округлые, упруго торчащие вперёд груди, белые, словно вылепленные из снега, с ареолами нежного розового цвета. Волосы взъерошены, так как только что она, смеясь, напала на Майера в постели с криком: «В атаку!» и изобразила смелого ковбоя, объезжающего мустанга. Она быстро взяла верх над ним, и понадобилось немного времени, чтобы он, побежденный и довольный своим поражением, сложил оружие.
— Ганс-с-с… — зашипела сердитой змеёй. Она хотела его к себе.
Майеру показалось, что её глаза влажнеют, хотя она и улыбалась.
Он отошёл от окна и лег рядом с ней. Прижался к обнажённому бедру щекой. Её нагота… Это такое наслаждение! Её обнажённое тело пьянило, как изысканное вино. Он поцеловал бедро снаружи и погладил изнутри…
Она перекинула ногу через него и «взяла его в плен» бёдрами…
О, какой это сладостный плен!
Он бросился в неё, как в омут…
…Устав в очередной раз, они раскинулись в сладком бессилии. Она опустила голову ему на грудь и стала рассказывать, о чём мечтала, узнав, что ему придётся ехать на восточную границу. На границу с Советами. Он рассеянно слушал её тихий голос. В соответствии с её рассказом у него в сознании возникали картинки красивой местности, залитой чистым ровным светом. Лес с высокими деревьями на косогоре плавно спускался к берегу озера. Это была неведомая Украина, на территории которой за военные подвиги фюрер выделит Майеру сто гектаров плодородных земель…
— Неужели всё это будет? — мечтательно прошептала Грета.
— Конечно, — убеждённо ответил он. — Сто гектаров плодородных земель и десять славянских семей в качестве работников. Я у тебя геройский офицер?
— Да, — с радостной гордостью согласилась она. — Ты у меня геройский… Меня ты уже взял в плен… Мой герой… Ты будешь совершать подвига, а я управлять поместьем. Уж я-то не дам работникам бездельничать!
Герой… Майер вспомнил молодого фельдфебеля с окровавленной повязкой на голове, которого на носилках внесли в перевязочную, когда Майеру и другим страдальцам меняли повязки.
— Sei still! (прим.: Тихо!) — потребовал фельдфебель, подняв руку вверх. Даже хирург оторвался от работы.
Фельдфебель сел на носилках, широко развел руки и запел:
Deutschland, Deutschland über alles,
über alles in der Welt…
(Гимн: «Германия, Германи превыше всего на свете…»).
Голос его оборвался, и он рухнул, всхлипывая.
«Вот кто герой», — подумал тогда Майер. Но не все так думали.
— Придется ему в одиночку выигрывать войну ради Германии, — проговорил один из раненых.
— Правительство высоко оценит его заслуги… — хмыкнул другой.
— Так пишут в некрологах.
— …О героях, которые лежат в русской земле.
— Да здравствуют глупцы — они чаще становятся героями. Посмертно.
Тогда Майер не до конца понял скептицизма раненых сослуживцев.
За два дня до отъезда на восток он с Гретой поехал за город. Был жаркий, солнечный день. Они лежали на лугу. Ей хотелось, чтобы он овладел ею прямо сейчас. Она стянула с плеч бретельки платья, обнажила груди и шевельнула плечами. Груди качнулись из стороны в сторону. Соски, как пальчики проказницы-девочки, предупреждали: «Нет-нет!». А глаза спрашивали: «Хочешь?». Зная, что хочет. И говорили, что всё можно. И горели желанием: «Ну, же! Ну!..»
У него перехватило дыхание. Он торопливо сорвал с неё одежду, она помогала ему, вздыхая и постанывая, словно от тяжёлой работы.
Он овладел ею безо всяких прелюдий. Но можно ли говорить об овладении, когда она сама страстно отдавалась?!
…Она блаженно постанывала, её пальцы судорожно сжимали его плечи, почти царапали… Она мурлыкала в такт движениям… М-м-м… Она пела гимн наслаждению!
Он распластался по мягкому лону… Это упоение!
Её бёдрышки охватили его талию, спину, она судорожно льнула к нему, стискивая пальцы так, будто боялась оторваться от него… Её дрожащие губы жадно искали его губы… Его губы не могли насытиться её губами…
О, какое у неё было лицо! Пьяное от страсти!!! «Милая»… Она стонала, лихорадочно, как в бреду, мотала головой, вскрикивала…
…Движение… Плавное, глубокое движение…
Он наслаждался ею с рычанием голодного хищника…
Взрыв сладострастия!
Высочайший восторг!!! Радуга, искры, восхищение, любовь, нежность, желание утопить в ласке, напоить поцелуями, прижать глубоко-глубоко в себя, защитить от всего… И утонуть самому в ней…
«Скоро наступит мгновение — я задохнусь от восторга, обняв тебя, — мечтал Майер, ускоряя шаги и громко отбивая шаги, как на парадном марше. — Изласкаю, исцелую, истискаю, измучаю тебя... Я буду наслаждаться тобой всецело и каждой твоей частичкой отдельно. Я вкушу мёд твоих губ, задохнусь ароматом дыхания, умащу нектаром желания твоё тело… Мы опьянеем, сойдём с ума от любви»…
Майер почувствовал себя на грани взрыва. Он остановился и, сняв фуражку, прижался лбом к столбу, чтобы, вернувшись в реальность, расслабиться и успокоить себя.
— Вам плохо, герр офицер? — участливо спросила пожилая женщина.
Майер жестом показал, что в помощи не нуждается.
Да, на войне он научился презирать смерть и страстно любить жизнь. Он понял, что в полной мере оценить сладость жизни можно лишь заглянув в бездну войны… В воронку на том месте, где только что стоял твой товарищ. Увидеть внутренности и кровь, перемешанные с грязью, учуять отвратительный запах свежей крови и содержимого рваных кишок. В такие моменты понимаешь, что умереть на войне можно в одну секунду. И уже никогда об этом не забудешь — кишки товарища, разбросанные по земле, невозможно вычеркнуть из памяти.
Майер стоял перед дверью, где жила Грета. Он судорожно проглотил слюну. Он волновался. Он очень волновался. Дышал, будто пробежал по лестнице много этажей. Перед тем, как крутануть звонок, посмотрел на руку, согнул и разогнул пальцы. Пальцы дрожали. Сейчас он увидит Грету… Греточку… Тоненькую, нежную, мягкую… Она кинется к нему, прильнёт к нему… Они сольются губами… Его рука обовьёт её за тоненькую талию, скользнёт на ягодичку… Её груди… О-о…
Майер глубоко вздохнул, стряхнул с рук дрожь и, решившись, покрутил вертушку звонка.
Тишина. Неужели нет дома? Неужели такое ужасное невезение?
Наконец, раздались неторопливые шаркающие шаги. Это не Грета.
Если её нет дома, она всё равно скоро придёт…
Напряжение тяжёлым песком текло от головы и из груди к ногам.
Открылась дверь.
Тётушка Греты. Чопорная. Выжидающий взгляд.
— Wie, Sie, Tante Martha? (прим.: Как вы, тётя Марта? — немного фамильярное приветствие близких знакомых).
Майер весело отсалютовал, прикоснувшись двумя пальцами к козырьку фуражки.
— Фрау Марта, с вашего позволения, — сурово поправила тётушка, оглядывая стоящего перед ней офицера. Ни железный крест, ни, тем более, знаки отличия за ранение, за участие в ближних боях, за уничтожение танков впечатления на тётушку не произвели. Поджав губы, она пренебрежительно окинула взглядом помятую фуражку, изношенную полевую форму и потёртые, запылённые сапоги полевого офицера. — С кем имею честь?
— Лейтенант Майер! Вы меня не узнали? Я бы хотел увидеть Грету. Свою невесту… С вашего позволения, — не удержался от сарказма Майер.
Ему не терпелось увидеть невесту, обнять, затискать любимую. Его руки уже будто снимали с неё платье… Ощущали её бархатистую кожу…
— СС-оберфюрерин (прим.: руководительница вспомогательным подразделением СС, равнозначным роте) Гертруда фон Бок здесь больше не живёт.
— Ого! — восхитился Майер. — Моя невеста делает завидную карьеру! Она служит в СС! А где она теперь живёт?
Тётушка испытующе посмотрела на Майера, спросила:
— Вы, вероятно, не получили письма, в котором она извещала вас о… своей карьере? Оно было отправлено вам по месту службы около полутора месяцев назад.
— К сожалению, я не мог его получить. Дело в том, что я был тяжело ранен. Сначала валялся в концлагере у русских…
— Вы были в плену? — тётя брезгливо скривила губы.
— Нет, я неточно выразился. Меня ранил пленный русский. Транспортировка была невозможна по причине тяжёлого состояния… Начало лечения проходило при лагере. Потом госпиталь под Минском…
— Это где? В Польше?
— Нет, в Советском Союзе. В Польше я лечился чуть позже, потом госпиталь в Германии… В общем, два месяца не получал писем. Где я могу увидеть свою невесту? — решил закончить разговор довольно официальным тоном Майер. Он начинал злиться на старую грымзу, которая препятствовала его встрече с невестой.
Майер настойчиво отгонял неприятное предчувствие, противным червячком начавшее грызть его душу.
Тётушка подумала, потёрла пальцами подбородок. Разрешила довольно официально:
— Войдите, герр лейтенант.
Указала на диван в прихожей:
— Садитесь.
Сама присела на стул у стола.
Такая неопределённость в поведении тётушки настораживала Майера. Он начал злиться.
— Гертруда фон Бок живет в хорошей квартире в весьма фешенебельном квартале на Гогенцоллернштрассе. Она оберфюрерин вспомогательной службы СС. Руководит отделом, нам с вами неважно — каким. У неё служебный автомобиль и прочее…
— Я рад, что карьера Греты…
Майер замолчал, ожидая продолжения рассказа. На душе у него становилось всё противнее.
Тётя задумалась. Она сомневалась, говорить ли ей, каким образом переменилась жизнь Греты. Или же пусть племянница сама расскажет… Нет, ей проще разъяснить этому потёртому окопнику в мышином, далеко не чистом мундире, как Гертруда фон Бок построила свою карьеру.
— Вы слышали что-нибудь о проекте «Ahnenerbe»?
— Проект «Наследие предков»? Что-то слышал. Они, если не ошибаюсь, занимаются изучением традиций, истории и наследия германской расы. Грета занялась наукой?
Тётя проигнорировала вопрос.
— Она участвует в проекте «Lebensborn» (прим.: «Источник жизни») под эгидой «Наследия предков». А если конкретнее, она участник программы «Подари ребёнка фюреру».
— Ухаживает за детьми, что-ли?
Тётя решила прекратить хождения вокруг да около.
— Она беременна.
— Что значит, беременна?
Майер не понимал, о чём речь, но голос у него почему-то подсел.
— Молодой человек, я считала, что мужчины вашего возраста уже знают, что значит быть беременной. Это значит, она ждёт ребёнка, — с раздражением старой девы выговорила тётя.
Майер расплылся в улыбке. Недоверие и счастье смешались в его эмоциях.
— Малыш, наверное, уже дрыгает ножками? — Майер изобразил руками, что он поддерживает большой живот.
— Пока нет, — сухо сообщила тётя. — Срок беременности — два месяца.
Улыбка медленно стекла с лица Майера. Два месяца назад его чуть не убил русский… А до этого он ещё месяца два воевал…
— Смею вас огорчить… Ребёнок не ваш.
— Не… Как… не мой…
— Гертруда фон Бок была обследована в клинике «Lebensborn» и признана одной из лучших кандидаток на рождение чистокровного арийца. Ей был подобран партнёр из числа офицеров СС, естественно, чистокровный ариец.
— Она вышла замуж за офицера СС? — поразился Майер.
— Нет, он всего лишь стал отцом её ребёнка. Она родит ребёнка и отдаст его на воспитание государству. Из него вырастят арийца, дадут лучшее воспитание. Он будет элитой Рейха. Lebensborn занимается созданием новой расы, которая вытеснит с Земли прочие народы. А дети, рождённые и воспитанные по программе «Подари ребёнка фюреру» станут руководителями рейха и управленцами на новых территориях.
—
