Предисловие: "Есть много друг Горацио на свете,
Что и не снилось нашим мудрецам."
(Шекспир)
1
В палате постравматического десятого отделения, инвалидов войны и советской армии, городского психоневрологического диспансера, в простонародье именуемым-дурдом, что на Седова, за карточной игрой Кинг, собралась тёплая компания из четырёх человек.
Банковал, измождённого вида, контуженный во время вьетнамской войны летчик, отзывающийся на позывной Икар и страдающий эпилептическими припадками, что ни в коей мере не мешало ему ловко подрезать карточную колоду и оперировать в уме сложными цифрами.
—Куда ты сунешь своего вальта, сливай воду, у меня козырь, — забирая взятку сказал недавно поступивший болящий с выцветшими на солнце волосами.
Если учесть, что карточная игра велась в декабре семьдесят девятого года, то его выгоревшие на солнце волосы смотрелись в диспансерном отделении, готовящемся встречать Новый Олимпийский год, несколько странно, если не сказать большего — вызывающим курортным шиком.
—Держите капитан себя в руках спокойнее, Вы уже не в горах Афгана, можно и расслабиться. Ваши ночные крики несколько нервируют больных. Люди здесь собрались, видавшие виды и с юмором. Утром можете проснуться, а голова в тумбочке. То-то будет смеху, — одернул грубияна больничный художник Петрович.
Говорили, что в своё время, на Малой земле, ему позировал сам дорогой Леонид Ильич. Вполне возможно, так как его картина, где он полковнику Брежневу, лично, даёт указания, где и как проводить предстоящее сражение, висела в кабинете главного врача.
Потому-то, инвалид Великой Отечественной войны Петрович и пользовался заслуженным уважением у медперсонала. После отказа от него его молодящейся жены, он был определён здесь в отделении, на бессрочное пожизненное лечение, и если бы не талант, закололи бы старика в овощ. А так он имел право на свободный выход в город, чем бессовестно пользовались родственники других больных, передающих через него болящим водку и травку.
—Ты чё гонишь старый козёл!? — вызверился на старика десантник. — Уж не ты ли мне такую подляну сделаешь!? Да ты знаешь сколько голов, я вот этими руками, сам отрезал и бросил там в речку?
—Да ты задолбал, — сказал спокойно сидевший рядом, парнишка со шрамом на лице и вдруг сделал рукой неуловимое движение, в сторону капитана. От полученного в шею удара, десантник поник и сполз с кровати на пол.
—Вот сука, такую партию не дал доиграть, — поднимаясь с кровати, выругался двухметрового роста медбрат Серёга. — А ну, Лёва, бери его за ноги, и понесли в палату.
Бывший моряк старшина команды ПДСС Лёва Давыдов, вырубивший десантника, подхватил его за ноги и через пять минут, заботливой мануальной медсестрой, тот был обколот галоперидолом с аминазином, и надёжно привязан ремнями к кровати в карантинной палате, где лечили буйных больных.
—Достали эти афганцы, не понятно где и в чём участвовали а гонору, как у кошки блох, — раздавая карты пробурчал банковавший летчик. — Кто объявляет ход, ты Лёва или Петрович?
—Да ну их чертовой матери эти карты, надоели, — сбросил карты Петрович и обращаясь к Лёве, попросил. — Расскажи нам лучше что-нибудь интересное. У меня и мерзавчик припасён по случаю.
—Мерзавчик говоришь, — задумчиво протянул Лёва, — а ты, Серёга, ругаться не будешь?
—Да вы что мужики, если тихо и мирно я только за. Давай, Лёва, не выёжуйся, трави байку. С меня закуска — доставая с кармана яблоко, сказал медбрат.
Лёва удобно расположился на кровати, сделал пару глотков и передав чекушку дальше, закурил сигарету и мечтательно закатив глаза, явно наслаждаясь от выпитой водки, приступил к повествованию:
2
—Было, как-то у меня, а может и не у меня, однажды в жизни приключение. Даже не приключение, в полном смысле этого слова, а конфликт земельных интересов, возникший после моей службы, между мной и руководителями коммунального хозяйства.
—Как это? — встрял с вопросом Петрович.
—Сейчас попробую объяснить, но просьба меня больше не перебивать, не то забуду за фабулу, — ответил Лёва, выпуская клубы дыма кольцами. — Так вот, в чём же заключался конфликт?... А в том, что после того как они украли мою квартиру, пользуясь тем, что я долго лежал в госпитале, они и хотели видеть меня на кладбище с персональными двумя метрами, тоже самое я хотел сделать и с ними. Не разрешимый юридический казус — человек есть, а его квартиры нет. Так бы я и гудел под фанфары в палатке, если бы не моя шиза с моими голосами. Здесь все свои, так что я думаю, у каждого они есть.
—Минуточку, минуточку, — вмешался на этот раз в повествование лётчик, — у меня эпилепсия и за голоса я ничего не знаю. Можно поподробнее. Что это такое и откуда они берутся?
—Нет, ну вы реально достали, с вопросами, — неожиданно предложил свою помощь Серёга. — Давай Лёва я им быстренько всё объясню.Галлюцинации – это что-то, что человек видит, слышит, чувствует или обоняет, и что никто другой не может видеть, слышать, чувствовать или обонять. Самая распространенная форма галлюцинаций при шизофрении – «голоса». При этом заболевании многие больные слышат голоса, которые комментируют их поведение, отдают приказания, предупреждают о грозящей опасности или просто беседуют другом с другом (обычно обсуждая пациента). Иногда больные шизофренией слышат голоса задолго до того, как их родственники и друзья замечают неладное. При галлюцинациях других типов пациенты видят несуществующих людей или предметы, чувствуют запахи, которые никто больше не чувствует. — закурив сигарету закончил свою лекцию медбрат.
—Так вот голоса, — как-будто его не прерывали продолжил своё повествование Лёва, — я когда с ними столкнулся в первый раз, сильно расстроился, ну всё думаю попал: здоровья нет, денег нет, хаты тоже нет, один военный билет с печатью о комиссации. Что делать — не знаю. «А ты сходи в военкомат, может там помогут», — говорит мне Голос.
Сказано — сделано. И уже через час я у военкома в кабинете жалобно, так рассказываю за свои три боевые службы, и за то, что остался без денег и жилья. Военком молодец, выслушал меня внимательно. Даже дал трояк с напутствием: «Всё, чем могу тебе помочь. Я ведь тебя туда не посылал».
«Хамит майор, — слышу опять свой Голос. — Дай ему по роже и пошли его на хер».
Восьмипудовый военком, так и не понял, что с ним случилось. Упал и упал. Бывает. Правда несколько переломов рёбер, но это не моя вина, аккуратней надо быть в выражениях.
«Ну и что теперь делать?», — спрашиваю свой Голос. «Да ладно не бзди, поехали в Москву, в приёмную к нашему дорогому Леониду Ильичу», — культурно так отвечает он мне.
Поехали, так поехали.
Вокзал встретил меня запахом хлорки в общественном туалете и бестолково снующими по залу ожидания пассажирами. Около них крутились спекулянты билетами, карманники и кидалы. А руководил всем этим действом милицейский патруль, вылавливая отлынивающих от построения социализма, не сознательных граждан – бродяг и бомжей.
Там было весело всем, кроме меня, не имеющего в кармане ни копейки денег и не знающего, как сесть без билета на поезд. Мои бессмысленные действия возле иногородних касс, вскоре были замечены этими двумя ментами, которые предложили пройти мне к ним в дежурку, для выяснения личности.
«Ну и куда ты идёшь, как баран? Сейчас тебя обыщут, потом изобьют и в лучшем случае отправят на принудительное лечение в дурдом, в худшем просто не выживешь», — раздался Голос. «Так , что же мне делать?» — спрашиваю я у него. «Гаси козлов мусоров, и через тоннель бегом на восьмой путь, там через пять минут отходит скорый поезд, твой вагон шестой. Вперёд время пошло».
Впереди идущему менту, мой удар кулаком пришелся прямо в темечко. Его ноги подкосились и он приваливаясь к стен, стал медленно оседать на загаженный перрон. Не ожидавший от меня такой прыти второй мент кинулся на меня, но разъевшаяся на государственных харчях туша, не обладала должной прытью, и нарвавшись на моё колено и контрольный удар правой рукой в висок, улеглась рядом с первым. Деньги, заработанные непосильным трудом за время их дежурства, вывалились из кармана, рассыпаясь по перрону. Чтобы они не достались бомжам и наркоманам, я забрал их с собой и рванул на восьмой путь, к отходящему поезду. Добежав до шестого вагона, я вскочил на подножку и, всунув ошарашенной проводнице купюру, достоинством в двадцать пять рублей, был ею обласкан и подселен в купе, к двум милым сорокалетним дамам, едущим, как и я в столицу нашей Родины Москву.
Проводница оказалась бригадиром поезда, жаркой и истосковавшейся, за время постоянных рейсов, по мужским ласкам, в полном соку любвеобильной женщиной. Всю свою любовь и тоску, по сильному мужскому плечу, она и продемонстрировала мне сразу же после ужина в своём служебном купе.
«Ну, ты как себя чувствуешь? Лично мне кажется, что по тебе проехался асфальтоукладчик. Если и дальше выдержишь такой темп, то остановись в Москве у неё», — услышал я после ночи бурных любовных утех снова свой Голос.
Не знаю, как у него это получалось, но мой Голос снова оказался прав. Проводница тронутая моей историей и неистощимой мужской силой, пригласила меня к себе погостить на время своего отпуска. Её отпуск удался. Через неделю, когда ей надо было идти в рейс, она весила уже вдвое меньше и выглядела помолодевшей лет на десять. Мне она выдала запасные ключи и двести рублей денег, в обмен на моё клятвенное уверение её дождаться.
3
Проводив свою рабовладелицу в рейс я зашел в вокзальный ресторан, и подсадив к себе за столик вокзальную шмару, окунулся с головой в меню, собираясь расслабляться здесь, от беспрерывного сексуального рабства, как минимум до утра. Вечер обещал быть знойным. Молоденькая шлюшка, истекающая соками, обещала сделать его ещё более неповторимым.
«Посмотри её сумочку», — в самый разгар отдыха, вдруг услышал я свой Голос. В сумочке, после того как я отнял её у шалавы, лежала пачка презиков, упаковка димедрола и пузырёк с клофелином. Но больше всего меня расстроила её ксива, внештатного сотрудника милиции.
Получать объяснения от избитой шалавы я не счел за возможное и ушел через черный ход по английски, не попрощавшись и не заплатив за столик.
Выйдя с ресторана я поймал такси и приехав домой, открыл дверь в квартиру. От полученной ударной дозы клофелина, подмешанного мне шлюшкой в ресторане, я упал в коридоре и потерял сознание. «Отдыхай бродяга», ещё успел расслышать я чей-то голос.
Проснулся я на другой день ближе к обеду: не затягивая удовольствие — похмелился пивом и не откладывая дело в долгий ящик, отправился в Кремль, искать приёмную нашего дорого и всеми любимого Леонида Ильича.
«Пошли в парк, посидим на лавочке, поедим мороженого», предложил мне Голос. «Пошли, — охотно согласился я с ним. — Мороженое жрать, не дрова рубать», — к этому мероприятию я всегда подходил трепетно и с душой. Поэтому прикупив пару пачек пломбира, я развалился в парке Горького на лавочке, одновременно лакомясь мороженым и рассматривая москвичей. Вроде люди, как люди. Ничего особенного, хотя нет, невдалеке показалась группа товарищей с цветами и венками, направляющихся к могиле неизвестного солдата.
—Смотрите Тито, это
|
