- Еще бы, - с каким-то мстительным видом заявил малый. – Уж я-то его хорошо знаю. У меня тут про него целая книга написана.
- Можете вы из своей книги привести примеры греховных деяний подсудимого? – потребовал инквизитор.
- Конечно. Такого тут полно. Почти на каждой странице, - сообщил малый, раскрывая книгу. – Вот случай, когда он занял деньги у приятеля по имени Артем и не отдал до сих пор, - ткнул он пальцем в одну из страниц. – А вот, тут свидетельство того, как он напился до потери сознания. Здесь, описание его драки на улице, когда его хорошо побили. А здесь записано, как он предал друга Алексея, отбив у него невесту, и вовсе не из любви к ней, а из чистого эгоизма…
Пока он перечислял мои неблаговидные поступки, все они всплывали в моей памяти настолько явственно, что меня от стыда бросало в жар и пот. По-моему, я даже корчился в своем кресле, подобно ужу на сковороде.
- Ну, хватит! – наконец не выдержал я. – Какого черта?!
- Так ты признаешь, что все зачитанное суду, правда? – вопросил инквизитор.
- Признаю! Признаю! – в отчаянии выкрикнул я.
- Значит, ты согласен с тем, что ты только кажешься приличным человеком, а на самом деле являешься негодяем, поступки которого вызывают отвращение? – не отставал судья.
- Да, - выдавил из себя я, преодолевая подступившую тошноту.
- А ведь это прошлое сформировало твою личность и определяет твой путь в будущее. Ты никогда не будешь свободен от своего прошлого, – продолжал добивать меня «ничто». - А есть ли в вашей книге случаи, когда подсудимый был счастлив? – обратился инквизитор к свидетелю.
- Есть и такое, - сообщил уродец.
- Нет, зачитывать не надо, - упредил инквизитор намерения малого зачитать нужные сведения. – Ведь воспоминания о счастливых минутах жизни еще хуже страниц позора. Они способны вызвать страдания и слезы по поводу утраченного и невозвратного. Эту ностальгию, вообще, лучше забыть. Вы согласны с этим, подсудимый?
- Да, - сокрушенно поник я головой.
- Ну, что ж, тогда заслушает свидетеля номер два, - объявил инквизитор.
И тотчас из тени на стене в зал суда впрыгнул человек очень похожий на французского актера Бельмондо. Именно таким я его видел в фильме «Великолепный», где он играл роль Боба Сенклера. Весело оглядев пещеру, Бельмондо пригладил свои волнистые волосы и упругой походкой направился к столу инквизитора, где галантно нахлобучив колпак на голову уродца, занял его место.
- Подсудимый, узнаете ли вы этого человека, - спросил у меня судья.
- Конечно, - вдохновленный присутствием своего героя, заверил я суд.
- Смею предположить, что он ваш кумир и идеал, - с некоторой иронией проговорил судья. – Но вы, разумеется, свободны в выборе своего идеала. Пожалуй, даже, это единственная ваша безусловная свобода. Но, как я уже говорил, идеалов в природе не существует. Поэтому господин Бельмондо – только ваш проект, который на данный момент – «ничто». Зато вы хотите быть на него похожим. В этом вы видите свое совершенство. Правильно?
- Конечно, - повторил я, хотя и был возмущен утверждением «ничто», будто идеала в лице Бельмондо не существует.
- А вы, свидетель, - обратился инквизитор к Бельмондо. - Знаете подсудимого?
- Да, я его знаю. Ведь я его проект, - одарил меня свей широкой улыбкой Бельмондо, и, обернувшись к инквизитору, продолжил. – Он пытается быть на меня похожим. Подражает мне. Но это смешно, ваша честь. Куда ему с его прошлым, - и здесь он указал на уродца. – К тому же он – лодырь. Вообще, я его заранее презираю. Так сказать, авансом. По правде говоря, он просто моя карикатура. Словом, ваша честь, он - жалкая, ничтожная личность. У меня все.
- Вы согласны с показанием свидетеля, подсудимый, - спросил меня судья.
Но его слова доходили до меня, как сквозь воду. Я был ошеломлен словами моего кумира. И хотя он был, в сущности, «ничто», и потому ничего иного ждать от него не следовало, я его уже искренне ненавидел, но еще больше я ненавидел себя.
«Как я мог выбрать этого пижона своим образцом? - творилось в моей голове. – Да это ж просто какой-то позор. Он говорит, что я лодырь. Но с какой стати я должен трудиться во все тяжкие, чтобы угодить этому самовлюбленному типу? Притом я должен работать в настоящем, жертвуя своим здоровьем и временем, чтобы заработать ему средства для красивой жизни в его прекрасном будущем. И ведь разве он меня отблагодарит? Он даже и не вспомнит о моих заслугах, а возможно даже будет презирать меня за мою бесцветную жизнь».
- Итак, подсудимый, - возвысил голос инквизитор. – В результате расследования суд выяснил, что жизнь твоя исполнена абсурда, никчемна и ложна. Ни прошлое, ни будущее твое не имеет смысла. Что же касается настоящего, то все, что тебе в нем остается, это негативные переживания, всяческие страдания, перманентные разочарования и прочие разрушительные тревоги и муки. Впрочем, только они и естественны для человека, хотя их смысл ничтожен. С этим багажом ты, конечно, можешь выйти из этой пещеры. Так предписывают правила Платона. Но для того, чтобы примириться с реалиями действительности, ты должен будешь последовать примеру Сизифа, который обречен катить свой камень в гору, зная, что камень этот обязательно скатится вниз. Во всяком случае, такой выход для человека предлагает наше учение. Впрочем, есть и другой вариант. Ты остаешься в пещере, где проявится твоя подлинная сущность.
- Какая подлинная сущность? - вяло спросил я, ибо к этому времени совсем скис.
- Видишь ли, - пояснил инквизитор. – Сущность человека неопределенна, пока он жив. Ведь он может со временем изменяться. Подлинная сущность проявляется в момент смерти. Помнишь фильм «Человек невидимка». Гриффин стал видимым после того, как умер. А в этом тебе помогут наши тени и костерчик, который полагается всякому еретику. Для этого костерчика вполне годиться книга первого свидетеля. Впрочем, все это безболезненно, гореть будешь синим пламенем, как на спиртовке. Так какой же приговор тебя больше устраивает: быть, и значит, проявить свою истинную сущность, или не быть, то есть, остаться ничто и страдать от осознания бессмысленности своего существования?
- Не знаю, - честно признался я. – Я уже ничего не понимаю. Это какой-то бред. Я, наверное, и без всякого ваших теней и синего пламени сейчас проявлю свою истинную сущность.
- Одну минуточку,- послышался голос ботана. – Кажется, вы уже оглашаете приговор подсудимому. Но как же слово защитника?
- А что, разве тебе есть, что сказать? - удивился инквизитор.
- Настоящему философу всегда есть, что сказать, - произнес ботан.
- Ну, что ж суд готов заслушать настоящего философа, - согласился инквизитор.
- Итак, ваша честь, как вы думаете, какой инстинкт следует считать основным? – задал судье вопрос Поганель.
«Это он про секс, что ли? – удивился я. – Может, он маньяк какой-нибудь?»
- Согласно Фрейду основным инстинктом считается инстинкт размножения - стал методично пояснять судья. – Кроме него есть еще инстинкт самосохранения.
- Но какой же он основной, если человек способен воздерживаться и даже быть импотентом? – вновь спросил ботан. – И, между прочим, человек может спокойно пожертвовать жизнью во имя какой-нибудь важной идеи, которая, как вы говорите, - «ничто».
- Ты это к чему? - растерялся инквизитор.
- Зато вот человек не может не казаться. Вы сами это утверждали, – пояснил ботан.
- И что из этого следует? – вопросил инквизитор, явно не понимая, к чему клонит адвокат.
- А то и следует, что основным инстинктом является третий инстинкт. Инстинкт творчества, - сказал ботан. – Не будь этого инстинкта, паук никогда бы не научился плести паутину. И все прочие его инстинкты без творческих мероприятий не имели бы смыла, как и вся его паучья жизнь. Притом, чем выше организация психики животного, тем этот инстинкт проявляется ярче. Хамелеон меняет цвет для маскировки, сорока вьет гнездо для птенцов, павлин распускает хвост, чтобы выглядеть красивее. Что же говорить о человеке, разум которого выше, чем у животных.
- Третий инстинкт? - задумался инквизитор. – Что-то я про такой не слышал.
- Это потому, что европейская философия не видела принципиальной разницы между разумом, присущим всем животным, и мышлением, которое - прививка разуму, - заявил Поганель. – Это и было главной ошибкой мудрецов Европы. И она необходимо привела к ложным выводам.
- Ошибка? – заинтересовался инквизитор. – По-твоему, и Фрейд, и Бергсон, и все остальные ошибались, а ты, выходит, знаешь эту принципиальную разницу? Ну, тогда поведай нам, чтоб и мы были в курсе.
«Какая ошибка? Что он мелет? – будто горное эхо, доходили до меня мои недоумения. – Этот дурень еще наболтает мне высшую меру».
- Вы слышали когда-нибудь фразу «дать по шарам»? – спросил, между тем, ботан.
«Ну вот, так и есть, - убеждаюсь я в своем прогнозе. – Еще не хватало, если он здесь кому-нибудь даст по шарам. Хотя куда ему? Скорее сам схлопочет».
- Ну, допустим, слышал, - терпеливо отвечает ничто.
- Так вот, эта очень мудрое изречение, - продолжает молоть ботан. – Дело в том, что разум устроен по принципу логоса, где, как говорил Парменид: «Из одного все, и из всего одно». То есть, разум стремится к гармонии элементов, как это бывает в космосе. Потому-то разум и называли «микрокосм». А мышление строится по принципу логических цепочек, которые подчиняются воле субъекта. Так вот, ситуация шаров на бильярде представима как логос, но волевое усилие в виде удара кия заставляет некоторые шары образовать цепь столкновений. Попадание шара в лузу и будет нужное решение задачи.
- Что-то у меня не получается попасть в лузу, - иронизирует ничто. – Впрочем, с кием и мышлением понятно, но что заставляет шары на столе выстраивать логос? По-моему, мы здесь опять приходим к открытию Хайдеггера, и все дело в «черной дыре».
- Ничуть не бывало, - сообщает ботан. – Все наоборот. «Ничто» не может образовать гармонию. Какое же тогда это «ничто», если оно не уничтожает и не разрушает. Поэтому оно, скорее, заведует кием. Ведь воля, она - продукт страха, или двух других инстинктов. А гармония разума настраивается по принципам творчества и красоты, по каким энергия Вселенной творит все сущее.
«Какой бильярд? Какая Вселенная? – продолжаю я слышать эхо собственных размышлений. – Да он, видать, совсем спятил в этой пещере. И не мудрено. Вон, у меня самого крыша едет».
- Значит, у энергии имеются принципы, - насмешливо интересуется ничто. – Ты уж лучше бы сказал, что принципы есть у Бога.
[justify] - А почему у энергии не может быть принципов? – упрямится ботан. – Даже у энергии магнита есть принципы. Например,
