тщетно взывал к ответу наверху. Скрючившийся на скользких поручнях в сыром подземелье, он видел только синюю дыру, в которую куском ваты залезло облако.
Но отвлечься Бурый не мог.
Шов на муфте треснул, пошел пар, в лицо брызнула струя кипятка. Мока инстинктивно отпрянул и провалился вниз. Через пару секунд он высунулся по пояс на свет божий, увидел в невыносимом свечении два расплывшихся силуэта, и, решив, что это Бурый с Пашкой лясы точат, выложил им все, что было на душе.
Из короткой и эмоциональной речи Бурый с начраем узнали о себе, что первый оборзел и работу с бригадой ни хрена не делает, только гнет пальцы веером, да материалы на дачу ворует, себя спит и видит мастером, но его мастаком не поставят, ибо начрай частит не к нему, а к обходчицам, потому что козлище невиданный… И вообще, все зажрались, а персонально Бурому он сегодня жирный хавальник набьет… Начальник района нахмурился и заметил, что вопрос о должности решится, когда кандидат в мастера избавится от пьяниц. Сел в подкативший «УАЗ» и уехал, оставив облако пыли.
Бригада в пятницу веселилась и пила, Мока сидел и бахвалился как всех опустил.
Бурый ушел не попрощавшись.
Выходные он провел беспокойно: не ел, не спал, взвешивал, думал. И принял решение.
В понедельник Бурый явился на час раньше, осмотрел с фонариком шкафы, верстаки, обшарил баньку, заглянул в укромные закутки, и в сточном лючке нашел заплесневевшую поллитровку. Поставил ее на стол и уселся ждать. В восемь в дверь ввалилась веселая компания, и тут же с воплями кинулась к водке. Мало того, принялась деловито хозяйничать перед носом начальника, похваливая кандидата за сообразительность. В ответ мастер хищно вытянул поллитру из пашкиных рук, открыл дверь и картинно, глядя прямо на остолбеневшую бригаду, опорожнил ее в лужу у порога. После чего, сметая с верстаков гаечные ключи, пиная пустые ведра и звонко крича: «на хрена мне сдалось за тебя ебунков огребать?! Увольняйся сам, или по статье уволю!» Бурый устроил старому другу Моке дикий скандал.
Бригада ничего не поняла, со злостью припечатала Бурого жополизом, прогрохотала на второй этаж в баньку и уселась за домино.
Мока протяжно зевнул и отправился за белорусской водкой на ближайший базарчик. Через полчаса он вяло передал Космосу недопитую литруху, бросил на бетонку старый бушлат, лег на пол и сунул голову в синий шкаф. В нишу пролезала только голова, и Бурому, как он ни пытался, не удалось докричаться лежащему в ухо. Он было схватил Моку за ноги, и попытался вытащить друга наружу, но спящее тело метко лягнуло сапогом в пах.
Через пять минут, попрыгав на пятках и скуля: «ты сам этого захотел!» Бурый сел за клеенчатый стол, и на белоснежном А4 наваял от имени Моки заявление по собственному желанию. Отдавая его в конторе, он заметил на бумаге пятна от вспотевших пальцев, с которых можно снять отпечатки, если дело дойдет до проверки. Но вникать никто не стал. …Когда Мока очнулся, его малява оказалась высочайше утвержденной, и он был законно отправлен в свободное плавание.
Бурый сидел в одиночестве и глотал валидол. Хотя он и поклялся изумленной бригаде - Мока сам подписал заявление! - бригада предупредила: завтра Бурый вкалывает один, если не отыграет назад. Но отыгрывать не пришлось: Мока пожал руки коллегам, забрал из шкафчика новые казенные сапоги, плюнул на стол Бурого, и, звонко хрястнув железной дверью, ушел восвояси,
Вторник. Утро. Белый административный корпус с длинными коридорами и ковровыми дорожками. Кабинет. Планерка. Доклад Бурого о текучке и принятых мерах: уборка пункта и увольнение злостного пьяницы. Удивленное одобрение, задумчивые кивки начальства и… гордый начрай представляет его кандидатом в мастера! Окрыленный успехом, до обеда Бурый сам бегает по отделам, заполняя за Моку обходной. В то время как бригада невозмутимо режется в «тысячу», не обращая внимания на аврал... После обеда так и сидят – бригада наверху, Бурый внизу. Бригада, нагло играющая в карты и грубо подводящая его под монастырь, и Бурый, охрипший от обещаний соседу сделать все, что тот ни попросит, лишь бы он подхватил его срочный наряд. Возможно, и завтрашний. Сосед, слава богу, соглашается. А Бурый понимает, что бригада и он – уже разного поля ягоды, и нечего с ними нянькаться. Придет время – поменяет всех. Но сейчас нужен мир.
И громко прокашлявшись, мастер гулко топает по железным ступеням на верхотуру. Во влажном полумраке, при свете свисающей с потолка одинокой лампочки, он извиняется, что так получилось. Но разве Бурый виноват? Ему приказали. Вопрос стоял: или он или Мока. Ведь начрая унизил именно он. А Мока, что Мока… какой с работяги спрос.
…Слесаря не поднимали головы, сидели на топчанах, слюнявили пальцы и лениво кидали на табурет засаленные картинки.
….Но если бы дело было только в Буром!
- Подумаешь, я не гордый, ну перевелся бы на другой участок! –жестикулировал кандидат, все более вдохновляясь, - но Мокий же всех подставил! На планерке решали участок под корень убрать! Мол, алкаши, а за зарплатой ходют. Но я убедил, что вы нормально исполняете! Меня и соседи поддержали, да, поддержали, им же не резон лишние земли обслуживать? Кстати, они и свидетели. Да вы проверьте, а потом серчайте! Ну, спросите, спросите у Кутепова. А Мока-то наш разлюбезный – у кума на водоканале, кстати, да-а! Помните, хвастался, что его кум на откачку звал? Ну и вот. Звонили с канала в дирекцию, характеристику запрашивали. И плохого слова никто не промолвил!
…В маленькое нестандартное окошко с пожелтевшим оргалитом лениво пробивался свет. Словно чертов глаз приник к стене и наблюдал за драмой в душной каморке. Слесаря не реагировали, зевали, косолапый Толька-афганец поежился могучими плечами, быстро зыркнул из под кустистых бровей на Бурого и отвернулся.
- Хорошо, свалил бы я. – примирительно вещал Бурый. Думаете, шабаш? Не-е. Вас бы по-первости, проверками замучили б, а потом назначили своего мастака. И заишачили бы вы по ямам как миленькие, а не как со мной. За сегодняшний фокус чужой мастак сдал бы вас моментом, а не унижался перед соседями! А я все решаю по-людски. Я же свой! Но только дальше так: как вы со мной, так и я с вами. Соседи, понимаете, на районе гниют, а вам отгул бесплатный…
Бурый обиженно надулся, помолчал. Слесаря перебрасывались картами и сплевывали на железный пол.
…Че молчите? Ну, прошка я, прошка, один как перст, и нет у меня кума на водоканале! Братан-то на Москве - да он крутой, снега зимой не даст! А папаша в деревне на пенсии водку лакает… А у Моки несчастного зарплата больше в два разА, и заказов левых уйма! Он кашу заварил и ушел бабосы сшибать, а мы остались его выходки расхлебывать! Ну, зачем было начрая опускать? Ну, я хоть в чем сбрехал?!
Бригада угрюмо молчала, перебрасывалась картами. Желтый глаз на стене как то помрачнел, лампочка разгорелась ярче, осветив напарников, и, не обнаружив в лицах явного отвращения, Бурый вытащил главный козырь, счастливо припасенный на подобный случай.
- Что ж горевать – дело сделано, назад не вернешь – вкрадчиво продолжил Бурый. - Надо вперед смотреть. Сегодня нас Хохлов прикрыл. Я ему должен. Отдавать халтуру, или сами справимся? Если сами, так пойдем резче мастырить, пока он на прорывах завис... Ну?
- Какую еще халтуру? – нехотя отвлеклась от карт бригада.
- Да, в таксопарке, по соседству! Радиаторы поменять, отвод к сауне подвести... Копать не надо, все уже на мази, и «петушок», и трубы. Сколько? По штуке на рыло!
Отказаться от тысячи в день, в то время как за двадцать дней по сетке слесарю положено четыре с половиной…
В среду бригада в полном составе слиняла в таксопарк. Экскаватор раскрошил на ломти старый асфальт, ковш хищно углубился в грунт, благо карта с коммуникациями у дирекции была своя, и десять ям рыть не пришлось. Быстро сварганили отвод, проложили трубы, врезали сосок в магистраль и подключили к сауне еще один стояк. С заменой отопления проблем тоже не возникло: и радиаторы, и арматуру заготовили заранее.
Бригада работала споро, и Бурый с удовлетворением отметил, что подчиненные попусту не пререкаются. Хороший знак! Сам он то и дело бегал от таксопарка до теплового, вычисляя приходы начальства и обходчицы, им преследуемой.
К вечеру шару закончили. Дирекция в лице главбуха и директора осталась довольна: из ста пятидесяти тысяч списанных на капремонт только семнадцать отдали шабашникам, распределив сто тридцать три между собой. Бурому почтительно трясли руку и хвалили за оперативность. Слесаря тоже не жаловались, получили по тысяче на нос, и, хотя по-прежнему смотрели на Бурого исподлобья, но про Моку деликатно не вспоминали. Покончив с работой, взяли на Соколовском рынке белорусской водки, и традиционно заквасили в баньке. Бурый же радовался вдвойне: за вычетом новых труб, личный его навар составлял ровно двенадцать тысяч рублей.
Итак: скандалист Мока был уволен. Назначение мастером планировалось на будущий понедельник. Бригада была перевербована, подкуплена и к тому же поняла, что с Бурым шутки не пройдут. А дюжина рубликов, - и всего-то за одну комбинацию, грела карман и наполняла душу сладкими видениями! Горизонты были необъятные, необозримые - сколько халтур впереди! Только бы не прокатили с назначением!
Бурый мысленно звонил в Москву и заказывал у своего «новорусского» братана шейную голду и золотую печать на палец. Тут же появлялся и сам бывший омоновец: он вылезал из черного «Лексуса» и спрашивал, на чем малой в деревне поднялся? А вот, теперь он официальный руководитель! Бурый подводил брата к доске объявлений, где белел приказ о его назначении, и оставлял угрюмого новоиспеченного москвича среди толпы чумазых слесарей. А сам скромно перемещался в дирекцию, проходил в просторный, с желтыми панелями кабинет, садился с мастерами за длинный стол под кумачовым сукном и с первого раза как бы не слышал, что его окликают. Как? Говорят о нем? «О вас» - отвечает начальник района, держа на отлете копию приказа. Бурый снова встает, рассеянно внимает благой вести, вежливо раскланивается и скромно опускается на стул под общие аплодисменты. Собрание переходит к следующему вопросу, как вдруг… Бац! Бурый правит на красную материю сжатый кулак! И его желтая «гайка» на пальце встает в один ряд с «печатками» старых мастеров! И все понимают, что он тоже человек!
Тем временем, сабантуй умирал. За озябшим Толяном приехала властная жена, такая же коротконогая и квадратная. Косоглазый Космос задрых на цветочной липкой клеенке, развалив кудри между пластиковых стаканчиков. Белые макароны заползли в его черную шевелюру, словно опарыши. Мелюзгу сварного можно было не будить. И лишь размякший пьяный Пашка лежал в углу на ржавом продавленном топчане и негромко постанывал, напевая занудную песенку: «извозчик… отвези меня». А поскольку жили они рядом, то доставлять соседа стало уже добровольно взятой на себя обязанностью. Бурый пнул бесчувственное тело Космоса, вытащил Павла под мышки, громко кряхтя и проклиная себя за доброту, скантовал шестипудового амбала на заднее сиденье. Потом запер котельную на два
