- Что? – спрашиваю я, теряя всякое терпение.
- Их подвергали суду инквизиции, - ошеломляет меня тень. – Так что, отпустить тебя или отправить на костер решит суд.
- Какой суд? – теряюсь я в догадках. – Где меня собираются судить? И кто?
- Здесь и будем. В этом храме науки, - поясняет тень. – А судить буду я.
- Что за ерунда? – отказываюсь я понимать происходящее. – Как же ты будешь судить меня, если ты какое-то «ничто»?
- Это как раз не проблема, - отвечает тень. – Сам подумай, если мышление – сеть «ничто», но создает вещи и явления, значит, оно имеет материальную силу, благодаря которой «ничто» получает воплощение. Кто был ничем, тот станет всем. Слышал такое? И вот, смотри.
В следующий момент из тени на стене вдруг выделилась фигура какого то странного субъекта, одетого в черный плащ, как у судьи в зарубежных кинофильмах. Правда, голову его вместо круглой шапки с кисточкой, укрывал такой просторный капюшон, что лицо его оставалось в непроницаемой тени.
«Эка, - пришло мне в голову. – Да тут настоящая чертовщина творится. Неплохо бы перекреститься».
Но руки мои стягивали цепи.
Между тем, субъект этот вытащил из стены стул и стол, а усевшись, взял в руки предмет, похожий на киянку.
- Можешь называть меня традиционно, - сообщил он. – Ваша честь.
- Ваша честь, - невольно вырвалось у меня. – Что происходит?
- Я же сказал. Здесь вершится суд над еретиком, попирающим истину, которая состоит в том, что ничто является подлинным творцом и властелином мира, а также в том, что сам подсудимый – плод «ничто», созданный по моему образу и подобию.
- Да что за хрень? – силюсь я понять.
В этот миг в пещере появляется тот самый старец, половина бороды которого все еще зажата в моем кулаке.
- Пришел человек, - доложил он самозваному судье. – Блаженный какой-то. Говорит, что хочет быть адвокатом подсудимому.
- Блаженный? – задумывается инквизитор. – Уж не сам ли Василий со своей копеечкой? Ладно. Так даже лучше. Солиднее получится. Веди.
«Какой еще адвокат? – недоумеваю я.
И вижу, в пещеру входит мой знакомый ботан. Поганель. В тех же очках, но без удочки.
- Ты откуда здесь взялся? – спрашиваю.
- Я ж говорил, леща надо было выбросить, - отвечает мне ботан.
- Ты кто такой? – обращается к моему Поганелю судья.
- Я человек, - отвечает тот.
- Эге, значит ты смертный? – допрашивает ничто.
- Нет, - заявляет Поганель.
- Как это, нет? – удивляется ничто. – Ты что, не умрешь?
- Нет, - опять нахально врет ботан. – Я не умру. Вместо меня умрет кто-то другой?
- И кто же? – посмеивается ничто. - Может быть, я?
- Да, примерно так, - сообщает Поганель,
- Это почему же? – интересуется инквизитор.
– Потому что тот, кто умрет для меня сейчас – «ничто». Я его не знаю. И никто его еще не знает. А покуда жив, я бессмертен.
- Интересно, - откинулся на спинку стула инквизитор. – Похоже, ты философ и знаком с нашим учением. И какие у тебя звания, степени, научные труды?
- Ничего такого у меня нет, - заявляет ботан.
- Тогда как же ты собираешься защищать подсудимого? – недоумевает «ничто». – Ведь ты берешься возражать таким столпам науки как Гегель, Фрейд, Бергсон, Сартр, Камю. Последние трое, вообще, Нобелевские лауреаты. Что ты можешь им противопоставить без нужных знаний?
- Здравомыслие, - спокойно заявляет мой защитник. - «Быть подлинно здравомыслящим уже означает много знать». Это сказал Вовенарг.
- Здравомыслие? – удивляется ничто. – Кому оно нужно, здравомыслие? В мире современной науки, наоборот, считается, что теория должна быть достаточно сумасшедшей, чтобы быть истиной. Особенно это касается философии. Так что, здравомыслие – это скучно. С ним тебе лучше на рынок.
- Значит, вы признаете, что ваша философия – бредни сумасшедших? – вопрошает Поганель.
- Нет, - отпирается «ничто». – С этим я не согласен. Наоборот, наше учение истинно.
- Но истина проверяется логикой и практикой. Чем же еще? – настаивает Поганель. - У нас, в философии, есть только логика.
- Ну, ладно, - соглашается «ничто». – Поглядим, на что способно твое здравомыслие. Подсудимый, - обращается он ко мне, – объясни суду, в чем смысл твоего существования?
- А вам зачем? - спрашиваю я, ибо не понимаю, о чем идет речь.
- Как зачем? – удивляется инквизитор. – Обычный гамлетовский вопрос. От ответа на него зависит, что для тебя лучше: быть или не быть?
- Мне лучше быть, - уверенно говорю я.
- А для чего? – добивается «ничто». – Вот, паучок плетет паутину. У него цель поймать муху. В этом смысл его действий. А для чего ты существуешь?
- Для чего? – задумываюсь я. – Ну, для пользы общества, например.
- Хм, для общества, - усмехается инквизитор. – Что такое общество? Это понятие абстрактное. Поэтому оно равно - «ничто». Вот и из диалектики видно, что общество тебя отрицает. Оно использует тебя, помещает тебя в свои паучьи сети и высасывает из тебя жизнь. А по большому счету обществу ты, вообще, не нужен. Лишний рот. Общество спокойно обойдется без тебя по принципу: «меньше народу - больше кислороду». Реальным обществом для тебя является коллектив. Но коллектив тебя также отрицает, посягая на твою независимость, лишая тебя индивидуальности, подчиняя своим групповым интересам. Кроме того, коллектив - это рассадник заразных болезней, включая алкоголизм и чуму. Он - гнездо пороков, где выводятся и оперяются ложь, зависть, ненависть, неблагодарность, предательство и прочее такое, что не существует без коллектива. И наконец, коллектив – это змеюшник негативных эмоций, переживаний и отношений, вплоть до скандалов и преступлений. Не зря же Камю учит: «Ад – это другие». Выходит, искать смысл своего существования в жизни общества неразумно.
Странно, но мне показалось, что этот «ничто» в чем-то прав. По крайней мере, в моем трудовом коллективе хватает всяких неприятностей и раздоров. Удрученный таким разоблачением, я с надеждой посмотрел на своего адвоката. Но Поганель зачем-то разглядывал потолок пещеры.
«Тоже мне, защитник, - подумал я. – И чего приперся, если ничего не может сказать?»
- Кстати, и с точки зрения природы, - продолжил инквизитор, - твоя жизнь не имеет смысла. Все, что ты для нее делаешь, так это эксплуатируешь ее и замусориваешь среду обитания. Поэтому ты для природы – «ничто, которое ничтожит». То есть, вы с ней противоположности, и отлично отрицаете друг друга. Хороший пример диалектики.
- А знаете, что, ваша честь,- сказал я, решив защищать себя сам, раз уж мой адвокат оказался прохвостом. – По-моему, смысл жизни легче всего обнаружить, если, например, попасть в тюрьму, заболеть или пару дней поголодать.
- Нет, - погрозил мне пальцем судья. – Это другое. Это будет не смысл жизни, а смысл чего-то для твоей жизни. То, что имеет лично для тебя смысл. Такой смысл не подлинный. Не настоящий. Но ты прав. Человек сам определяет смыслы вещей. Ведь, если честно, тебя не интересует действительный смысл существования паучка и его паутины, зато у тебя вызывает омерзение и сам паук, и его отвратительная сеть. Тогда ты считаешь себя вправе уничтожить и то, и другое. И в этом ничего удивительного, ведь ты же человек, и значит, «ничто», которое ничтожит.
- Да почему это? – возмущаюсь я. – А что если я люблю паучков, и мне нравится его паутина. Я, может быть, эстет.
- Эстет он, - откровенно потешается ничто. – Видишь ли, твое Эго и твоя воля образованы все тем же рациональным мышлением, которое является продуктом «черной дыры», открытой Хайдеггером. И значит, они такое же «ничто». И это Эго готово уничтожить весь мир, если это в его интересах. В этом его истинная суть. Если, допустим, ты голоден, но видишь самого красивого и последнего лебедя во всей Вселенной, то ты не постесняешься зажарить его и сожрать. Правда, на протяжении тысячелетий человека пытаются воспитать, привить ему эстетические представления и нравственные нормы. Но под этим культурным слоем у человека всегда наготове стихии его эгоизма, который показывает свои зубы в виде иррациональных переживаний, побуждений и действий. Между прочим, это в науке и называется «экзистенциями». Они и выражают подлинную сущность человека.
- Экзистенции, - ворчу я. - Похоже на «Испражнения».
- Да, суть та же, - услышал меня судья. – Но иного у тебя за душой и не может быть. Откуда у тебя возьмутся здоровые, позитивные переживания, если ты, по словам Хайдеггера, выдвинут островом в метафизический океан «ничто». Получать испражнения своих переживаний – это для человека нормально, а ощущение счастья, радости, чувство прекрасного – это приобретенный обман. Для них у человека нет никаких объективных оснований. Так что, все высокие смыслы и идеалы человек придумывает, чтобы не видеть правды жизни.
«Неужели и впрямь все так паршиво? – не верилось мне. – Но ведь я и в самом деле с удовольствием пожираю мясо животных и даже охотился на уток. Пару штук застрелил. Да вот хоть и тот лещ. Правда, лещ-то оказался с больным пузырем. Все равно, зря я его съел».
Мне вспомнилось, как лещ шевелил губами, но в этот раз я расслышал:
- Ну, и как ты думаешь, подсудимый, лучше быть или казаться?
Впрочем, голос принадлежал инквизитору. Очевидно, его вопрос имел какое-то отношение к правде жизни. И потому я ответил:
- Конечно, лучше быть.
- Ответ неверный, - изрек инквизитор. – Увы, человек не может не казаться даже самому себе.
- Почему? – слабым голосом промямлил я. – Разве я сам себе кажусь?
- Введите свидетеля номер один, - скомандовал судья вместо ответа.
Вслед за этим на стене образовалась бесформенная тень, из которой в зал шагнул какой-то малый в балахоне. Он был такой низкой величины, что полы его одеяния тащились по полу. Зато в руках его бала огромная книга. Благодаря ей, он казался еще плюгавее.
«Небось, какой-нибудь урод», - решил я.
Между тем малый откинул с головы свой монашеский колпак, и я разглядел его физиономию. Она мне показалась довольно наглой, хотя я готов был поспорить, что видел его прежде.
- Подсудимый, узнаешь ли ты этого человека? – спросил инквизитор.
- Не очень, - признался я.
- А напрасно, - укоризненно произнес инквизитор. – Ведь это твое прошлое. Оно, конечно «ничто», но очень даже способно тебя ничтожить.
- Чего? – сорвалось с моих уст.
[justify] - А вы, свидетель, - обратился судья к уродцу. – Узнаете
