висячих замка, плюхнулся за руль, и принялся перебирать в уме телефоны друзей, кто бы помог впереть на третий этаж озябшее тело. Иначе придется звать его сварливую женку, и слышать о себе много всякого приятного… Но пока Бурый размышлял, Пашка резко принял вертикальное положение, и без лишних церемоний принялся укорять его за уволенного Моку…
Когда обвинения были особенно обидными, Бурый делал резкий вираж, обкладывая «чайников» и лихачей. И Пашка тут же понимал, кому он обязан очередным одолжением. Поэтому поток обвинений быстро иссяк. После очередного виража, совестливый Павел сник, пробормотал, что Мока на водоканале у кума не пропадет, и даже глухо поблагодарил: Бурый еще не совсем га…н, пацанов не забывает, и, хотя в яме с ними не корячился, а носился поверху туда-сюда, свою часть за халтуру поимел вполне справедливо.
До дома было далеко. Огни ночных шалманов бодрили неоновым светом. Развалы ларьков на половину опустили железные щиты, на половину лучезарно бахвалились пивными батареями в своем квадратном чреве. Хотя в каждом можно было приобрести пузырь и покрепче, рядом с ларьками, темными сфинксами коченели ушлые бабки в платках.
Кандидат сбавил скорость, поехал плавно и погрузился в долгожданное общение. Все же несколько дней молчанки подействовали тягостно, а краснобай Бурый за словом в карман не лез, любил и анекдот старый ввинтить, и свежие новости залихватски поведать. А уж перед Пашкой вообще не стеснялся, привык по-соседски за жизнь гуторить, а потому и проболтался о распиравшем его желании: печатку и голду заиметь, как у крутого брательника! И не думая, ляпнул, что вполне хватит халтурных денег. Пашка пьяно запротестовал, мол, посчитай, но Бурый возразил: братан закажет со скидкой, и не здесь, а у партнера, а партнер - в Барнауле. Пашка заспорил: что в Москве, что в Сибири за такие башли никак цепку не добыть! И вот, в пылу спора, из Бурого возьми да и выскочи длинное рассуждение о стоимости доллара и разнице курса, цене на материал и работу. Закончилось оно роковой фразой: «…и выйдет за все плюс работа десять с хером, максимум одиннадцать. По-твоему, моих двенадцати штукарей не хватит?».
Бурый выпалил, похолодел и прикусил язык, внимательно посмотрел в зеркало. Силуэт на заднем сиденье молчал, вскоре он сполз на пустое сиденье и захрапел. Бурый понадеялся, что пьяный блондин заснул и ничего не понял.
Но Пашка сделал правильный вывод, сколько на самом деле заплатил таксопарк.
Четверг. Утро. Бригада играет в карты и опять с ним не разговаривает. Космос презрительно ставит на стол обещанную банку с кузбасс-лаком, игнорируя буровскую пол-литру. Лаком они с Пашкой, точнее, один Пашка, должны были законопатить подваренные Космосом пороги у «девятки». Вместо чего Павел еще до обеда свалил домой. Такого даже Мока себе не позволял.
Машину Бурый красил сам.
Кризис был налицо.
«Другую халтуру найти – не пойдут. Скажут – обратно нае…шь. Напоить? Посчитают – подмазываюсь, а какой тогда начальник? А примиряться надо. Поговорить, отношения наладить, и выпить по-пацански… Выпить… Да! Выпить! Ужраться! Ах, отчего же он после халтуры в баньку с работягами не сунулся?!» Оставалось найти повод. Повода как назло, не было. А тут либо карьера, либо смерть.
Кстати, да – смерть: Длинному, дружку покойному, на помине которого Бурый завязал, на днях исполнялось два года с момента безвременной кончины. И в пятницу непокорная бригада разом заговорила о скорбной дате. Повод святой, загрузиться сам бог велел, и подхалимская шелупонь замыслу не помеха. Под шелупонью подразумевался, разумеется, мастер Бурый. И тут его что-то толкнуло. «Вы чего удумали, здеся водку лакать?– с наигранной веселостью крикнул кандидат, - дак вы это зря. Не на пункте поминать надо, а на пристанище! – с нажимом возгласил кандидат. - Пусть в два года и не полагается, да сейчас поминовение в самую тему - просьбу его исполним!»
Бурый задрал голову, но увидел только блестящие стальные поручни на втором этаже. Сверху слышались щелчки и скрипение, словно кто-то ворочался на пружинной кровати. Его явно не слушали, или делали вид, что одно и то же.
- Длинный сам попросил! – крикнул он наверх. – Эй, у-бки, я вам говорю!
- Как попросил? - хором осведомилась невидимая бригада.
- Приходил ко мне – невольно выпалил Бурый, не веря собственным ушам. – Нынче же ночью. Сказал, что давно нас не видел, соскучился.
Сверху послышалось шевеление и над перилами показались озабоченные лики слесарей.
- Приснился, что ли? Или по натуре приходил? – сурово спросил с верхотуры Толян.
- Да как по натуре. Там разберешь? Рядом видел – спохватился Бурый, опасаясь, как бы его удивление не передалось окружающим.
Коллеги недоверчиво переглянулись.
- Придти надо на погост, да по-человечески жахнуть, а не жрать в говнотечке! Во, уважуха - на тепловом мякнуть. – поправился Бурый. - Тут нужно возле последнего пристанища, да.
Естественно, Длинный к нему не приходил. Но суеверная бригада иначе бы на контакт не решилась. А, услышав про визит покойницкий, народ сдержанно согласился: дружок помянуть просит, факт.
Поэтому сегодня, в хмурое сентябрьское воскресенье, сосед Пашка, сварной Космос, Толька-афганец, бывший бандит Фриц с наследником Чашкиным – все, кого он смог найти из друзей Длинного, плюс он сам едут на кладбище. Это случится – Бурый поглядел на часы – через полчаса. А может, облиться водой?
Он встал, бесцельно побродил по квартире, дошел до балкона, глянул на ведра и повернул назад....
Жена притихла. Небось, удивляется, чего не слышит привычных проклятий.
Он зашел на кухню. Супруга в зеленом застиранном халате суетилась у закопченной плиты, орудуя длинным ножом над чугунной сковородой.
- Чего не обливаешься? Дедка не обидится? – Верка подбросила грибы – рыхлые, скользкие, в блеклых прожилках сметаны они слизняками скользили по черной сковороде. – Слышь, говорю: не обидится дедка?
- Настроения нет – хмуро ответил Бурый.
- Ух, ты – прокомментировала супруга. - Цельный год двору життя не давал, воплями своими поросячими, даже с гриппом обливался. А теперь «настроения нет». А чего с им сталось?
«Положим, не примирюсь. Тогда придется халтурные башли пилить. Другого хода нет. А как быть с печаткой и голдой? Отказаться? Ну да, Верка довольна будет».
Жена, прознавши о побрякушках, покой потеряла, запричитала, что лучше б на диплом деньги истратил, но Бурый рассудил, что диплом подождет, на шею его не повесишь.
Вера полезла в холодильник, достала пакет кефира и ритуально налила Бурому полный граненый стакан. Бурый взял кефир и задумчиво повертел его в руке.
- А на кой у Москве печатки ищешь? Не проще тута купить?
- Брат у партнера закажет – машинально ответил Бурый, глядя на кефир - В Барнауле знакомый мастак.
- Ого, у Барнауле! – удивилась жена – я решила – у Москве!
- Там дешевле – пояснил Бурый и сделал глоток.
- Да мне все равно - твои деньги. Сам свои заскоки оплачивай. – Верка плеснула на очищенную сковородку воды, зашипело и вскинулось облако пара. – А серьезно, чего не обливался? – повторила вопрос жена, и выдвинула страшную гипотезу. - Не утверждают?
Бурый сделал жадный глоток, стер рукавом белые следы над губами и ответил как можно солиднее:
- Окстись, дура. Положено так.
- Как «так»?
- Фаза опасная, нельзя надрываться.
- Ага – фен-шуй – кивнула Верка и простужено шмыгнула носом. - Во и мамка на фазах подвинулась… Огурцы сажала: я грю, «мА, земля ж еще холодная. Она – не! По фазе самое время!» «Пора», ага, усе семена померзли. Раньше мизинец ткни, коли земля теплая, - сажай. А теперь с ума посходили – пробормотала жена и поставила перед Бурым тарелку – Кто на селезенке… кто на фазах. Ну и жрите зиму без огурцов…
Бурый вытерпел и этот намек. Он опять вгляделся в белую густоту.
- Как люди раньше жили? Вот папкин дед … - бормотала Верка, переворачивая ножом грибы в миске.
- Подай-ка хлеб…
- …снег сошел, портки стягивает и голой задницей на грЯду. Если не студено – сажает культуры. Ты с бригадой едешь? - без перехода поинтересовалась жена. – К сколькям вернесся?
«Нет, не пойдет. Если почует водку - тогда и рентген, и анализы - псу под хвост – подвел Бурый промежуточный итог. Весь его здоровый образ жизни. Поедом есть начнет: «алкаш, придуривался, квасил втихаря!». Не поймет ведь, что тут политика. Может, намекнуть, чтобы сама посоветовала мякнуть? Пожалуй».
- Чуешь, Бурая, - начал издалека кандидат - Длинный ночью меня навестил.
Он правильно рассчитал. Вера ахнула и бросила стряпню.
- Иди ты! Это ж примета!
- Два года, он и приснился, – небрежно возразил Бурый, внимательно следя за жениной реакцией. Та, в свою очередь, жалостливо прижала белое полотенце к губам, наставила на супруга красные кроличьи глаза, где горел суеверный ужас. Села напротив. Муж удовлетворенно крякнул.
- Сказал, что забыли мы про него. Давно не навещали – начал подводить Бурый к опасной сути.
- Жена молчала.
- Дак навестить нужно, а? Помянуть? Или чего считаешь?
Жена обожала чужие сны, особенно если рассказчикам снились собаки, покойники, ползали мухи и прочая гадость, не сулящая добра сновидцу. И теперь она явно ожидала кошмарного продолжения. Бурый обозлился и заерзал. «Вот же дубина, не дошло! Хоть бы спросила, что поминать надо по-людски, даже заглотить здоровью во вред!» Но супруга молчала.
Бурый стукнул пустым стаканом. Вера спохватилась и булькнула из пакета еще одну порцию. Бурый поймал на вилку последний груздь, степенно отправил его в рот. Пожевал, обтер ладонью маслянистые губы.
Супруга не сводила пытливый взгляд.
Бурый жевал.
Жена фыркнула.
- Ну? Явился тебе Длинный? А как выглядел, в чем одетый пришел,чего рассказывал?
Бурый хлебнул, и задержал кефир во рту.
- Не томи – прогнусавила Верка. - Мертвяки ж за живыми ходют.
Бурый поперхнулся, закашлялся, кефир шибанул в нос, глаза заполнила жгучая влага…из груди кашель загрохал - в мозгах, в ушах, цепляя легкие и выволакивая их через ноздри наружу…. И вдруг в глазах потемнело – тяжелая веркина ладонь шмякнула точно по загривку…
Минута была бесконечной. Наконец, зрение вернулось. Бурый стер навернувшиеся слезы. Боль стихла. Жена, вжав голову в плечи, ожесточенно протирала забрызганный стол. «К смерти? Сейчас увидишь, к чьей». Бурый привстал, сжал кулак, но вдруг вспомнил, что Длинного он выдумал и нехотя успокоился.
- Стакан подай, – буркнул нарочито грубо.
Верка обернулась, осторожно выдохнула, и покорно подвинула ополовиненный стакан. Бурый поднял кефир, поднес к губам, но вдруг увидел на белой жиже незнакомые серые бляшки. Они покачивались, отливая красно-синей, варикозной краской... Он выловил кусочек гриба и присмотрелся.
- Зельц добавляла? Я ж велел собаке оставить? – недовольно промолвил Бурый.
- У морозилке ваш зельц…
В тихом ответе слышалось злорадство. Бурый выловил второй кусочек. Часто задышал, не веря глазам…
Верка не выдержала:
- Да печень, печень выплюнул, бок же ошшупай! Брюхо провалилось до ж…пы!
