Но Гриша вяло отмахнулся и укрылся с головой, предварительно поджав ноги:
— Серый, иди нахуй, дай поспать.
— Как хочешь, наше дело предложить, ваше отказаться, — ботинки пошаркали вглубь гаража, а Гриша поправил волчью шапку под головой и блаженно прислушался к такому родному урчанию двигателей за воротами автопарка.
Но тут же понял, что Сережка, как и вся его смена, сейчас употребляют суррогат, которым перетравилось полрайона, да еще и целую канистру на пятерых. Сон как рукой сняло. Скинув бушлат, Гриша вскочил. В каптерке было темно, под ногами шуршала то ли листва, то ли мусор.
— Серега! Серега! Не пейте!
— Жаба задушила, — доносится из-за стены дружный гогот. — А то, пить и без него. Не волнуйся, мы тебе штрафную нальем.
Посреди гаража стол, сколоченный из горбыля, покрытого фанерной дверью, вокруг которого на таких же, сбитых вручную табуретках сидели друзья — Валерка, Димка, Макс, Василий. Живые, еще молодые и здоровые, Гришка даже на секунду замер, в оцепенении, как же он все-таки по ним скучал.
Серега разливал по стаканам бадягу из канистры сомнительной чистоты. Подбежав Гриша вырвал ее из рук друга, зацепив газеты, на которых была нехитрая закусь — сырки дружба, банки консервов и огурчиков, и китайский термос — гордость Василия. Термос качнулся и покатился по столу, свалившись звякнул колбой. Потек ароматный бордовый борщ. Васька вскочил:
— Совсем ёбу дал?
Гриша понял, сейчас будут бить. Потому, перевернув канистру горлышком вниз, расплескивая содержимое, ломанулся к воротам. Били его все вместе, даже старый Степаныч, не смотря на свои шестьдесят, больную спину и гемморой пнул его по почкам, прежде, чем Макс скривился и, вырыгнув содержимое желудка, заплетаясь заковылял в сумрачное нутро гаража, но не добравшись до спасительного стула, со стоном завалился на бок. Как самого слабого, отрава его первого достала. «Только б выжил» — подумал Гриша, сжимаясь в клубок на обледенелой дороге, когда пинающие его ноги развернулись в сторону первой жертвы технического суррогата.
А в бок упирался все тот же кубик. Гриша дрожащими пальцами вытащил его из кармана, сплюнув кровь от разбитой губы.
— Я все что мог исправил, — замерзшие пальцы довольно проворно закрутили куб, — возвращай меня назад.
***
— Дед, деда, ну хватит, вставай уже, так нечестно.
По больничной койке кто-то скакал.
— Антоша, ну что же ты делаешь? — войдя в палату вскрикнула девушка. — Нельзя скакать, я тебя с собой больше не возьму, ужас какой-то на минуту оставить нельзя. Пап, ты там как? Он тебя не затоптал?
«Машка, вылитая Машка», — подумал Гриша и сжал в руках кубик.
Теперь он знал, что еще тогда, в восьмидесятом надо было остаться, тогда после первого поворота кубика. Когда после допросов ему отдали вещи и отпустили домой. К еще живой матери, слепой бабке, суровому отцу. Остаться, чтобы жениться, заново похоронить родителей, может даже вновь проснуться и узнать, что вся их дружная компашка за время смены перетравилась, пока он дрых на топчане после ночной шабашки. А не трусливо бежать, как он бежал всю жизнь. Теперь у него есть семья, но он их не знает.
Собранный кубик обжигал руку, от него стоило избавиться, а внуку он сам расскажет, что страху надо смотреть в глаза и сожалеть о сделанном, а не о том как сбегал, поджав хвост. Кубик мальчишке не понадобится, но он может его кому-нибудь передать, не попав случайно в водоворот старых ошибок. Он вытащил из-под простыни игрушку и кивнул пацану — забирай, отдай кому-нибудь здесь в больнице. Ничего не надо было объяснять, пацан и так все понял, крутанул ряды и за минуту смешав их, убежал в коридор.
