более и более мрачным.
Частенько от него пахло спиртным, дешевым табаком и отчего-то духами, чужими духами, не ее…
- Суки! Что мне, Варакину, музыканту от Бога, на панель идти!?- Володя кричал, плевался и плакал, не обращая внимания на испуганную, забившуюся в угол, куда-то за штору Ирочку, на побелевшую, окаменевшую Наташу.
-… Мне, мне бы еще с годик… Я им бы всем доказал… Всем.
Роняя обессилено голову на красивые свои руки, засыпая, раз за разом повторял Варакин, некрасиво и как-то уж очень постыдно съезжая со стула…
Уже в постели, Владимир неожиданно трезвым голосом проговорил, глядя на Наташу мокрыми от слез глазами:
- Эх, найти бы мне какую ни будь старую дуру, богатую и похотливую бабу, я ни на минуту не задумываясь, переспал бы с ней. Я, я бы на все пошел, милая, лишь бы не видеть того, как ты, жена моя, и моя дочь голодуете.
- Да ты что?- ахнула пораженно Наташа, осторожно, пальцами вытирая с лица мужа пьяные его слезы.
- Окстись! Это же измена! Как ты можешь об этом говорить, родной? Как!?
- Да какая к херам собачьим это измена? Измена, это когда чувства, а так… Нет Наташенька, это не измена…Нет…
…Где-то через час, Володенька уснул, обиженно бормоча сквозь сон, по-детски поджав коленки и положив руки под голову.
Наташа накрыла пьяненького мужа пледом, поправила подушку в кроватки у дочери, и плотно прикрыв двери, вышла на балкон.
…Дождь все шел и шел, монотонно шлепая по чахлым кустам сирени, по крышам гаражей, по черному, словно лощеному асфальту. За перекрестком, за неугомонным светофором, сквозь его красно-желто-зеленые всполохи, угадывался торец здания гостиницы.
В туманном, дождливом, ночном, разбавленным редкими фонарными пятнами полумраке, то пропадала, то появлялась вновь, выполненная желтыми лампами реклама: ЦДТ.
- «Центральный дом туриста» - отчего-то по слогам прошептала Наташа, на носочках пробираясь на кухню.
-«Центральный дом туриста»- повторила она уже более решительно, устанавливая на столе небольшое, округлое зеркальце и выцарапывая из кармана своей сумочки турецкий набор дешевой косметики.
- Ты спи Володенька, спи… Тебе то уж точно никогда не придется идти на панель… Я это тебе обещаю…. Спи мой хороший. Спи.
Желтый…
В ресторане, иностранцев было на удивление мало, а если и были, то отчего-то они вообще не обращали внимания на Наташу, одиноко сидевшую за пустым столиком.
Шустрый, и уже не молодой официант, поставил перед ней высокий фужер с каким-то дешевым лимонадом, разрезанное яблоко на маленьком хрустальном блюдце и почтительно изогнув худосочную спинку, прошептал внушительно, с плохо скрываемой издевкой в голосе.
- Потом стольничек для Валеры, для меня значит-с, через швейцара передашь.
Наташа пила гнусный напиток мелкими глоточками, изредка покусывая дольку яблока, потемневшую, отдающую железом.
- Вах! Какой девушка скучает! Может, познакомимся?
- Может…
- Пересилив себя, кивнула она, с болезненным любопытством разглядывая немолодого, приземистого, с обвислым животом смуглого, давно небритого мужика, неряшливо одетого в дорогой, темный, с фиолетовым отливом костюм, и ярко-зеленую, шелковую рубаху.
Может.- Решительно кивнула Наташа поднимаясь.
Зеленый…
…Когда под утро, Наташа пришла домой, с тяжелыми, оттягивающими руки пакетами, полными продуктов купленными в дорогом, работающем круглосуточно магазине, в доме все еще спали.
Вывалив яркие упаковки, пакеты и кульки на стол, Наташа решительно прошла в комнату, ту самую, где вот уже насколько лет муж ее, ее Володенька пишет свою музыку. Сегодня ночью, она для себя совершенно твердо поняла, что имеет право знать, что, в конце-то концов, написал супруг.
Кассета, которой частенько потрясал в порывах гнева Володенька, нашлась на удивление быстро, и Наташа, уменьшив заранее громкость,, с все возрастающим нетерпением включила магнитофон.
Сначала из динамиков послышался шорох и гулкий фон, но уже через мгновение она услышала уже столь знакомое :… то пискнет жалобно оборванной струной скрипка, то неудобоваримым диезом проворчит давно и безнадежно расстроенное пианино…
