вспомнила мужчину, другой дождь и другой город. Они были еще боле мокрые, чем обе Жанны сейчас. «И что теперь?» – спросила мужчину Жанна. «Теперь – по домам, – твердо и чуть раздраженно ответил он, - куда мы с тобой в таком виде?» «В подъезд…» - подумала Жанна, и обреченно согласилась с уверенным мужчиной.
Проболтавшись несколько минут под землей, Жанны всплыли где-то в среднем течении Невского. Дождь все не кончался. Они бежали вдоль канала, то и дело, просовывая головы в двери кафе, бистро и ресторанчиков.
- Здесь сесть негде! – кричала Жанна сквозь шум дождя.
- Тут слишком дорого, - обижалась Жанна, вспоминая, что в кошельке лежат последние сто рублей.
- Да это какая-то ночлежка, а не кафе, - воротила нос Жанна.
- Гляди, тут есть два свободных стула! – Жанна Обольстительная, покачивая бедрами, плыла к столику, за которым сидели два красавца в белоснежных кителях с чем-то синим и золотым. «А почему бы и нет, - думала она, - сегодня мы живем… в сказке».
Стулья оказались занятыми, а один из красавцев-стюардов, скорее всего, трансатлантического лайнера, протиснувшегося в устье Невы откуда-то с другой планеты, оказался девушкой. Жанна Нетрадиционная в который уже раз задумалась о поэтессе Сафо и смущенно попятилась к выходу. Жанна Традиционная улыбалась, глядя на смущение подруги и, слегка зажмурившись, принялась утешать ее: «Да ну что ты, Жанусик, все у нас с тобой еще по дороге». И оказалась права, потому что в конце дороги их ждали принцы – ровно четыре человека из девяти возможных.
Дорога продолжалась – почти пустые улицы, мокрые булыжные мостовые, переливающиеся серо-голубым и лиловым, арки, львы и решетки, мрамор и деревья. На обочине – старенький фольксваген, раскрашенный в стиле «голубой наив». Жанна Восторженная гарцует вокруг него, смеется и чуть не хлопает в ладоши.
- Жанночка, какая прелесть! У нас был такой же, но раскрашенный под божию коровку!
Стилистический наив повлиял на восприятие одной из Жанн. И другая Жанна ничуть не удивилась, если бы из-за поворота выехал сейчас император Александр Третий, раскрашенный под Казанский собор.
Наконец, находится трактир, где две замерзшие и промокшие Жанны решают остановиться.
- Так… - Жанна морщится то на меню, то на официантку, - пирожки, пожалуйста, борщ…
Тут она поднимает глаза на Жанну N.
- Мы тут замерзли…
- …нам можно, - подхватывает Жанна.
- …позволить себе,- продолжает Жанна, и обе хором кричат вслед удаляющейся официантке:
- По сто грамм водки!
Водка плещется в прозрачном круглом пузыре, перетекает в рюмки, взбухает выпуклой линзой над их краями и струится на деревянный стол. Жанны негромко хохочут и, наклонившись, губами цедят водку из рюмок, стоящих на столе. Все это время они разговаривают – о чем-то незначительном, но теплом и ощутимо нежном. Такое не помнится, но чутко доносится. Их слова легко перелетали из души в душу, минуя все условности. И каждое слово было очередной цифрой сложного шифра, которым открывалась клетка с цветком, птицей и жемчужиной. Весь этот день вокруг Жанн мерцали сады, океаны, райские звери и небесные звуки. И открыть что-то заповедное им было под силу…
Наконец, блаженное тепло… и… кто там говорил что-то про музыку? Одна из Жанн, недоговорив какое-то си-бемольное слово, начинает с твердого «ми» – «Там вдали за-а реко-ой…» – очень тихо, как бы недоумевая. Вторая Жанна, сверкнув шальными глазами, твердо направляет неуверенных юных бойцов по нужному пути – у нее сильный глубокий голос, и она ничуть его не сдерживает. Со второго куплета появляются мужские голоса – верно, с противоположного берега реки, где окопались белогвардейцы. Там пьют коньяк, и вскоре на столике Жанн появляется наполовину полная бутылка.
«Девчонки, - стонут белогвардейцы, - давайте еще что-нибудь!»
Девчонки, освоив коньяк, смелеют и заводят русскую душераздирающую на два голоса. Белогвардейцы с восторгом подхватывают. За другим столиком сидят японцы с открытыми ртами. Ну еще бы – такой этнографический праздник! К русским расстегайчикам – две подвыпившие русские пташки в клетке с кодом от нереальности. После традиционного окончания – все умерли – раздаются даже нестройные хлопки. Белогвардейцы и японцы, чуть ли не обнявшись, и забыв про Цусиму, уходят прочь, улыбаясь, кивая Жаннам и благодаря их за доставленное удовольствие. Жанны в приятном остолбенении. Собственно, пение было задумано сугубо в утилитарных целях – привлечь внимание официантки, которая никак не проявляла желания получить должную плату за водку, борщ и пирожки…
