или сильно задумываться начинают. Так сильно, что становятся Иванами, православными, совсем русскими. И тяжко им в душе обновленной. А нам самим не тяжко? И нам тяжко. И живем внадрыв, крутясь меж Законом Божьим и уголовным, и уходим то в запой, то в монастырь, то в буддизм, то в индуизм, и в угаре этом и бьем сильно, и любим крепко, и смерть на миру красна, а с похмелья в одиночку ужасна. И мучаем себя вопросом вечным – зачем я живу? И юродивых любим, а детей бьем. От работы откосим, а на войну пойдем. И живем… пик… живем!
Фред сел на трамвай и поехал на автовокзал. Я пошел догоняться в Юнону. Всучил мне православный америкос два пузыря своей ядреной самогонки, а мне было о чем подумать. И вот утро. Еле голову оторвал от кожаного валика. На столе закуски вчерашней немного и одна, только початая Фредовская бутылка. Я был у себя в кабинете, небольшая 15 метров комната, тоже приспособленная под занятия. Буквой Г диван, обитый зеленым кожзаменителем, стены затянуты материей, из которой шьют трусы и простыни. Двойная дверь в соседнюю комнату, что побольше, была открыта и было видно хорошо и саму комнату и прихожую с входной дверью. Я налил стопку, с трудом протолкнул внутрь, закусил котлеткой, (Марковна вчера принесла) и закурил. Дверь вдруг открылась и появилось чудо чудное. Мужичок, небольшого роста, в майке-тельняшке и блестящих сапогах. На голове бескозырка, с надписью «Свирепый». На секундочку – на дворе был декабрь, часов пять утра, в открытую дверь вместе с мужичком, зашел мороз и снег. Он вышел на середину комнаты, руки упер в бедра и встал в третью балетную позицию.
- Пасадобль,- громко объявил он.
И взмахнув руками, громко напевая мелодию, начал выделывать замысловатые па по просторной первой комнате. Он реально был танцор. Движения очень точные, скоординированные. Не барыня под пьяный баян. С минуту другую он кружился с воображаемой партнершей и внезапно застыл в центре все в той же третьей позиции.
- Самба, - объявил матросик и немедленно стал исполнять.
«Вот оно началось,- подумал я, - вот оно как бывает, не белка, не черти… матросик с пасадоблем». Было, почему-то не страшно. Под самбу я налил еще стопку, чего уж тут, и хряпнул. Самба закончилась, как и пасадобль точно в центре.
- Поклон, уход, - объявил танцор, поклонился и вышел. И дверь закрыл. «Отче наш…», успел подумать я, как дверь снова отворилась. С морозом и снегом вошел Тони. Молча прошел ко мне в комнату, сел, налил и сразу выпил, не чокаясь. Отдышался, закурил, прокашлялся и затарахтел:
- Иван, меня всю ночь сейчас поп убивал. Всю ночь в гараже расстреливал, сволочь…
- Погоди, Тони, ты когда входил кого-нибудь у двери видел?
- Видел, матросик, какой-то выходил… Тут рядом "Дом Юного моряка", оттуда наверное. Может сторож или препод... Да ну его… Иван ты слышал, меня чуть поп не убил.
Мне стало как-то легче. Матросик был настоящим. Двоим он привидеться не мог.
- Ну слава богу, - сказал я, сильно облегченно, - погоди, давай выпьем, потом по порядку.
Выпили, Тони чуть пришел в себя и сбивчиво, но толково поведал.
Тони, как репетитор, был нарасхват. Высокий, стройный, вежливый с акцентом. Недели две назад его наняла женщина средних лет, очень уверенная и форм аппетитных. Оказалось попадья, жена священнослужителя из Красного собора. Занятия назначались вечером, когда у попа была вечерняя служба. Платила хорошо, английским долго не заморачивалась и уже третье занятие они провели в бездонной поповской кровати. Тони честно отрабатывал часы и, получая деньги от попадьи, чувствовал себя немного проституткой. Отказаться, однако, не мог, занятия проплачивались вперед. Просто ждал, когда закончится повинность. Закончилось все внезапно и драматично. Матушка оказалась женщиной с фантазией. Перед приходом Тони она скрытно устанавливала видеокамеру в нужном ракурсе и все занятия записывались. Тони сначала удивлялся, зачем она так часто меняет позы и иногда слишком уж надрывно кричит. Ну, как говорится, у каждого свои тараканы, так что бог с ней. Тем паче, что хороша она была и сладка и без актерских наворотов. Как батюшка кассету нашел неизвестно, но нашел и изучил тщательно. На службу не пошел, выпил водки и сел ждать учителя. Когда вошел вежливый Тони, он коротко сказал:
- Пойдем, - и проследовал в гараж. В гараже была установлена видеодвойка, накрыт небольшой столик с водкой и закуской и висело ружье, по всем законам обязанное выстрелить. Поп вставил кассету, щелкнул пультом и сказал:
- Смотри.
Тони смотрел и вопреки ситуации даже возбудился. Батюшка заметил, снял со стены ружье и приказал:
- К стенке встань.
Тони встал и зачем-то поднял руки.
- Ты нарушил законы и божьи и человечьи, - завыл поп, - грех на душу взял, и я возьму. Сейчас я тебя убивать стану.
Поп был изрядно пьян, ружье ходило из стороны в сторону. Тони настолько был впечатлен видео, что даже страха не испытывал, а все думал, - Зачем она это сделала? Господи, зачем?
Застрелить живого человека, вот так сразу, батюшка не мог и не по причине милосердия, а от отсутствия навыков. Он сам, как мог, оттягивал момент.
- Есть последнее желание? – додумался поп. Видно вспомнил, что бывает, спрашивают. Тони среагировал гениально:
- Есть, выпить хочу.
Поп облегченно вздохнул. Казнь откладывалась.
- Хорошо, иди налей.
Тони подошел к столику налил себе и батюшке. Поднял стопку, но чокаться не потянулся, понимал не стоит.
- За что выпьешь, хряк?
- За здоровье, отец Фаддей, и за прощенье…
- Ишь ты, за здоровье… Не поздно, а? Здоровье твое сейчас кончится, прелюбодей румынский, нехристь, - батюшка опять завелся, - вставай к стенке гнида.
Расстрел тощего румына длился всю ночь. Тони то вставал к стенке, то подходил и наливал. Потом подходить к стене отказался и тупо сидел у столика.
- Я тебя и здесь пристрелю, собака, - обещал поп.
- Да стреляй, сволочь, стреляй, - смелел Тони, - креста на тебе нету.
И вгонял в попа тоску.
Водка кончилась и поп крикнул матушку. Та, ни капли не смущаясь, накрыла стол заново, была с позором изгнана из гаража, и процесс продолжился. Шел уже шестой час расстрела и пятый час утра, когда Фаддей уткнулся бородой в стол и выронил ружье. Тони поднял оружие, открыл стволы, оба были заряжены. «Пойти пристрелить ее, суку, что ли. Довела мужика…»,- лениво подумал он. «А зачем? Жили же как-то раньше, и еще проживут». По старой юноновской привычке прихватил с собой закуси и поплелся на Ленина 17, где в дверях чуть не столкнулся с матросом-пасадоблем.
Как я люблю всех вас «Юноновцы». Непутевые, умные, бесшабашные, как сама юность. Уже нет Тони и Юры, еще живы остальные. Раскидала судьба по разным странам, городам. Все живут уже другой жизнью. Кто-то стал серьезней, умней, но в душе все остались те же. Нет ничего умнее юности, глупее взрослости и мудрее старости.
ДАЙ БОГ ВАМ ЛЮБВИ И УДАЧИ РЕБЯТА!
