Стук захлопнувшейся крышки похоронным звоном отозвался в душе Блада. Не желая смиряться, он осмотрел каждое звено своих цепей, словно надеясь отыскать изъян, затем попробовал раскачать скобу, которой они крепились к переборке. Разумеется, оковы были сработаны на совесть, как и подобает в старой доброй Англии.
Тогда он сел на пол и задумался. Его ум лихорадочно искал способ выбраться из западни, но ничего стоящего в голову не приходило. Разве что какой-нибудь пират будет достаточно безумен, чтобы польститься на жалкую добычу. Оставалось положиться на судьбу, надеясь, что госпожа Удача, столь щедро до сих пор одаривавшая его своими милостями, не отвернулась от него. Блад понимал, что шансы на спасение ничтожны. Впереди ждали муки и смерть, но он не давал взять над собой верх тоске и страху, страху существа из плоти и крови, страстно желающего жить.
Волны равномерно плескали в борт шхуны, фонарь раскачивался им в такт, отбрасывая изломанные тени. Время шло.
Крышка трюма вдруг открылась вновь, и внутрь заглянули два матроса. Один из них спустился вниз, а его товарищ остался стоять на верхней ступеньке трапа, держа Блада на прицеле мушкета. Матрос молча поставил на пол кувшин с водой и тарелку, на которой лежали сухари и несколько ломтей солонины.
После их ухода все стихло, слышался только плеск воды, да потрескивали переборки старого корабля. Блад сидел неподвижно, кажется, начал даже задремывать, и вздрогнул, потому что в его голове прозвучал низкий голос:
«Смерть — это очень важно. Не всегда люди помнят прожитую жизнь воина, но про его достойную смерть рассказывают у ночных костров. И про недостойную тоже».
Он вспомнил о Пако. Низенький индеец, последний из истребленного племени, с непроизносимым именем, в вольном переводе означавшем Разговаривающий-С-Духами, и неведомыми путями сокращенного до «Пако», колдун и сын колдуна. Раб окончательно опустившегося испанского идальго. Пако был спасен Ибервилем со взятого на абордаж «испанца» год назад. Обнаружили индейца благодаря черезмерному любопытству, вернее, — жадности одного из людей Ибервиля: пленник был прикован в самой дальней каморке тонущего корабля и не издавал ни звука.
Пако понимал испанский, но его, в свой черед, понять было не просто даже Бладу, хотя со временем индеец стал говорить лучше и даже выучил несколько английских слов. Блад вспомнил свои беседы с Пако. Первое время странный индеец забавлял его. Узнав, что имеет честь общаться с колдуном да еще и своим коллегой-врачевателем, он начинал поддразнивать Разговаривающего–С–Духами. Как-то он спросил:
«Что же ты не вызвал гром и молнии на голову твоего хозяина?»
«Пако может говорить с Айа-Духами ушедших. Может попросить Ка-Дух, что вышел из тела, но еще не вступил в Верхний мир, вернуться, если очень нужно... Отогнать или приманить зверя. У всего есть Ка, но когда мой прежний хозяин и его воины напали на нашу деревню, Пако решил, что это демоны. У них не было Ка. Позже Пако понял, что ошибается, у большинства белых людей есть Ка. Но он спит..»
«Ты можешь убить человека?»
Индеец недовольно отвернулся и буркнул:
«Пако может попросить Ка уйти. Пако не нравится делать это.»
«А у меня есть Ка?» — усмехнулся Блад.
«Есть».
Тут уж Бладу стало вдвойне любопытно:
«Разбудишь?»
«Зачем тебе?»
«Проверю, настоящий ли ты колдун».
Пако пристально посмотрел на него, и от взгляда непроницаемых черных глаз Бладу стало не по себе. Ему показалось, что чья-то рука слегка сжала его сердце, сильнее, еще сильнее, и он замер, не в силах отвести глаз от лица индейца. Затем рука исчезла, но по телу прокатился огненный ком, чтобы взорваться в голове мгновенной болью. Губы колдуна скривились в подобии улыбки:
«Проверил? Теперь берегись, твой Ка стал видимым для наших демонов».
Блад перевел дух:
«Дьявольщина какая-то».
Но с тех пор стал гораздо серьезнее относится к маленькому индейцу. Он испытывал профессиональное любопытство и позволил Пако натаскать в каморку на «Арабелле» разнообразные местные растения, из которых тот готовил снадобья, применяемые индейцами. Снадобья оказались весьма действенными, но мало кто из бесстрашных пиратов отважился прибегать к нем. Некоторые втихомолку скрещивали пальцы от сглаза, едва завидев невысокую плотную фигуру колдуна.
В другой раз, вспомнив истории про северных индейцев, Блад спросил:
«Я слышал, на севере живут другие народы, немного похожие на вас. Когда они попадают в плен, в ответ на пытки врагов они улыбаются, и считается делом чести не выдать своих страданий. Ваши воины могут так же?»
«Могут, только это нельзя делать часто или долго. На войне или перед лицом врагов».
«Почему?»
«Тело, — индеец похлопал себя по животу, — не делается крепче. Можно отогнать боль, но потом она вернется. И выпьет твою жизнь».
«И ты знаешь, как отогнать боль?»
Индеец молча кивнул, явно не желая продолжать разговор.
«Послушай, — сказал Блад, — у меня много врагов».
Он напустил на себя мрачный вид, и продолжил, надеясь, что нашел вескую для Пако причину:
«Если меня возьмут в плен, я хочу показать им пример достойной смерти».
Тот покосился на него:
«Ты стар, наши юноши начинают постигать это умение, как только войдут в возраст воинов».
Блад усмехнулся:
«Я быстро учусь».
«Хорошо, — ответил индеец. — Ты был добр к Пако, последнему из своего народа. Пако не знает, как делают другие, но в его народе было два пути. Один простой: надо увидеть боль и убрать ее из своего тела. Подходит для малой боли. Другой сложный и опасный: твоему Ка надо позволить выйти, но держать его все время рядом, иначе Ка превратится в Айа. На втором пути тебе будет все равно, что с тобой делают. Беда только в том, что потом Ка некуда возвращаться. Попробую научить тебя хотя бы первому пути».
Блад отчасти для развлечения приступил к занятиям с колдуном, но постепенно втянулся всерьез. Тот учил его сосредотачиваться, глядя на воду или огонь, и очищать разум от суетных мыслей; особое внимание уделялось правильному дыханию. Постепенно задания усложнялись, и колдун довольно хмыкал, следя за успехами Блада.
«Жаль, что я в последнее время совсем забросил это. Но я воспользуюсь хотя бы тем, что успел узнать».
Он слегка улыбнулся: когда придет время умирать, он постарается не доставить полковнику Бишопу удовольствия своими воплями.
***
Следующий день выдался таким же погожим, как и предыдущий, разве что ветер ослаб. Об этом сказал лейтенант Карринг, заглянувший в трюм проверить, как дела у пленника и не нужно ли ему чего. Блад немедленно указал ему на свои цепи:
— Эти железные украшения совсем не подходят к моему костюму.
Это вызвало у Карринга усмешку: пират невольно начинал нравиться ему своим самообладанием. Однако, помня о наставлениях губернатора Бишопа, он лишь сухо сообщил пленнику, что их путешествие затянется и встреча с ямайской эскадрой произойдет лишь завтра.
Лейтенант ушел, а Блад вернулся к прерванным занятиям, вспоминая, чему научил его индеец. Ему даже удалось выспаться, разбудил же его топот множества ног над головой.
Люк распахнулся, и в трюм спустились солдаты. Командовал ими краснолицый сержант. Поначалу он хотел оставить Блада закованным по рукам и ногам, однако Карринг неожиданно вмешался:
— Сержант Джонсон, вы на своем горбу потащите пленного по трапу?
— Никак нет, сэр! — гаркнул тот, настороженно косясь на Блада. — Однако, у меня есть четкие указания от его превосходительства губернатора...
— Насколько я знаю, его превосходительство приказал доставить капитана Блада живым. А вот если пленный сорвется с трапа и пойдет на дно, то приказ губернатора не будет выполнен по вашей вине.
Джонсон пришел в замешательство — судя по всему, он не задумывался о таком повороте дел:
— Нельзя допустить малейшей возможности побега преступника...
— Не глупите, сержант. Как, по-вашему, он сможет сбежать? — резко спросил Карринг.
Спорить с лейтенантом, пусть и не являющимся его командиром, Джонсону было себе дороже, и поэтому он пропыхтел:
— Под вашу ответственность, мистер Карринг.
Блад с любопытством наблюдал за перепалкой: с чего ради Каррингу понадобилось облегчать ему жизнь? Впрочем, будут ли на нем кандалы или нет — это не сильно изменит его участь.
Его расковали, и он спокойно позволил солдатам вывести себя. На палубе Блад огляделся, жадно вдыхая морской воздух. Было утро, ярко светило солнце, а вокруг высились огромные корабли ямайской эскадры. У борта шхуны ожидала шлюпка с матросами, и через несколько минут пленник уже был на флагмане.
— Добро пожаловать, капитан Блад! Постараюсь сделать ваше пребывание здесь как можно более занимательным! — раздался знакомый голос, полный издевки и ненависти.
Блад оглянулся и спокойно посмотрел в лицо Бишопа, подходившего к нему:
— Губернатор Бишоп, ваша привязанность ко мне воистину беспредельна. Мало того, что каждый раз, когда мы встречаемся, вас настигают неприятности, так еще как правило вы совершаете небольшое купание. Впрочем, последнее вполне отвечает моим врачебным рекомендациям, и явно идет вам на пользу.
Бишоп побагровел:
– Эй, что ждете! Немедленно бросьте мерзавца в трюм! И не давать ему ни пищи, ни воды. Ему они не понадобятся!
— Ваше превосходительство, не торопитесь! – Блад узнал голос лорда Уэйда: надо же, и этот хлыщ тут! – Зачем эти излишества? Мне нужен этот пират для публичного суда.
— Хорошо, — недовольно проворчал Бишоп. – Воду дайте. Я побеседую с ним позже. Курс на Порт-Ройял.
Госпожа Удача не пожелала вмешаться. Капитан Блад оказался в руках своего злейшего врага, гостеприимством которого ему предстояло насладиться сполна.
Глава 3. В трюме
Как только Блад оказался в трюме «Императора», на него вновь надели кандалы. Бишоп держал слово — пищи пленнику не давали, однако голод, поначалу донимавший его, постепенно притупился. Такой роскоши, как свет, ему также не предоставили. А вот вода была и даже в избытке. Впрочем, назвать водой зловонную маслянистую жидкость, на дюйм покрывающую пол, было сложно. Темнота до предела обострила чувства; Питеру казалось, что он слился с кораблем и даже как будто ощущал прохладу морских волн и щекочущие ракушки, которыми обросло днище "Императора". Сказывалась наука колдуна Пако?
Море было достаточно спокойным. Блад не знал, где шхуна Карринга встретилась с ямайской эскадрой, но в любом случае, вряд ли их путь до Ямайки мог занять больше двух-трех дней.
Во мраке трюма времени не существовало. Иногда до Блада доносились голоса матросов. Но однажды наверху послышались тяжелые шаги, сквозь щели в крышке блеснул свет. Затем кто-то откинул ее, и Блад опустил голову, прикрывая глаза ладонью.
Губернатор Бишоп откладывал удовольствие насладиться видом поверженного капитана Блада до самого конца плавания. Кроме того, ему приходилось бороться со своим желанием допросить пленника, не дожидаясь прибытия в Порт-Ройял. Но его сдерживало намерение лорда Уэйда предать Блада открытому суду. Бишоп не разделял идей его светлости и даже пытался переубедить Уэйда, но тот был непреклонен. Поэтому губернатор осознавал, что к допросу
