Подожду, продадим, я блинов жене закажу. Сестра Валентина обрадуется!
И зигзаговцы стали перегружать хлеб.
На следующий рейс, Мишка узнал про нового водителя и предложил Генки испытать. Предлагать постоянным водителям было опасно.
— Как звать? — спросил Генка.
— Антоном!
— Новенький?
— Да, только сегодня устроился!
— Семейный?
— Один как ветер в поле?
— Из детского дома?
— Нет, семья бомбой убило!
— Тогда надо новую жизнь и семью строить!
— Надо, но денег нет!
— Деньги не проблема! Заработать хочешь?
— А что делать?
— А ты сердобольный?
— Своя шкура дороже!
— Наш человек!
— Что делать?
— Хлеб сгрузить, а машину подлёт! И с деньгами поминай, как звали!
— Хлопотно! Лучше давайте, я не в магазин, а куда скажите, приеду и хлеб в тепле сгрузим. Да и машина мне пригодится!
— А что идея! Есть у нас один склад! — понравилась предложение Мишки. — А то окочуриться можно на этом морозе! Да и глаз меньше. А то я каждый раз боюсь, пока хлеб разгружаем. Слушай куда ехать, только как стемнеет.
На следующий день Юрий Гаврилович приехал в указанное место, только вместо хлеба в кузове под накрытым брезентом прятались сотрудники НКВД.
— Все в порядке! Давайте разгружать хлеб! — сказал Юрий Гаврилович.
Генка поднял брезент и ахнул.
— Допрыгались? — грозно раздалось из под брезента.
Мишка выхватил наган, но дядя Юра опередил и выстрелил первым.
— Не убивайте! Пощадите! Проклятый голод! — умолял Генка на коленях.
— Кто у вас за главаря?
— Это не я! То все Виталий!
— Фамилия?
— Кашарный! Он беглый заключенный! Во время бомбежки из лагеря с дружками сбежал. Меня втянул! Он к фашистам за линию фронта ходил, предлагал содействия!
— И ты с хлебом солью встречать фашистов собирался? Говори адрес если тебе твоя шкура дорога?
— На Фонтанке!
— Хлеб здесь весь от грабежей?
— Да весь!
Юрий Гаврилович осмотрел склад и заплакал. Тонны хлеба были украдены и спрятаны и стояли тысячи детских жизней.
— Слушай мою команду, — твердо и сурово сказал старший по званию.- При задержании банды, арестов не производить, расстреливать на месте!
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Витя возвращался домой и увидел такое, от чего застыл в изумлении. Ему навстречу посреди холода и голодной смерти шла молодая девушка, и в руках ее был теннисная ракетка.
Витя не смог, чтобы не заговорить с необыкновенной девушкой.
— Ты кто? — спросил Витя.
— Наташа! — ответила удивлённая девушка.
— Почему с ракеткой!
— Она мне выжить помогает! — улыбнулась Наташа.
Наталья Ветошникова была чемпионкой Ленинграда среди девочек и мечтала стать чемпионкой советского союза.
Голодная просыпаясь в холодной квартире, она давала себе клятву, что обязательно выживет, выживет, не смотря на смерти и голод.
Казалось, какой спорт во время войны, а кончится война, то будет ни до спорта, нужно будет поднимать страну из руин. Но стойкость и вера в победу в спорте и в жизни помогает выдерживать любые испытания.
Однажды во время блокады Наташа встретила на стадионе Динамо знаменитую советскую теннисистку Эллен Тис.
Глаза Эллен Тис загорелись.
— Сыграем? — предложила Эллен.
Наташа улыбнулась, ей больше жизни хотелось на корт.
Спортсменки долго и мучительно натягивали сетку. Обессиленные и голодные, они все равно совладали с сеткой, а иначе и не могло быть и стали играть.
Одна подача, вторая, третья.
Счастливая, но смертельно уставшая Эллен опустила ракетку.
— Дружеская ничье! Нет больше сил!
— И у меня земля уходит из под ног! — отвечал Наташа.
Через две недели, после игры Эллен Тис умерла. Перед смертью Эллен вспоминала Наташу и игру. Это была больше чем просто игра в теннис на корте, а было сражением с врагом и победой над самой войной, которая приносила смерть и разрушения, но не могла сломить отвагу блокадников.
И знаменитый футбольный матч динамовцев в блокадном Ленинграде, когда довольные фашисты, бросали на голову блокадников листовки, в которых называли Ленинград только городом смерти, говорил про обратное. Голодные и истощенные футболисты вышли на полое доказать проклятому врагу, что спорт на войне есть в первую очередь мужество и воля, враг ошибается и блокадники не сломлены и до конца не раздавлены войной.
— У меня тоже муж моей сестры Женька, дело всей жизни не забрасывает! — сказал Витя. — Он у Шостаковича симфонию играет! Только вместо ракетки у него скрипка!
— Передавай привет! — улыбнулась Наташа.
А вечером Женя пришел с репетиции взволнованный и рассказал Вити, о своем сверстники, который, как и он был музыкантом и студентом консерватории, Михаиле Носыреве.
Михаил как многие ленинградцы вел дневник, записывая честно и откровенно о жизни блокадников. Однажды встретив в очереди в булочную свою бывшею учительницу из музыкальной школы, рассказал о записях.
— Все хорошо, Раиса Степановна! — рассказывал Михаил.- Вы же знаете, приглашают выступать при фронтовой линии. Играем солдатам вместе с Шостаковичем. А сейчас Шостакович пригласил к себе в оркестр разучивать симфонию.
— А что еще?
— Дневник веду!
— Какой дневник, о блокаде? — строго спросила учительница.
— Так многие делают! — удивился Михаил.
— Я так не делаю! Это не патриотично!
— Почему?
— Никто не должен знать, что нам приходиться переживать!
— Что же мы не люди?
— Нельзя, чтобы не сломить дух советского народа! Ты должен прекратить и уничтожить записи!
— И не подумаю! Я для себя пишу!
— Если не дашь, слово, что не избавишься, я сообщу куда следует и сто бой разберутся!
— Глупости какие!
— Я тебя предупредила!
Какое страшное, порою извращенное живет в людях, в то время когда надо было спасать родных и близких от голодной смерти, человек способен на подлость и твердо уверен, что совершает благопристойный поступок, думая, что предательство, говорит о служение родине. И женщина, сообщила в НКВД о дневнике музыканта.
— Как она могла? — сокрушался Женя
— Это от завести! — заключил Витя.
— Какой завести?
— Черной! Иза того, что Михаил и ты с Шостаковичем, а она простая учительница, в обыкновенной музыкальной школе!
— Не такая она выходит обыкновенная, если донесла!
— Да нет обыкновенная и подлая! Завтра пойдем к дяде Юре, расскажем! Он вот увидишь, поможет, чем сможет!
Юрий Гаврилович внимательно выслушал Витю и как новый сотрудник НКВД, обратился к вышестоящему начальству.
— Это не в вашей компетенции!
— Знаю, что не в моей! Но это же пустяки!
— Вы называете, подобное невинностью! Это пропаганда бессилия! Притворство фашизму! Заговор! Измена родине! Он делал выводы, давал оценку правительству и партии!
Константин Гаврилович пораженный словам слышал и не верил своим ушам.
— Так он мальчишка же еще!
— Вы ведете дневник?
— Только уголовные дела! — криво улыбнулся дядя Юра.
— Не иронизируйте! Займитесь лучше своим делом! Но помните, что и вы проявили слабость к классовому врагу!
Юрий Гаврилович в этот день пожалел, что однажды связался с НКВД, в родной милиции они не занимались политикой.
Ничего не помогло, даже заступничество знаменитого Шостаковича, Михаила, только что не расстреляли и дали десять лет лагерей.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
После спасения девочки Сергей дал себе слова больше не притрагиваться к человеческому мясу и решил похоронить соседа. Тяжелый труп казался неподъемным, но собрав последние силы, Сергей завернул соседа в покрывало и спустил тело со второго этажа. Положил на санки и покатил на Пискаревское кладбище. Если в мирное время на кладбище есть заведенный ритуал, прощания с покойным, цветы и речи родных и близких, то в войну во время блокады, было все иначе. Ни грабов, ни крестов не было. Как не было и привычной могилы. Люди сотнями ложились друг на друга и засыпались холодными комьями земли. Сергей привез покойника, когда очередную братскую могилу закопали, а за новое погребение еще не брались.
— Похоронить надо! — сказал Сергей какому- то мужику, который забрасывал последние лопаты земли.
— Всем надо!
— Сегодня надо!
— Оставь где ни будь, завтра пристроим. Мертвому все одно сейчас или потом!
Сергей хотел убедиться, что сосед покойник найдёт свое последнее пристанище и сказал:
— Сегодня!
— Что есть? — спросил могильщик.
— Ничего!
— Раз ничего, тогда сам могилу копай! Случился покойник, надо позаботиться. Человек живет, чтобы умереть!
— Страшная у вас философия!
— Какая есть!
— Я считаю, что человек живет, чтобы жить! — с жаром в голосе сказал Сергей.
— Раз так живи и копай! — ответил могильщик и дал молодому человеку лопату.
— Где можно?
— У нас на Пискаревском кладбище везде можно! Уже сами не знаем, где пусто осталось!
Сергей стал копать. Ледяная земля не поддавалась. Могильщик смотрел с минуту, сочувственно вздохнул и, взял лом, подошел и стал бить землю.
— Спасибо! — ответил Сергей.
Могильщик отбил промёрзшую землю и отошел.
Но все равно Сергей потратил на полметра два часа и без сил сел на землю.
— Встань, — окликнули Сергея. — Околеешь! Нельзя сидеть.
Сергей, с последних сил поднялся, подкатил санки и сбросил покойника в яму. Надо было еще закопать. Сергей подумал о страшном.
«Может он мне с того света разрешил себя есть? Знал, что иначе, у меня вовсе не было сил его похоронить! Значит в расчете!»
Сергей, промерзнув до костей, пришел домой в ледяную комнату. Не растопить печку, было, значит, умереть и не проснуться на утро. На полке стояли любимые книги.
Мертвые души, Гоголя сгорели легко и весело, словно только того и ждали. Чехов, дал теплое лечебное тепло. Толстой полыхнул как солнце и только Достоевский горел тяжело, но от его сочинений было всего гречей на душе и теплее в комнате.
Утром Сергей пошел встречать Аню в булочную и, встретив, занял вместе с ней очередь за хлебом.
Ане стали взвешивать хлеб, какой-то мужчина схватил блокадные граммы прямо с весов и стал запихивать в рот. Аня ахнула. Мужчину повалили и стали бить ногами, его били, а он продолжал давиться. Сергей отвернулся. Однажды он хотел сделать тоже самое. Но в последний момент с собой совладал, но понимал, как должен был человек отчаяться, до какой дойти черты, чтобы решиться на это.
Сергей вел Аню домой и обещал с ней поделиться хлебом, он получил на себя и на соседа покойника. Они пришли, и их встретила мать.
— У нас хлеб, дядя украл! — сказала Аня.
— Как?
— Прямо в магазине, с весов!
— Вот возьмите, мой! — сказал Сергей.
— А вы?
— У меня еще есть!
— Нет, давайте поедим вместе! Аня согрей воды!
Васильева Алла Владимировна порезала хлеб и подошла к матери, чтобы покормить.
Старуха была мертва.
Алла Владимировна плакала, и говорила, что мать надо похоронить.
— Нет! — ответил Сергей. — Не за что! И у меня больше нет сил! Вчера я хоронил соседа. Только можно приложить в другую комнату.
Сергей стал стаскивать покойницу с кровати, не выдержал тяжести и уронил.
Алла Владимировна, в отчаянье, не отдавая себе отчет, что все бесполезна, стала брать подушку с постели, чтобы подложить покойнице под голову. Под подушкой было два десятка кусочков хлеба. Старая мать, сама не доедала и собирала для семьи, решив, что когда она умрет, им будет с Анечкой подспорье.
Глав четырнадцатая
Дед Гриша, похоронив одно мальчика, получил от матери в награду мягкий женский кожаный ремень, а в другой раз, два килограмма столярного клея для
