вывел своего героя, ревнивца Отелло, дремучим великаном, для контраста с его тонкой душой. А вы, – я, набравшись смелости, смотрю прямо в лицо своего знакомца, – только не обижайтесь, совсем на него не похожи.
– И не подумаю. – Живо так и до чего же самоуверенно заявляет он. – И в ответ на ваше заявление, вот что скажу. Для настоящего актёра не имеет никакого значения степень его схожести или не схожести с играемым им героем. Только степень его таланта определяет это. И будь ты один в один вылитый Отелло, но при этом у тебя актёрского таланта ни на грош, то ты всё равно никогда не будешь настоящим Отелло, каким для нас его представил Шекспир. – Мой знакомец замолчал, чтобы перевести дух.
– Вот и первые признаки звёздного самомнения. – Я в момент догадался, откуда взялась эта самоуверенность в моём знакомом, который при первой встрече со мной, ничего такого в себе не обнаруживал и не позволял. – Стоило только в него кому-то поверить и даже назвать его актёром, как в нём вся заложенная в каждого из нас далёкими предками дремучесть и попёрла. Что же дальше будет, когда первые лучи славы или хотя бы софитов, осветят его лицо? – задумался я. Но только самую малость. Мой знакомый тем временем продолжил отстаивать себя в роли Отелло.
– И это даже лучше, – с вызовом даже не знаю кому, с горячими глазами заговорил мой знакомец, – что я внешне не похож на моего героя. Это будет настоящая проверка для меня и для моего таланта, в наличие которого все сомневаются. – На минорной ноте закончил своё выступление мой знакомец. И я не стал его заверять в том, что я так не думаю. А я догадался, что его последние слова относились вовсе не ко мне, а скорей всего, к тому, кто больше всего сомневался в его таланте, к самому себе. И как сейчас мною выясняется, не только он. – А ведь Аркадий Философович, не зря утвердил меня на эту роль, – задумчиво пробубнил себе под нос мой знакомец, – он тоже не верит в мой талант. И видимо хочет надо мной посмеяться. – И так это трагически сказал мой знакомец, что мне немедленно захотелось его приободрить. Но как это сделать, чтобы это не выглядело так, будто я это сделал из жалости. И я нахожу ловкий выход.
– А кого поставили на роль Дездемоны? – спрашиваю я его, уже примерно догадываясь, кто за эту роль всем головы открутит. И как ожидалось мной, мой знакомец светлеет в лице и отвечает мне вопросом на вопрос. – Вам имя Сахновская, что-нибудь говорит?
– Не то слово! – хотел было я хватить лишнего, но удержался от столь не дипломатических выражений. А тут ещё и сама Сахновская пожаловала на выход из дверей служебного выхода. Отчего мне и моему знакомцу было впору задаться актуальнейшим на данную минуту вопросом: А не слишком ли много совпадений? Ведь стоит нам кого-то упомянуть, как в тот же момент это лицо предстаёт перед нами. – И мы не отказали себе в удовольствии задаться этим вопросом, а затем переглянувшись и, всё поняв друг за друга по этому поводу, пожелав удачи, каждый в отдельности вызвал для себя того человека, кого бы каждый из нас хотел бы сейчас увидеть. Но на этот раз наш посыл к небесам был проигнорирован или не услышан, и никто из запланированных нами людей, так и не появился на пороге выхода из служебных дверей.
И как мне кажется, то эта наша неудача связана с тем, что Сахновская ещё не освободила собой служебный проход и вызываемым нам людям, просто было некуда выходить. Хотя нельзя отметать и другую версию, в основе которой лежит предположение о том, что для того, чтобы задуманный человек перед нами появился, то о нём нужно было вспомнить вслух и непременно вместе, как мы до этого и вспоминали. Ну и в итоге самая невероятная версия, но в тоже время имеющая право на свою состоятельность: всему виной слишком большая невероятность мышления моего знакомца, наверняка, задумавшего увидеть того, кого невозможно увидеть. А именно настоящего, а не в гриме Отелло. Чтобы, так сказать, более основательно подготовиться к предстоящей роли. Я мол, его досконально обо всём расспрошу, как он себя чувствовал в минуты ревности, страсти и главное в момент убийства, а затем уже дело техники, всё это наглядно воспроизвести перед зрителем.
И понятно, что никакой Отелло появиться здесь не мог. И ладно с этим Отелло, но по его милости страдаю и я. А у меня, между прочим, были тоже свои на этот счёт планы.
Тем временем Сахновская, пройдясь по нам незамечающим взглядом, минует нас и дальше скрывается в проулке всё тем же, всем здесь известным путём.
– Видел, как она на нас посмотрела? – проводив е взглядом, спросил меня мой знакомец.
– Я аж с бодрился. – Поёжившись в плечах, сказал я.
– Ничего, – многозначительно сказал мой знакомец, глядя в незримую даль, – скоро она насмотреться на меня не сможет, моля меня быть чуточку внимательней к ней, а когда поймёт бесперспективность этих просьб, то бросится передо мной на колени, прося только об одном, чтобы я задушил её, потерявшую смысл жизни из-за несчастной любви ко мне.
– Вот как. – Удивился я самоуверенности и изощренной жестокости своего знакомца. – И откуда такая уверенность? – спрашиваю я его.
– А вот что ты насчёт неё думаешь? – спрашивает он меня. Я же не сразу даю ответ, а вначале смотрю в ту сторону, где она скрылась, после чего перевожу взгляд на своего собеседника и даю пространный ответ. – Я отдаю ей должное.
– А должное, как я понимаю, то это восхищение её красотой и талантами морочить людям голову, красочно у нас называемое актёрской игрой. – Как-то уж слишком эмоционально сказал это мой знакомец. Что навело меня на мысль о том, что он серьёзно подошёл к вопросу с Сахновской. – А по мне так, она развращённая излишним для человека восхищением и вниманием, не могущая поступить самостоятельно, без оглядки на режиссёра, и идущая на поводу толпы. Отчего, если честно, никто не застрахован. И если ей вовремя не помочь, то она навсегда останется одинокой, но в своё утешение обласканной публикой.
– И что вы собираетесь предпринять для этого? – спрашиваю я его.
– Когда поставлен диагноз, то вопрос лечения дело техники. – Опять в моём знакомце проскальзывают нотки самодовольства и самозабвенной самоуверенности. – Я сыграю на противоречии ко всему тому, к чему она привыкла, глядя на окружающий мир и на нас, как часть его. Моим оружием будет моя холодность. Мы с ней, – раз уж взялись за Шекспира, – на пару сыграем постановку пьесы «Укрощение строптивой». И ты будешь нашим единственным зрителем. – Посмотрев на меня, мой знакомец через эту ко мне доверительность, так ловко перешёл со мной на ты.
– А ставящая на подмостках сцены пьеса «Отелло», где будет разыгрываться пьеса в пьесе, для тебя заиграет новыми красками. – А вот это мне показалось интересным. Что я и сказал ему: Интересно.
Мой знакомец было хотел ещё что-то добавить к сказанному, но тут в очередной раз дверь служебного входа открылась и отвлекла нас на неё. Ну а так как мы на этот раз никого отличимо не упоминали, то вышедшие из дверей люди, – а это, как мне памятливо помнилось, были представители актёрской профессии, – были сами по себе и не имели никакого отношения к нам. Правда, мой знакомец, при их появлении выказал себя человеком благовоспитанным и поприветствовал их подъёмом своей шляпы. Они же в ответ удостаивают его лёгким кивком, что уже много, учитывая их постоянную занятость (они всегда в образе) и недостижимую высоту нахождения для людей, проживающих на этой грешной земле всего лишь одну жизнь. Тогда как им, в зависимости от их востребованности, как актёра, приходится проживать, как минимум с десяток жизней. Ну а если ты не характерный актёр, которому всё же легче играется, он как бы всегда следует в русле своего амплуа, а так уж получилось и тебя природа наделила неоднозначно понимаемой внешностью, так сказать, разноплановостью и ты можешь сыграть абсолютно честного человека и в тоже время конченного подлеца, то тут даже сложно представить какой груз переживаний носит на своих плечах этот природный талант.
– Да, я смотрю, – проводив взглядом этих выдающихся представителей своей профессии, обращаюсь я к моему знакомцу, – вы уже завоевали уважение среди местных авторитетов.
– Они меня в первый раз видят. – Отвечает мой знакомец, сумев меня удивить.
– Вот как? – удивляюсь я в ответ.
– Что поделать, если профессия актёра зависима от внешних обстоятельств. Вот они и вынуждены постоянно быть начеку, – а вдруг я подающий надежды режиссёр со связями (без чего надежды невозможно подавать), ищущий для себя и для своей постановки подходящих под его видение и натуру актёров, – и только наедине с собой они могут быть сами собой. – Ровный голосом, да так уверенно, как будто он и сам был этим ищущим таланты среди уже признанных талантов режиссёром, рассуждающе заговорил мой знакомец:
«А знай они, что я один из них, то они бы не удостоили меня и взглядом, только фыркнув в нос.
– Я мол, не видел твою игру, братец, и не собираюсь этого делать, чтобы ни тебе, ни себе не портить нервы. Тем более, я тебя уже раз видел на банкете, как ты себя вёл за столом, и этого мне было достаточно, чтобы понять, какая наглая и самоуверенная сволочь ты есть. И оттого я совершенно не понимаю, на что там ещё можно смотреть. Право одно непотребство и искушение напиться от тоски и горя за такое падение нравов и того тупика, в котором оказалось наше киноискусство и театр, и всё по вине вот таких как ты деятелей искусства. – Воротя нос при встрече с заслуженным мастером актёрской игры и искусств Альфредом Греческим, вот такой примерно посыл пошлёт, почти народный деятель искусств, но пока что только, как и актёр Греческий, всего лишь заслуженный артист, Володимир Пейзанский.
– А я вот ещё не закостенел в собственном величии, – сверкая в ответ озорством своего взгляда, отдаёт должное своему противнику Пейзанскому, Греческий, – и от случая к случаю не гнушаюсь просмотром низкопробного ширпотреба, снятого на потеху обывателя. И знаете, кого я там вижу в главных ролях? – усмешкой задаёт свой вопрос Греческий.
– Будьте так любезны, сами сказать. – Даёт неповоротливый носом свой ответ Пейзанский. – Вы ведь, как я понимаю, знаете ответ на свой же вопрос. – Пейзанский даже слегка расправился в своём каменном лице, так ему понравился свой ответ.
– От вас ничего не скроешь. – Заявляет Греческий. – А вижу там я вас в главных ролях. – Ответ Греческого должен был ошеломить Пейзанского, выдающего себя за выдающегося актёра, никогда не снимающегося в низкобюджетных сериалах, а он откликается только достойные его таланта предложения, с крепкой финансовой основой, ну или если в качестве режиссёра выступает именитый человек, но видимо Пейзанский не без талантливый актёр, как это утверждает Греческий, и он не впадает в ступор, а с тем же каменным лицом двигается навстречу Греческому.
И вот они, всё друг о друге заочно знающие, и в кино, в театре и по телевидению не раз друг друга видевшие, но ни разу вот так лицом к лицу не пересекавшиеся, сближаются на одном из перекрёстков путей – так уж вышло совсем случайно, что они не сговариваясь друг с другом, а так на их счёт распорядилась судьба (я думаю, нужно их, наконец-то, свести между собой),
