Почти французский шансон

          Жила-была раскрасавица Мальвина и ещё другая девочка. И вот самая эта девочка съела сладкую конфету и поняла, что лакомство было отравленное. Тогда девочка подумала: «И чего же это я теперь буду делать? Ведь в том, что я употребила конфету с содержащейся в ней отравою, мало хорошего. И с неизбежной закономерностью мне предстоит погибнуть. А это очень не ко времени, ибо планов у меня много, а осуществилась лишь незначительная их часть».
          Подумав так, девочка поняла, что мысли ей в башку лезут всё какие-то несвойственные ни её возрасту, ни её умственным возможностям. «Мне бы чего-нибудь попроще», – попросила она.
          – Пожалуйста! – откликнулся оператор. – Специальное предложение! Только для вас! Бюджетные туры! Триполи, побережье Мадагаскара, а также – обратите внимание! – эксклюзив – хребет Ломоносова! Желаете?
          – Нет, – поморщилась девочка. – Я лучше возьму вон ту баночку крабов и вот эту бутылочку цимлянского и ещё помидорчиков, пожалуйста, с полкило.
          – С удовольствием! – услышала она в ответ. – Желаете примерить?
          – Думаю, это излишне, – рассудила девочка. – Вот ещё хочу уточнить: а можно только лифтинг без боулинга?
          – Конечно! – кивнула парикмахер. – Правда… – она замялась, – … нас интересует ваша кредитная история, но впрочем, мы доверяем постоянным клиентам. Итак, на сколько будете брать? На год? Или на всю семью? Какой договор для вас наиболее приемлем?
          – Думаю, бежевый всё-таки лучше.
          – Желание клиента, даже самое идиотское, – для нас закон! Всю стену будем красить или только дверь? – спросил штукатур, неторопливо закуривая трубку.
          – Окно! – из неопределенно-мутной мглы сознания отозвалась девочка. – А тёплые откосы – это насколько тёплые?
          – Ну, не знаю… – задумчиво произнёс старший лейтенант. – Если по знаку, то не более пятидесяти км.
          – Мы так и до завтра не доберёмся! – воскликнула девочка, взбодрившись.
          – Вот уж неправда! – не согласился Котельников. – А ледоруб на что? Сейчас разобьём лагерь на этом плато. А завтра – восьмитысячник у нас в кармане!
          – Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, урод! – заметила девочка, доставая скакалку из кармана норковой шубы, чему парикмахерша упорно противилась, поэтому девочка спросила её: – А сколько ты за один присест можешь выпить литров растительного масла? А сколько клейстера? А сколько…
          – Да не люблю я его! – перебила трубоукладчица. – Приставучий. И вообще замечаю – на сторону ходит.
          – Ходит и ходит, ходит и ходит! – проворчала девочка, отжимая тряпку. – Весь паркет изгваздал! Не намоешься на таких дармоедов!
          – Я заплатил! – возразил Свинодоев. – А салат – вы сами сказали, что это бонус! Так что – с меня взятки гладки!
          – Да чего уж там! – добродушно произнёс старший лейтенант.
          – Брали, и брать будем! – поддержала стропальщица, разглядывая медленно плывущие по стекленеющему небосводу пепельно-сизые облака. – Кабы дождя не надуло, – озабоченно проговорила она.
          – А ты сколько арбузных корочек кладёшь в сумку, когда утром идёшь на свою глупую, бессмысленную, никому не нужную, скучную, дурно оплачиваемую и не приносящую абсолютно никакого удовлетворения работу? – поинтересовалась девочка.
          – Две, максимум – три! – прокричала в раскрытое окно прораб. – А если растянуть ещё на неделю, то уже необходим перерасчёт, и – сама понимаешь…
          – Да что ты понимать можешь!! – с ненавистью прошипел Котельников. – Ты! Тварь дрожащая и – одновременно – ползучая!
          – Только одно, – твёрдо ответила девочка, – на всякий яд есть своё противоядие, и моё бессмертие – не за горами!
          – А умный в гору-то и не пойдёт! – напомнил Габдрахман ибн Сулейман.
          – Пойдёт! Пойдёт дело! С него станется! – упрямо сказала девочка, почувствовала в себе действие токсического вещества и начала умирать.
          После этого её оперативно похоронили.
          За бордюром, конечно. Остальные места уж давно были заняты.
          Дети!! Никогда не принимайте угощений от неизвестно каких, чужих дяденек! Это кончается вовсе даже и не хорошо.


          Одна довольно славная девочка вечером играла в куклы и мимоходом ела овсяную кашу, которую любила, но не очень, потому что не переваривала. Девочка всё время взвизгивала от переполнявшей её системной радости типового бытия. Вокруг были дома, котельные, магазины, другие строения. Среди них, прячась от громыхающего мира, и обитала девочка. Вечером она собиралась в лес по ягоды, но передумала и продолжила свои кукольные развлечения.
          Спустя сорок минут девочка обратила внимание на некоторые наружные изменения собственной личности, а именно: что нос у неё находится слева на шее, а оба глаза – на затылке, а ушей осталось только три.
          Она пошла спать.
          Утром она проснулась и, как ни в чём не бывало, двинулась поиграть куда-то в песочницу. И всё у неё стало более-менее в порядочке. Если не считать того, что на неё напали киллеры, но их наскок она отбила одной левой, умело контратаковав. Физически она была – ох, какая сильная! Уникальный феномен. Киллеры убрались назад, уехали, перепуганные, на своём паршивом «Лексусе», а девочке стало совсем прехорошо, и тоны её ритмичного взвизгивания стали ещё выше.
          Потом ей оторвало голову, которую она сунула в бетономешалку, но в остальном – всё было неплохо. Пели дрозды и Эдита Пьеха тоже.
          Вот, не зря говорят, что утро вечера мудренее!
          А к отсутствию головы и привыкнуть можно! Эка невидаль!


          Кто верит, кто – нет, дегустация – дело непростое, но седьмого декабря, упившись в доску, две девочки, две малолетние злоупотреблятельницы алкогольной продукцией, полезли на крышу – там стояла антенна, которую им захотелось непременно сломать, чтобы оставить своих родителей без источников актуальной информации, чтобы они, законные их представители, наконец, обратили внимание на своих подрастающих наследниц, а то – как упрутся в телевизор, так и не вытащишь их оттуда, глядят и глядят, и чего глядят? А главное – делают всё это молча, без комментариев, без реплик. Словно онемели. Семечки лузгают и всё. Наверное, это заболевание такое, – решили девочки и разработали план его лечения. «Всё выше и выше и выше!» – пели они, карабкаясь по лестничным пролётам.
          Но до крыши они не добрались.
          Старушка с полинялыми глазками Серафима Иннокентьевна Фиолетовская их застукала, когда они взламывали чердачный люк. Она дала каждой по одному подзатыльнику и приговаривала:
          – Впредь наука будет! И меня так маменька учила, и её так учили, и нет этому скончания! И не будет. И это хорошо.
          Выпровоженные Серафимой Иннокентьевной с верхнего этажа, а перед этим хорошо нализавшиеся девочки вышли во двор и, поглядев по сторонам, решили выломать две штакетины из забора – по одной на каждую. Пока они ещё не придумали, каково будет применение этому стройматериалу, но за дело взялись решительно. Они не привыкли отступать. Даже когда воровали виски в магазине, которое сейчас медленно циркулировало по их почти дозревшим организмам, дегидрированию подвергаясь.
          А надо заметить, что забор, упомянутый выше, огораживал территорию, на которую вход был воспрещён настолько строго, что когда один любопытный пенсионер (Щупленников была его фамилия) пролез туда, его чуть не убили. И убили бы его законопослушные граждане, если б не вмешался суд по правам человека, что в Страсбурге, где пирог нетленный, всё никак не доедят его; пока, говорю, суд этот не вмешался, гарантирующий, что молодым везде-везде дорога, пенсионерам – тем более. Но поскольку граждане были законопослушные, то, коли последовало сверху распоряжение, они отменили расправу над любопытным пенсионером и пошли разгребать снег, которого в этом году навалило столько, что все просто диву давались – никогда не бывало такой снежной зимы! Снег падал, падал… Падал днём и ночью, шёл с утра и не кончался к вечеру, лишь изредка давая обессиленным жителям передышку, во время которой они могли заняться чем-нибудь иным, нежели обессмысленным созерцанием медленно падающих белых хлопьев.
          Снег валил, словно желая скрыть все, пока ещё (до его прихода) существовавшие отличия одних мест от других, одержимый страстью к нивелированию всех деталей и особенностей, по которым можно опознать, где тебе на этот раз пришлось оказаться.
          Душа, сначала радовавшаяся белому празднику, постепенно устала, размокла, и хотелось сейчас только одного: чтобы этому мягкому пуховому наваждению пришёл конец.
          Да! Имена-то у девочек были разные! Этого не мог скрыть от окружающих даже снег. Одну девочку звали Нюкочка, а другую – Розали. Одна девочка была шустрая, другая – тоже подвижная, но не в такой степени, как первая. Но всё это имело место только тогда, разумеется, когда обе они были непьяные. Прямо скажем, что нынешнее их состояние было совершенно противоположное.
          Пьяных девочек соседи решили повести на расстрел, но они царапались, кричали и утверждали, что спиртного, сколько себя помнят, в рот не брали ни капли!
          «Врите, врите! – кричали соседи. – Так мы вам и поверили! Ещё чего!»
          Но тут старушка Фиолетовская Серафима Иннокентьевна решила вступиться, пожалев заблудших, и веско проговорила:
          – Нет! Так поступать невозможно. Вот повесим мы их сейчас, допустим, вверх ногами, и – чего? Извлекут ли из этого какие-либо уроки те, кто пожелают последовать по их неверному пути? Не извлекут! Поэтому надо их пожалеть, поступить как-нибудь покруче. Например, руки там отрубить или рот заштопать, чтоб не тянулись они больше ко всему безнравственному и неполезному для здоровья, для будущей их материнской функции. Я так думаю.
          – Верно! Верно!! – закричали податливые соседи, чуть было вновь не инициировавшие самосуд. – Давно мы таких кровожадных, как ты, Серафима, не видывали, не встречали! Всё какие-то шалопуты попадаются. Тебя лучше саму и повесим, а девчонок – утопим!
          – Нет, – покачала головой Фиолетовская. – Так тоже не годится! Утопить – оно, конечно, можно, хуже от этого не будет, но, опять-таки, – кому послужит примером? Кто туда, в мутную глубину прошлогодней вечности нырять будет, чтоб посмотреть на дальнейшие судьбы подводных пловчих и убедиться, что судьбы эти вовсе не столь заманчивы, как многим представляется попервоначалу?
          – Да-а… – задумались соседи. – Пожалуй, правильно. Но скажи: каковы же тогда наши дальнейшие пути? В каком направлении нам двигаться неуклонно и – помимо того – оптимизмом преисполняясь по мере движения?
          – А вот над этим мозги-то поломать придётся! – назидательно произнесла старушка Фиолетовская и, захлопав общипанными крыльями, взлетела на ветку ближайшего заледенелого клёна.
          А о девочках все как-то и забыли за разговорами.
          Да и то сказать – пусть валяются.
          Проспятся к утру-то.
          Не