полагаете, что большевики пойдут на это? Вы рассчитываете переубедить Ленина? – раздались скептические реплики.
– Не забывайте, Мария Александровна, что мы значительно уступаем большевикам в числе избранных на съезд, – сказал Александрович. – Из почти тысячи двухсот делегатов наши левые эсеры составляют только триста пятьдесят, а большевики – около восемьсот. Они провалят любые решения, неугодные им.
– И всё-таки, мы должны попытаться повести съезд за собой, – ответила я. – Съезд Советов – высшая власть в нашей республике, выражающая волю народа, и мы не можем стать заговорщиками, даже не попытавшимися убедить народ в своей правоте.
– Но если не удастся? – спросил кто-то.
– Тогда мы сами разорвём Брестский мир и поставим большевиков перед свершившимся фактом. Им не останется ничего иного, как только объявить революционную войну против немцев, а для этого придётся уничтожить продовольственную диктатуру во имя массовой поддержки крестьянства, – при этих моих словах в комнате произошло большое движение.
– Самим разорвать Брестский мир? Но как мы это сделаем? – послышались голоса.
– В международных отношениях одним из поводов к разрыву мира всегда являлось убийство посла. Совершив террористический акт против германского посла в России, мы сделаем войну неизбежной, – решительно ответила я.
Среди товарищей я заметила некоторое смятение:
– Убить графа Мирбаха?
– Разве он вызывает у вас симпатию? – возразила я им. – Типичный представитель германской верхушки, с презрением относящийся к трудовому народу. Род Мирбахов восходит к рыцарям-крестоносцам: графу Мирбаху до сих пор принадлежат замки на Рейне, построенные на крови и костях немецких крестьян. У нас нет причин относиться к нему иначе, чем он того заслуживает… Давайте голосовать, – сказала я. – Кто за террористический акт против германского посла, если на съезде нам не удастся убедить большевиков разорвать Брестский мир дипломатическим путём?..
Большинство членов ЦК проголосовало за это решение; ответственными назначили меня, Александровича и Илью Майорова. Странно, что раньше я обращала на него мало внимания: он казался мне хорошим молодым работником, вполне разделяющим наши идеи, – но и всё! Ни о каких личных симпатиях не могло быть и речи: время было такое, что все силы мы отдавали борьбе. Однако я замечала, как он смотрит на меня, чуть ли не боготворя, и в его взгляде проскальзывало порой и что-то другое, напоминающее взгляд моего давно потерянного друга Володи Вольского. Впрочем, я не позволяла себе предаваться подобным мыслям, они отвлекали от нашего дела.
Илья
Требовалось какое-то значимое событие, способное подтолкнуть большевиков к изменению их политики. На заседании нашего ЦК было решено, что таким событием должно стать аннулирование Брестского мира: в своём выступлении Мария убедительно показала это. Для разрыва мира с немцами было решено провести террористический акт против германского посла Мирбаха; ответственными назначили Марию Спиридонову, Петра Дмитриевского (Александровича) и меня. В это время я был как бы безработным, покинув свою должность в Совнаркоме в знак протеста против большевистской политики, – так поступили все наши товарищи, – однако продолжал заниматься партийной деятельностью. Но я никогда не участвовал в террористических актах, почему же выбрали меня?
Как мне кажется, в партии уже заметили моё особое отношение к Марии, готовность сделать всё для неё. Я восхищался этой женщиной ещё до встречи с ней, а когда нам довелось работать вместе, просто-таки боготворил её. Мария была образцом революционера: всецело поглощённая революционной борьбой, неистовым служением трудовому народу, она мало заботилась о себе, отдавая все силы без остатка нашему общему делу. У неё был тот огонь в душе, который невозможно погасить, пока жива душа, и который не смогли погасить ни царская каторга до революции, ни сталинские тюрьмы в последние годы.
Кое-кто называл её «фанатичкой революции» – это было неправдой. Фанатизм слеп и глух, фанатизм туп и жесток, но Мария всегда хорошо разбиралась в ситуации, при этом была человечна не только в отношениях с товарищами, которые её искренне любили, но и с противниками, насколько это возможно. Она была чужда крайностей и абсолютно не переносила диктаторские замашки. Если бы она стала бы во главе государства, история России была бы другой.
К чувству огромного восхищения, которое я испытывал к Марии, примешивались, быть может, уже тогда, в восемнадцатом году, несколько иные чувства, но я не признавался в этом даже себе. Догадывалась ли она о моих переживаниях? Не знаю, я никогда не спрашивал её, но, думаю, женщина не может не догадываться об этом, – однако она никак не ободряла меня, напротив, наши отношения были чисто деловыми и даже холодноватыми.
– Вы ждёте сигнала, – говорила она мне накануне открытия пятого съезда Советов. – Если мне не удастся на съезде заставить большевиков прислушаться к нам, вы осуществите терракт против Мирбаха. Непосредственными исполнителями будут Блюмкин и Андреев, члены нашей партии, сейчас они работают в ЧК в отделе по борьбе со шпионажем, где занимаются наблюдением за посольствами. Их визит к Мирбаху не вызовет у немцев подозрения, а для пущей достоверности Александрович выдаст им мандат с печатью ЧК и подписью Дзержинского. Ваша задача – отвезти Блюмкина и Андреева к посольству, прикрывать их во время терракта, а потом обеспечить отход. Насколько нам известно, вы отлично водите автомобиль.
– Да, автомобили – моё увлечение. Крестьян, знаете ли, привлекает техника как нечто диковинное, необычное в их жизни, а я ведь крестьянский сын, – я попытался улыбнуться, но Мария не поддержала меня.
– Вот и прекрасно, – сухо сказала она. – Но не приступайте к заданию, пока не получите моё подтверждение: я надеюсь, что мне удастся убедить съезд...
Съезд ей убедить не удалось: после её выступления, в котором она прямо обвинила большевиков в предательстве революции, Марию арестовали вместе со всеми делегатами нашей партии. Однако ещё до её ареста мы успели получить сигнал на проведение теракта.
Меня переодели матросом, и я чувствовал себя очень неловко в матросской форме: мои ноги путались в широких брюках-клёш, но хуже всего была бескозырка, которая сваливалась с головы.
– Снимите вы её! – не выдержал Блюмкин. – На матроса вы всё равно мало похожи, лучше бы оставались в своей одежде.
– Я и хотел, но товарищи настояли, – оправдывался я.
Блюмкин пробурчал что-то про себя, вроде бы: «Как дети малые…».
Дело прошло не так гладко, как было запланировано: через некоторое время после того, как Блюмкин и Андреев вошли в посольский особняк, раздался взрыв, а потом выстрелы, много выстрелов. Дверь распахнулась, и из неё выскочил Андреев, который тащил на себе раненого Блюмкина. Оказалось, что бомба, брошенная Блюмкиным, лишь оглушила Мирбаха, а убит он был выстрелами Андреева, причём, сотрудники посольства открыли ответный огонь, и Блюмкин был ранен в ногу.
Я выскочил навстречу Блюмкину и Андрееву и помог им сесть в автомобиль, после чего дал полный ход. Несколько выстрелов раздалось нам вослед, но нас никто не преследовал; я спокойно довёз Блюмкина до больницы, где его записали по поддельным документам на имя Белова. Убедившись, что он получил необходимую помощь, мы с Андреевым расстались и больше я его не видел; по слухам, он примкнул к анархистам, служил в армии Махно.
К вечеру того же дня, шестого июля, в Москве уже шли бои между нашими воинскими отрядами и большевистскими. Кругом царила полная растерянность, никто не понимал, что происходит: кто-то называл наше выступление мятежом, кто-то – третьей русской революцией после Февральской и Октябрьской. Ничего не было известно о судьбах большевистских вождей и наших тоже: говорили, что Ленин и Дзержинский арестованы нами, а большевики, в свою очередь, арестовали Спиридонову, а затем тут же её расстреляли. То что Мария арестована, я уже знал, но неужели большевики убили её?.. До самого конца восстания определённых известий не было, и лишь позже мы узнали, что её содержат на кремлёвской гауптвахте.
Мария
…В первый же день работы съезда я заявила о нашей позиции: мир с немцами стал преградой на пути революции; продовольственная диктатура оттолкнула крестьян от советской власти; руководство большевистской партии, провозгласившее, что осуществляет свою политику в интересах самых широких слоев угнетённого народа, само превращается в его угнетателей. Мои слова возымели действие не только на наших делегатов, но и на многих большевиков: я видела в зале сочувствующие лица, время от времени раздавались одобрительные реплики.
В перерыве ко мне подошёл Ленин.
– В буржуазных парламентах важные вопросы часто решаются в кулуарах, – сказал он. – Хотя мы и против буржуазных методов политики, но её огромный парламентский опыт нам стоило бы учесть. Прежде чем выносить поставленные вами вопросы на голосование, мне бы хотелось обсудить их в частной беседе: возможно, мы сможем найти решение, которое сможет предотвратить раскол между нашими партиями.
– Если раскол произойдёт, то не по нашей вине, – ответила я. – Фактически вы вынуждаете нас к этому.
– Чем же? – возразил он. – Сразу после революции мы предложили вам посты в правительстве, чтобы вместе работать над созданием социалистического общества в России. Но вас хватило ненадолго: после Брестского мира, который вы лично, Мария Александровна, вначале одобрили, а теперь с таким пылом обличаете, ваши товарищи оставили свои должности, свалив всю тяжесть работы на нас.
– Я считаю это двойной ошибкой: нельзя было принимать мир с немцами, и нельзя было уходить из правительства, – сказала я.
– Мало признавать ошибки, их следует исправлять: наши двери по-прежнему открыты для вас, но вы предпочитаете позицию стороннего наблюдателя, очень удобную для критики, которая стала главной целью вашей деятельности, – это прозвучало у Ленина как обвинение. – Ну, пусть критика, это полезная штука, она позволяет увидеть наши недоставки, однако надо же предлагать и способы исправления их. Вы предлагаете нам разорвать Брестский мир, то есть начать военные действия на двух фронтах: против внутренней контрреволюции в Гражданской войне и против Германии, и это в то время, когда бывшие союзники России пошли на открытую интервенцию, когда англичане хозяйничают на Белом море, французы – на Чёрном, американцы и японцы – на Тихом океане. Советская власть сейчас держится неимоверными усилиями лишь в центральных российских губерниях, она не выдержит ещё и удара немцев.
– В ходе Великой французской революции Франция тоже вела войну на два фронта: против внутренней контрреволюции и коалиции европейских государств, но выстояла и победила в этой войне, возвысив революционный дух народа, – ответила я. – Отчего вы отказываете нам в том, что удалось французам? Революционный дух нашего народа не менее, а более силён, ибо впервые в истории народ защищает социалистическое Отечество.
– Я верю в способность революции защитить социалистическое Отечество, однако как
Реклама Праздники 12 Июня 2024День России 11 Июня 2024День работников легкой промышленности 14 Июня 2024День работников миграционной службы 21 Июня 2024День кинологических подразделений МВД России 18 Июня 2024День медицинского работника Все праздники |