переводчицей. Майер подумал, что, возможно, переводчица его группе в тылу у русских понадобится.
Три «ганомага» с десятью гренадёрами в каждом, расстреляв слабосильный укреплённый пункт русских, промчались на советскую территорию и довольно быстро вышли на госпиталь русских, состоявший из десятка огромных армейских палаток. Госпиталь никем не охранялся, но кто-то откуда-то открыл стрельбу из винтовок и автоматов. Массированный огонь из МР и пулемётов бронемашин успокоили русских стрелков.
«Ганомаг», в котором сидели Майер и Макарова, остановился у одной из палаток. Макарова спрыгнула на снег и ворвалась в палатку. Майер услышал короткую очередь из МР и вошёл следом. Судя по трём подобиям операционных столов, лежащих на столах голых раненых и медперсоналу в белых халатах, палатка служила то ли операционной, то ли перевязочной. На земле лежал мужчина в белом халате, которого, видимо, застрелила Макарова. Молодая женщина в белом халате поверх фуфайки на корявом немецком воскликнула:
— Не стреляйте! Здесь немецкий офицер!
Майер удивился: откуда в русском госпитале может быть немецкий офицер? Все прекрасно знали, что русские не лечат пленных. Они их убивают. Причём, жестоко.
Но русская женщина в уродливой одежде подняла с земли китель. Это на самом деле был китель обер-фельдфебеля.
Майер посмотрел на обнажённого раненого, лежащего на столе. Ужасное зрелище! Раненый был словно раздут изнутри, его тело напоминало скафандр водолаза. Ушитая рана на шее. Огнестрельная рана грудной клетки. Похоже, Макарова слишком рано пристрелила русского врача, рана была не обработана.
Майер снова посмотрел в лицо раненого. Встретился с его глазами. Несмотря на обезображенное вздутием лицо, Майеру показалось, что он с обер-фельдфебелем где-то встречался.
Майер взял китель у русской, ощупал карманы, но документов не нашёл. Ещё раз вгляделся в лицо раненого. Тот словно хотел что-то сказать взглядом.
Ба-а! Да это же обер-фельдфебель Прюллер!
Майер кивнул раненому: мол, я тебя узнал.
— Одеть! Нести! — скомандовал медперсоналу.
— Он сильно больной, — возразила русская.
«Она что… заботится о немецком раненом? — удивился Майер. — Боится, что он умрёт?».
Спасти Прюллера, который в своё время спас ему жизнь, было важнее, чем устроить погром в русском госпитале. Тем более, что снаружи опять началась стрельба.
Майер приказал наложить герметичную повязку на рану Прюллера, русская укутала раненого шинелью. Майер сделал знак, чтобы раненого вынесли наружу.
Когда Прюллера грузили в «ганомаг», Майер услышал выстрел «парабеллума» в операционной палатке.
«До чего кровожадная девка!» — подумал Майер. Он знал, что Макарова расстреливала пленных из «парабеллума», когда хотела получить удовольствие.
Стрельба из русских винтовок усилилась. Послышался взрыв гранаты.
«Надо уходить, пока русская граната не взорвалась в «ганомаге», подумал Майер. Он приказал водителю дать два длинных гудка, что значило общий отход.
Забирая на ходу подбегавших гренадёров, бронетранспортёры медленно выезжали с территории советского госпиталя. То, что они уезжали без русской хиви, Майера не волновало: он её «услугами» не пользовался.
= 7 =
После девятнадцатого марта, когда немец перекрыл горловину у Мясного Бора, стало очень плохо с едой. Искали под снегом прошлогоднюю клюкву, грибы, павших лошадей прошедшей здесь в начале зимы кавалерийской дивизии Гусева. Конину называли «гусятиной».
Брел молодой красноармеец по лесу и нашёл кавалерийскую торбу с зерном. Сколько дней голодал, а тут зерно — считай, сухая каша. На то, что «каша» с остью — сухими поломанными «усами» колосьев, острыми, как иголки, городской парень не обратил внимания. И варить зерно было некогда, многодневный голод мучил. Наглотался парнишка «каши», едва пережёвывая зёрна. «Каша» в животе разбухла. Непереваренные желудком острые ости вонзались в стенки кишечника… Доставили парня в госпиталь с жесточайшими болями в животе.
…Елена Степановна вскрыла брюшную полость, подозревая, что найдёт там мало обнадёживающего. По бледно-синюшным кишкам, истончившимся от многодневного голода, насквозь проколотым острыми остями, нетрудно было понять, что парень обречён.
«Можно убрать часть поражённого кишечника, сшить здоровые петли», — теплилась надежда в голове Елены Степановны. Она перебирала набитые разбухшим зерном петли, воспалённый кишечник рвался, нитки резали рыхлые ткани… Операция напоминала кошмарный сон, когда хочешь убежать от опасности, но замедленно топчешь пространство, не сдвигаясь с места. От осознания своего бессилия хотелось плакать...
Петли кишечника рвались под нитками, как гнилые тряпки.
Елена Степановна понимала, что напрасно тратит для безнадёжного больного нужный другим раненым дефицитный эфир. За то время, что она мучилась с парнем, который всё равно скоро умрёт, она могла прооперировать двух, а то и трёх раненых. Но в ушах повторялся жалобный шёпот пацана с много дней немытыми руками и ни разу не тронутым бритвой лицом: «Доктор, помогите... Помогите!»
Подошел Ашот Иванович, взглянул мельком, буркнул:
— Не теряй времени.
Жалко парня… Елена Степановна иссекла ещё часть кишки, попыталась сшить… Ткани кишечника рвались, как гнилые…
Парень безнадёжен, в операционную длинная очередь раненых… Надо прекращать... Он уже мёртвый, несмотря на то, что сердце ещё бьётся. Напишут матери: «Ваш сын скончался от ран, полученных в бою с немецко-фашистскими захватчиками».
Елена Степановна замерла, сложив руки на простыню, ограничивающую рану, тяжело вздохнула. Кивнув себе, сложила в брюшную полость петли кишечника, вытащенные на края раны для ушивания. Зашивать рану бессмысленно, парень помрёт в ближайшие минуты.
— Снимайте, — скомандовала санитарам. — Кто следующий? — уже отключившись от незаконченной операции, спросила Елена Степановна хирургическую сестру.
— Тяжёлое ранение бедра, доктор.
— Давайте.
***
За то, что Катя убила немецкую «овчарку» и спасла жизнь операционной бригады, командование представило её к награде — медали «За боевые заслуги». Ну и, учитывая самообладание и выдержку, как сказала главная медсестра, чтобы Катя «не отвертелась», её назначили на ответственную и тяжёлую должность наркотизатора.
Удушливые запахи эфира, хлорамина и йода, крови, гноя и содержимого раненых желудков и кишечников, спёртый воздух, стоны и крики раненых, усыпляющее звяканье инструментов и ритмичное «кап-кап» эфира на маски оперируемых, гипнотизирующе-однообразные безэмоциональные команды хирургов... Наркотизаторов не хватало, приходилось стоять у операционных столов, вдыхая эфир с масок оперируемых до тех пор, пока ноги держат, пока саму не свалит наркоз.
Елена Степановна выполняла энуклеацию (прим.: удаление) повреждённого глазного яблока. Смотреть, как человеку вырезают глаз, тяжелее, чем наблюдать ампутацию руки или ноги. Временами кажется, что это кошмарный сон.
Эй, верующие! Где ваш добрый и заботливый бог? Почему не видит, что здесь творится? Почему допускает такие мучения?
Катя стала за операционный стол в душной палатке утром. К обеду заболела голова, к вечеру головная боль стала невыносимой. Ноги у Кати подкашивались, она с трудом считала капли эфира, падающие на маску, закрывающую лицо раненого. Перед глазами поплыло, Катя почувствовала, что сейчас упадет.
Елена Степановна заметила, что медсестре плохо, велела санитарке смочить лицо Кати холодной водой. Процедура не помогла, Катя потеряла сознание.
Упавшую девушку вытащили на воздух, положили на какое-то тряпьё за палаткой, прикрыли шинелью и оставили отдыхать. Надышавшаяся эфира Катя уснула крепким сном.
В хирургической палатке работа продолжалась всю ночь. Прооперированных уносили в госпитальный взвод.
Двое санитаров вынесли из хирургической палатки умершего во время операции тяжелораненого. Шедший первым санитар, оглядевшись, кивнул за палатку, где лежала Катя:
— А вон туда давай положим. Так уже лежит один.
Скоро рядом с Катей положили ещё несколько трупов.
Утром пришли бойцы похоронной команды, стали перетаскивать трупы. Дошла очередь до Кати. Пожилой красноармеец ухватил «покойницу» за ноги. «Труп» дрыгнул ногой, недовольно забормотал… «Похоронщик» от неожиданности сел на землю. Поняв, что девушка пока жива, но, наверное, без сознания, а, раз лежит с трупами, значит, обречена хирургами умереть, «похоронщики» перенесли девушку в палатку для безнадёжных.
Рано утром, когда выспавшаяся Катя проснулась и огляделась, она чуть не потеряла сознание на самом деле: вокруг лежали трупы, которым санитары делали перевязки!
Дело в том, что по армии издали строгий приказ: несмотря ни на что, раненым обязательно проводить первичную обработку ран. Следили за этим строго, вплоть до вскрытия могил. Чтобы не попасть под военный трибунал за невыполнение приказа, санитары перевязывали и умерших, которых не успели перевязать, пока те были живыми.
Катя встала, в очередной раз перепугав санитаров, и пошла в операционную.
= 8 =
Гауптмана Майера, как командира боевой группы, и ассистент-арцта Целлера, как ответственного за оказание медицинской помощи раненым и больным этой группы, вызвали на совещание в штаб бригады.
Совещание было немногочисленным. Кроме Майера и Целлера присутствовали врач-консультант профессор фон Клюге, начальник штаба бригады Кёхлинга майор Краузе и несколько врачей и командиров из разных подразделений.
Профессор фон Клюге задавал умные вопросы по поводу практической организации медицинской помощи военнослужащим, ассистент-арцт Целлер отвечал толковее других врачей, что отметил профессор. В конце беседы профессор дал врачам множество полезных советов. На чём совещание и закончилось. Майор Краузе придержал намеревавшихся выйти Майера и Целлера, попросил присесть.
— Господа офицеры! — проговорил он с улыбкой. — Командование оценило стойкость ваших подчинённых и лично ваше усердие по службе, как заслуживающее поощрения, о чём будет отмечено в соответствующем приказе… Ну а мы решили поощрить вас и ваших подчинённых неофициально.
Улыбка на лице майора заменилась серьёзным выражением.
— Фюрер, заботясь о психическом здоровье своих воинов, приказал организовать передвижные бордели максимально близко к передовой линии. К нам в город вчера приехал передвижной бордель.
Краузе озабоченно вздохнул и покачал головой.
— Организовать подобное мероприятие в тылу легко — там всё отлажено. Но вы представить себе не можете, насколько хлопотно сделать это на передовой!
«Это у вас-то — передовая? — скептически подумал Майер. — Вам, чтобы услышать стрельбу русских, надо полчаса на машине ехать в сторону передовой!».
— Просторы этой страны столь обширны, — сокрушался майор, — что базы снабжения отстали, с транспортом проблемы… Местное женское население задействовать нельзя под угрозой трибунала — о законе сохранения чистоты расы вы в курсе. Хоть узлом завязывай! — стараясь быть «своим в доску», снизошёл до солдатского юмора майор. — Но верховное командование, получив приказ фюрера, отреагировало своевременно. Начальник
