить, уважать друг друга, ведь вы будущие мамы и папы...
    - Я в растерянности! - закричал Вовка. - Если я стану мамой - тьфу ты! - папой, а Мамолова, к примеру, мамой, или там Федоткина, или... Да неважно! Пусть хоть Панина мамой становится... А если еще и Клещева... Но послушайте, у меня уже есть мама с папой. Это же сколько мам и пап получается... Чудеса!
    Все перечисленные девчонки закричали, что такой папа, как Вовка-имбецил им и задаром не нужен.
    - Значит, не нужен? - оскорбился Вовка.
    - Не нужен! - дружно повторили девчонки.
    - Может, вам Просиков нужен?
    - Нет, нам и Просиков не нужен! Нам вообще гамадрилы не нужны!
    Учительница же, приятно раскрасневшись, продолжала бубнить свое:
    - Главное в жизни человека - любовь! И в мировой литературе есть много тому замечательных примеров. Наверное, ваши папы и мамы вам о них рассказывали. И не обязательно о литературных героях, может, о родственниках, знакомых... Вот тебе, Слава, рассказывали?
    - Да ни о чем они мне не рассказывали, - насупился Славка, и нервно бросил в рот леденец.
    - Как это ни о чем! - удивилась учительница. - Совсем ни о чем?
    - Ну, папа о футболе, о работе, о политике иногда рассказывает.
    - А мама?
    - А мама смотрит на папу и только головой качает.
    Учительница тоже покачала головой.
    - Ну кто-то из вас слышал о бессмертной любви?
    - Я слышала! - вытягивая руку, темпераментно закричала Борисова. - Филемон и Бавкида, Ромео и Джульетта, Джон и Йоко...
    Она продолжала сыпать именами, а мы только рты пораскрывали от изумления, словно пескари, впервые узнавшие, что есть такой предмет, как сковородка.
    - Достаточно, Майя, достаточно. Отлично. Я очень довольна. А теперь, Леня Трахтергенц... Скажи-ка, Леня...
    - Про тетю Фиру сказать?
    - Но почему обязательно про тетю Фиру? Может, как раз про нее и не надо. А впрочем...
    - Это почему же про тетю Фиру - и не надо? У нас дома только про нее и говорят. Такое говорят!
    - Ладно, оставим в покое бедную тетю Фиру...
    - Какая же она бедная? Если бы вы знали!
    - Хорошо, хорошо... Ну, а тебе, Игорек, что дома рассказывали?
    - Ну да, что-то рассказывали... Про этих, как их...
    - Может, про Ромео, - подсказала учительница.
    - Ну да, - обрадовался Сабельников. - Про него...
    - И про... Ну? Ну же!
    - Ну да, ну да, и про него тоже.
    Учительница тяжело вздохнула.
    Опять вызвалась Майка. Но она уже всем надоела, по-моему, даже Нине Федоровне.
    - Отелло с Дездемоной, Онегин с Ольгой и Лисицкий с Гадюкиной из параллельного, - вдруг выпалил Сашка Прохоров.
    - Не Гадюкина, а Змеюкина, - сильно покраснев, сказал Женька и стукнул Сашку по лбу.
    - А я говорю - Гадюкина! - закричал Сашка, размазывая по щекам слезы и нацеливаясь кулаком в Женькино ухо.
    - Вот и поговорили о любви, - вздохнула учительница, грустно наблюдая за поднявшейся кутерьмой.
    Вдохновленный великими литературными примерами, остаток урока я изображал мрачного Онегина, мрачно, но романтично бросая взгляды вокруг в поисках верной подруги. Может, я бы и спел, как в той опере, да слов не помнил, а свои не шли. Но как оказалось, впечатление я произвел совсем не то, на которое рассчитывал.
    Учительница спросила, здоров ли я, и не лучше ли мне обратиться к врачу.
    Славка полагал, что я просто неважно позавтракал.
    Борисова предположила, что я нахохлился от того, что просто глуп, а с этим - увы! - ничего не поделаешь.
    Цветочкина объяснила, что я всегда такой пришибленный, когда мне не дают безобразничать, и выразила надежду, что и не дадут.
    Варька Полякова заявила, что на меня и внимания никакого обращать не стоит: нахватал двоек, вот и сидит дуется.
    Не похоже, чтобы среди этих девчонок я нашел верную подругу.
    - Верных подруг по телефону надо заказывать, - сказал Вовка. - Сам видел по телику, - звоните, говорит, и я подскочу.

    Вечером, наигравшись в настольный футбол с друзьями, я взял телефонную трубку.
    - Алло, Наташка? Я вот что хочу сказать, подскакивай... Алло?..
    Не отвечает. Гудок сплошной. Наверное, трубку бросила.
    - Вообще-то полагается сначала номер набирать, - заметил Сабельников.
    - А-а...
    - Он волнуется, - сказал Сережка.
    - Волноваться надо, если без обеда останешься, или там без ужина. А это... - И Славка пренебрежительно махнул рукой.
    - Я набрал номер.
    Клещева ответила, что ей вроде как ни к лицу встречаться с бабуином, и положила трубку.
    Начало многообещающим я бы не назвал.
    Ради смеха позвонил Борисовой. На мое предложение она сказала:
    - Немедленно садись делать уроки, Просиков! И, кстати, что это у тебя сегодня грудь бинтами перемотана была: бульон, что ли на себя горячий вылил, или сердце болело?
    - Да гладил я... В первый раз
    - Когда гладишь, рубашку надо снимать.
    - Теперь знаю, - буркнул я, опуская трубку на место. - Зануда!
    Этот разговор тоже не сильно меня подбодрил.
    Светка Панина коротко ответила, что у нее есть возможность более приятно проводить время, чем встречаться с диплодоком неразумным, а потом поинтересовалась, обратил ли я внимание на ее красивую шляпку.
    - У мухоморов тоже шляпки красивые, - ответил я, обиженный отказом.
    - Значит выходит, что я мухомор?
    - Правильно, - ответил я мстительно.
    Последовал отбой.
    Чувствуя себя немного неуверенно, позвонил Варьке. Та сказала, что моя физиономия ей и так в школе надоела, а на свидании, возможно, и стошнит, так что лучше переписываться.
    - Как Пушкин с Чеховым?
    - Они не переписывались. Не могли. Никак.
    - Вот и я не смог, Варька. Не люблю я писать, а уж переписываться тем более.
    - Тогда звони.
    - Пока.
    Мы распрощались с Варькой, и я позвонил Ритке.
    - Я непредсказуемая! - закричала Ритка в трубку. - Вот ты подаришь мне цветы, я их возьму, а тебе скажу: "Да пошел ты!"
    - Ты не непредсказуемая, Ритка, ты больная, и тебе не цветочки дарить надо, а лечебные пилюли.
    В трубке громко щелкнуло и загудело.
    Я попытал счастье с Лепилиной.
    - Чего звонишь, Просиков, тебе что, делать нечего? - поинтересовалась Катька, и отчего-то громко захохотала.
    - Приглашаю тебя быть верной подругой, Катька, - сразу взял я быка за рога.
    - Это еще зачем?
    - Идиотом не хочу стать полным.
    - Уже поздно, Просиков.
    - Так как, хочешь в подругах состоять?
    - Еще чего! - хихикнула Катька и швырнула трубку.
    Я крякнул от досады. Кому бы еще позвонить? Тоньке Акимовой!
    - Давай встречаться, Тонька, - заявил я тотчас же. - А хочешь, я из коряги твое изображение вырежу.
    - Меня рисовать надо нежными пастельными красками и акварелью, - заносчиво ответила Тонька. - А из коряги Лидку Федоткину вырезай: ее только из коряги и можно.
    - Не язык, а жало крокодилье, - сказал я, вешая трубку.
    - У крокодилов нет жала, - сказал Сабельников.   
    - А ты что, ему в рот смотрел! - огрызнулся я, и набрал новый номер.
    Согласилась встретиться Ленка Ширяева, оговорив условием, чтобы я купил кулек шоколадных конфет не менее одного килограмма, и взял билеты в кино.
    Жесткие условия. Я бы  даже сказал, что очень жесткие.
    Соглашаясь, я лишался почти всех накоплений, и новый футбольный мяч виделся где-то в далеком будущем. Но делать нечего. Как известно, назвался груздем - добро пожаловать в кузов.
   
    В назначенный час, с кулем конфет, подходил я к месту предстоящего свидания, как вдруг меня окликнул хулиган Севка Пандус. Был он в  броской оранжевой майке с надписью "Особо опасен!" Это внушало.
    - Поздравь меня, мой юный друг, Просиков.
    - С чем?
    - Я только что бросил курить. А то все дымишь и дымишь, так вся жизнь и проходит. Ничего за дымом не видно.
    - А чего видеть-то?
    - Ну, есть много чего прекрасного. Дружбан мой, Пипякин Владимир, сказал, что есть такой потрясающий художник - Шишкин. Видал я одну его картину. Ничего не скажешь, классная картина, не помню названия точно... "Три тополя на Плющихе", кажется...
    - Был я на Плющихе. Нет уже этих тополей. Срубили.
    - Жаль. А еще я вижу у тебя кулек с конфетами.
    С неохотой, но пришлось с Пандусом поделиться.

    - Ты бедный, Борька? - спросила меня Ленка.
    - Не богатый, - признался я.
    - То-то я смотрю, что кулек у тебя такой маленький.
    Ну не мог же я отказать Пандусу.
    - Тебе понравилась главная героиня? - спросила после сеанса Ленка. 
    - Очень, - откровенно сказал я.
    - Ты подлый сатир, Просиков! - неожиданно взорвалась она.
    - Какой еще сатир?
    - Так в Древней Греции называли подлых