шинелей вскочили два бойца.
— Здравия желаю, товарищ лейтенант! — радостно козырнул один.
Его Говорков видел во взводе Титова.
— Красноармеец Кузнецов, — чётко доложил второй. — Выходил из окружения. Документы, оружие сохранил. Примкнул к вашим, не отказали, — закончил негромко, с оттенком благодарности.
Боец Говоркову понравился: телом крепкий, взгляд уверенный.
Сели на шинели.
— Хватов, корми личный состав! — с улыбкой скомандовал Титов. — Службу не знаешь!
— Я бы покормил, товарищ младший лейтенант, — тяжело вздохнул Хватов. Качая головой, развязал вещмешок, зашебуршал в глубине двумя руками.
— Вот ведь порода какая! — весело удивился Титов. — Никому не показывает, что у него в сидоре!
— Вам покажи…
Хватов вытащил из мешка семь сухарей, разложил рядком, скомандовал:
— Берите по порядку, чтоб не обидно было. Уж кому какой достанется.
Поковырялся в мешке ещё, достал кусочек сахара, протянул Говоркову:
— Вам, товарищ лейтенант, доппаёк положен, как ранетому.
— А себе, Хватов, зачем сухарь достал? Ты, небось, пока нас не было, нахрумкался! — улыбнулся Корнеев, подмигивая друзьям. — Откуда запасы? Ни у кого нету, а у тебя есть!
— Запасы оттуда. Снабженец я, или брехун наподобие тебя? А хрумкать втихаря мне в детстве матушка не велела. Поэтому для всех запасы, а не для меня лично. Я, Корнеев, перед особым отделом чист. И совесть моя, снабженческая, чистая. Никто меня не может упрекнуть в воровстве. Я, Корнеев, ни сухарями, ни куревом фашистов не угощал. Если б я не был такой запасливый по своей снабженческой привычке, ты бы, Корнеев, сейчас палец сосал или что другое. А то, вон, сухарь сосёшь!
Все засмеялись.
— Не зря говорят, в России две беды: дураки и дороги, — как бы рассуждая, себе под нос, проворчал Хватов. — Дорог у нас много. Но дураков больше.
— Ладно, Хватов, не обижайся, — примирительно проговорил Корнеев. — Хороший ты мужик, запасливый и заботливый.
***
— В Шиловичи идти бессмысленно, — рассуждал Говорков, совещаясь с друзьями о путях отхода. — На мосту наверняка охрана. Надо искать переправу в другом месте. Берега болотистые, не зная броду, не пройдёшь. Да и вплавь я не могу — дырка в животе.
Говорков расстроено покачал головой.
— Немцы с северо-запада наступали, значит, надо вдоль по реке на юг идти. Вдруг наши где оборону ещё держат. Опять же, местных встретим — подскажут.
На том и порешили.
— Лейтенант, рану перевязать надо, — предложил старшина Семёнов.
— Рана не болит, не течёт. Мне доктор порошком её засыпал от заражения, пластырем наглухо заклеил. Пластырь отдерём, завязать не удастся, повязка сползать будет. Нет, пусть остаётся, как есть. Сверху бы чем укрепить живот.
— Обмоткой укрепить, — предложил старшина Хватов. — Два с половиной метра, десять сантиметров ширины, самый тот матерьял на перевязку.
Красноармейцы, ходившие в обмотках, посмотрели на грязные, мокрые ноги друг друга.
— Что бы вы без меня делали! — привычно буркнул Хватов, развязал вещмешок и вытащил рулон новых обмоток.
— Цены тебе нет, Хватов! — восхитился Корнеев. — Может, у тебя и выпить найдётся?
— Жди от кошек лепешек, от козы орехов. Что у меня найдётся, не твоего ума дело. А выпить, если даже и было, я тебе не налил бы.
— Это почему так? — обиделся Корнеев.
— Да ты спьяну уйдёшь куда-нибудь… До ветру… Опять заблукаешь…
— Вот ведь… едучий! — без зла огрызнулся Корнеев.
— Вставайте, товарищ лейтенант, я вас стоя обвяжу, — попросил Хватов.
— Давайте, я обвяжу! — встрепенулась Катя.
— Ты, сестрёнка, по бинтам главная. А по обмоткам я главный. Так что, извини, тут я лучше справлюсь.
С заботливостью матери Хватов туго обвязал Говоркову живот. Двигаться стало легче.
Ближе к вечеру, шагая по сырой лесной дороге, услышали громыхание телеги. Спрятались за кустами на обочине. Скоро увидели бодро топающую лошадёнку, запряженную в телегу, помахивающую головой в такт ногам. На телеге, свесив ноги на сторону, сидел дед с коротенькой седой бородёнкой, в кожаной бараньей безрукавке, кирзовых сапогах и зимнем потёртом треухе.
Вышли на дорогу.
Дед, увидев потрёпанных военных, потянул вожжи:
— Тпр-р-ру-у…
Лошадь остановилась, тут же принялась щипать траву.
Дед, не выпуская вожжей, опёрся локтями в бёдра, насторожённо уставился на военных.
— Мы не бандиты, дед. Мы бойцы Красной Армии, — заговорил Говорков.
— Бойцы Красной Армии сутки назад вон там, — дед махнул рукой на запад, — немцу ад устроили.
— Вот мы как раз из того ада, — с горечью проговорил старшина Семёнов. — Рота оборону держала. Все погибли… А мы вот…
— А что ж вы… «вот»? — недоверчиво спросил дед.
— Да и мы бы там остались, если хоть по одному фашисту смогли с собой взять в могилёвскую губернию… — серьёзно пояснил старшина Семёнов. — А вышло, что ни одного не получилось бы. Танк огнемётный, это тебе похлеще, чем паяльная лампа… Дать себя зажарить, чтобы фашисты потом радовались, глядя, как вороны жареное русское мясо клюют? Мы лучше выживем. Лейтенанту вон, новую роту дадут. Он с первого дня воюет, опыт есть, молодёжь научит. Корнеев пулемётчик хоть куда. И остальные не лыком шиты. Так что, зазря умирать рано. Мы лучше живыми повоюем.
— Глупая смерть никому не нужна, — согласился дед.
— На войне глупой смерти не бывает, дед, — проговорил Говорков. — Бывает смерть с пользой, а бывает зряшная. Вот мы и решили без пользы не умирать. Ты, отец, места здешние знаешь? Подсказал бы, как через реку перебраться.
— Места здешние я знаю, как свои старые штаны. А подсказ нехитрый: лезь в воду, да плыви на ту сторону.
— Спасибо за совет, дед, — серьёзно поблагодарил старшина Семёнов. — А мы репы второй день чешем, догадаться не можем… Совет хороший, да только нам не подойдёт…
— Плавать, штоль, не умеете? — подковырнул дед.
— Да тут такая мелочь… У лейтенанта ранение… — Семёнов зло поглядел на ни к месту шутливого деда. — Дырка в животе. Доктор по случаю чопиком её заткнул (прим.: чопик — деревянная затычка)… Идти-то лейтенант может, а плыть… Вдруг чопик выткнется? Кишки в холодной воде застудит.
Дед задумчиво почесал бородёнку, глянул на повязку, накрученную поверх гимнастёрки лейтенанта, качнул недоверчиво головой. Слез с телеги, взял лошадь за узду, помог ей развернуться на узкой дороге в ту сторону, откуда ехал.
— Ну, садитесь, отвезу вас к переправе.
— А немцев на той переправе нету?
— Нету. Переправа моя, личная, лодка там припрятана.
— Не тяжело лошадке будет, коли все сядем? — спросил Корнеев.
— Работа у неё такая, возить. За то корм получает. Садитесь.
Говоркова положили на устланное сеном дно. Остальные сели по краям и в задок.
Дед вытащил из-под сена в углу передка узелок.
— Поделите промеж себя что есть. А я домой заеду, ещё возьму.
Старшина Хватов развязал узелок. Порезал хлеб и шматок сала на всех. Вытащил из полулитровой бутылки с молоком деревянную пробку, прикинул на глазок:
— По одному большому глотку.
Бутылка прошла по кругу. Остатки Хватов протянул Говоркову:
— Раненому доппаёк.
Попытку возражения остановил движением ладони:
— Набирайтесь сил, товарищ лейтенант, и идите своими ногами. Нам вас тащить несподручно.
Телега свернула на восток по едва заметной тропе, скоро выехала к реке.
Дед спрыгнул с телеги, накинул вожжи на сучок, скомандовал:
— За мной, пехота! Сто вёрст прошли, ещё охота…
Залез в камыши, вывел на чистую воду плоскодонку.
— Всех не удержит. Давайте сначала четверых, а потом остальных.
Скоро «пехота» стояла на восточном берегу.
— Вы уж, ребятки, не пущайте немца далеко… — серьёзно попросил дед. — Выберите место, где сподручней, упритесь в землю… И назад его, супостата, толкайте.
— Спасибо, дед, что веришь в нас, — Говорков благодарно сжал локоть старика.
— А в кого ж верить, если не в своих сынов?
***
Шестёрка вражеских «лаптёжников» крутила «карусель» над огромной поляной — полевым аэродромом, пикировала на беспрерывно стреляющий зенитный пулемёт ДШК, охранявший аэродром, и засыпала бомбами сам аэродром.
Отбомбившись и отстрелявшись, «юнкерсы» улетели. Над аэродромом поднимались клубы чёрного дыма от горящих самолётов, бочек с маслом и горючим. Сквозь чёрные клубы утреннее солнце проглядывало диском ночной луны.
Выжившие лётчики и технари прошли по территории, собрали и перевязали раненых. Человек пятнадцать лётчиков, техобслуги и охраны аэродрома собрались у зенитного пулемёта. Сидели молча, курили.
Из леса вышла группа людей в военной форме.
Лётчики напряжённо вглядывались в незнакомцев.
— Наши, — успокоил младший лейтенант Николаев.
— Может и наши, — неуверенно согласился капитан Пахомов и приказал: — Станьте кто-нибудь за пулемёт!
Незнакомцы подошли к лётчикам.
— Лейтенант Говорков, — представился командир. — С группой бойцов выходим из окружения в расположение советских частей.
— Капитан Пахомов, — не вставая, буркнул летун. — Командир третьей эскадрильи… Разбомблённой… Все самолёты, сволочи… Эх!
Пахомов, резко махнул рукой, коротко выругался.
— Связь с командованием есть? — спросил Говорков.
— Связь… ушла в грязь... — Пахомов вяло отмахнулся, отрицательно качнул головой. — Мы должны были эвакуироваться… Нас, можно сказать, на взлёте подстрелили.
Пахомов растерянно окинул взглядом горевшие самолёты, разбомблённые постройки.
— Ни одного самолёта не осталось?
— Ни единого.
— Придётся пешим ходом.
— Придётся…
Замолчали. Молчать было тошно.
— Издалека идёте, лейтенант? — спросил Пахомов бесцельно, чтобы не молчать.
— От Гродно.
— Считай, от границы. И всё пешком?
— И всё пешком. Мы ж пехота! Как сказал недавно один дед: сто вёрст прошли, ещё охота.
Говорков тронул болевший бок.
— Сядем мы, капитан. Устали.
— Садитесь, конечно.
Бойцы присели и прилегли рядом с летунами.
— Поесть нам удастся? — спросил Говорков. — Сколько дней уже на подножном корму.
— Конечно. Боец, отведи людей на кухню, — распорядился капитан.
— Титов, сходи с ребятами. А мы с капитаном покумекаем, как дальше жить.
— Иди и ты, — предложил капитан. — Успеем покумекать. Нам теперь спешить некуда.
— Потом закушу. Всё не съедят, и мне что-нибудь оставят. А обсуждать надо заранее. На земле, конечно, скорости не те, что в небе… Но ситуация иной раз меняется так же быстро.
Помолчали, наблюдая, как оживившиеся в предчувствии обеда бойцы заторопились на кухню.
— Если не возражаешь, капитан, мы к тебе примкнём. Вместе двигаться сподручнее.
— Вместе сподручнее, — согласился капитан и задумался. — Только вот что… Я хорошо знаю, как в небе воевать. А на земле от меня толку мало. Лучше мы к тебе примкнём. Опыт у тебя богатый… Так что, командуй объединённым отрядом, а я буду командовать взводом, входящим в этот отряд. Если тебя смущает моё звание, назначаю себя политруком при тебе. Политрук ведь может быть старше командира по званию, верно? Вот и будем каждый на своём месте делом заниматься.
Собрали в воронку тела погибших. Прикрыли брезентом, засыпали землёй.
В кузов уцелевшего грузовика установили турель с зенитным пулемётом.
Во вторую машину погрузили две бочки с бензином.
Запасливый старшина Хватов раздал бойцам консервы и хлеб с кухни летунов. В каптёрке обнаружил
