тогда такие большие города строить, если всё равно люди в оазисах своих квартирок прячутся? Не понимаю я их.
26 мая
Мы решили жить вместе. У меня будем жить, так как у Славика всего две комнаты, в одной - мама его, в другой - он. Даже гостиной нет. Вся жизнь - на кухоньке крохотной. Мне там явно не место. А у меня просторно, спасибо папе, царство ему небесное, земля пухом, постарался ради меня, квартиру хорошую мне купил.
Сегодня Славик впервые останется здесь. Что-то будет!
27 мая
Да пошли они к чертям собачьим! Окрысились на меня: жалобы, мол, на тебя, Потапова, рекой льются от недовольных клиентов, и прогуливать ты начала без уважительных причин. Ну, и так далее.
А я рассмеялась им в лицо и сказала всё, что о них думаю. И ушла. Всё равно гроши платили. Зато шеф с хозяином жиреют. Понятно: им - всё, а простой продавщице - крошки с барского стола. И ещё недовольны. Все нервы вымотали. И покупатели не лучше. Слова не скажи - обижаются, оскорбляют меня в ответ или к шефу бегут с жалобой. Что за люди! Ведь не я делаю товар, который им не по нраву.
А, да ну их! У меня есть Славик, и мне с ним хорошо. О чём ещё мечтать?
1 июня
Сегодня Славик сказал мне:
- А давай сдадим твою квартиру и переедем в деревню. У тебя же дом есть, а мы тут непонятно что делаем, жизнь попусту тратим.
Я обрадовалась:
- А давай! Коз заведём. У нас с мамой пять коз было, а иногда и восемь. Я их пасла. Отец не жил с нами, в город уехал, предпринимателем стал, богатым. Но другую семью так и не завёл. Помогал нам деньгами. Даже трактор маленький купил, мама на нём сама и пахала, и сено косила.
- Отлично, - говорит Славик, - спокойно там будет тебе, а город - это не твоё.
- Только зеркала брать с собой не будем, - говорю. - Надоело мне наблюдать за несчастьями Светика.
- Зеркала надо взять, - настаивает Славик. - Как же она без тебя? Отражение всё-таки, родное тебе существо. Только начала она отходить от своих мучений - и ты хочешь её покинуть?
Я испугалась.
- Что ты о ней печёшься? У тебя я есть, а она кто? Пусть остаётся здесь. У неё своя жизнь, нечего в нашу влезать.
А он молчит, потупился и вздыхает. Ну, что ты будешь делать с этими мужиками! Всё у них какие-то выверты да изнанки!
И так горько стало мне на душе! Но я виду не подала. Ничего, - утешаю себя, - вот уедем - и отстанет от нас эта стеклянная сущность. Надеюсь, в деревню за нами не попрётся. По ней видно: городская до мозга костей, неженка безответственная, такая без ванны и кондиционера быстро увянет. Надо же! Жениха у меня отбивать надумала! Я ей покажу!
5 июня
Что учудил мой Славик! Просыпаюсь ночью - а его рядом нет. А из гостиной его голос слышен. Слов не разобрать. С кем это он? По телефону что ли говорит? Может, с мамой его что случилось? И тут мысль в голову пролезла: вот если она помрёт, квартира её наша будет, сразу две сдадим. Нехорошо стало мне от этой мысли, укорила я себя, поднялась с кровати и на цыпочках вышла в коридор. Двери открыты, в гостиной свет горит. Славик стоит перед зеркалом и со Светиком беседует. А она ему так мило улыбается, так доверчиво. Аж похорошела и помолодела, совсем девочкой выглядит.
- Тогда я зеркало из ванной возьму в деревню, - говорит он.
Что она ответила, я не слышала, а он, похоже, слышал.
- Я тебя не оставлю, - отвечает ей. - Ты же не виновата, что живёшь там, а мы здесь.
Светик шевелит губами, и Слава её перебивает:
- Ну, как я могу уговорить её? Не слушает. Я конечно, попытаюсь...
А та губки ему подставляет, и он целует её. Вот паршивец!
И взыграла во мне такая злоба! Чёрный ураган растрепал мою душу.
- Ах вы, бесстыдники! - кричу на них, а они уставились на меня, как воришки, пойманные с поличным. - Что ж вы такое вытворяте!
Бегу в прихожую, там у меня в шкафчике инструмент кое-какой хранится. Беру молоток - и к зеркалу! Славик вытянул вперёд руки, вроде как защищает зеркало, говорит мне что-то. А я ничего не соображаю, отталкиваю его, размахиваюсь молотком - и бью. И попала прямо Славику по голове. Он упал на пол, и только тогда ко мне вернулся рассудок. Я так перепугалась! Забыла про ревность, про змею подколодную Светку. Выронила молоток и - на колени, плачу, щупаю тело любимого своего.
Слава Богу, жив мой Славик. Сотрясение мозга. Врачу он сказал, что положил молоток на антресоль, а когда коробку оттуда доставал, молоток ему на голову и свалился. Полицейский пристал к нему в больнице: скажи да скажи, кто тебя ударил. А он - всё своё: упал, мол, молоток. Ему, конечно, не поверили, но в конце концов отстали. Ранка пустяковая. Зато в душе моей - целое землетрясение. И ревную его, и совестно мне, и бояться начала самой себя. Не знала раньше, что на такое способна. Ну да, не нарочно я ударила, но ведь ударила!
А если зеркала у меня заговорённые? - подумала я. - Значит, нельзя их уничтожить? Вместо них людей будешь калечить. А то и убьёшь. Страшно ведь. Надо оставить их в покое. Просто уехать - и всё. А Славику не позволю взять из этой квартиры ничего, даже зажигалку.
Хороший он, простил меня сразу: не виновна, дескать, ты, я сам под удар подставился. Да, хороший, но глупенький ещё. Я его тоже простила. Хотя тёмный осадок в сердце остался.
12 июня.
Не до дневника было мне всю неделю. Нелады у нас со Славиком. Всё чаще шушукается с проклятой Светкой, а на меня так печально смотрит, так обречённо, как будто я соседка, которая не хочет его понять. Ага, я не хочу, а та, за стеклом, хочет.
Так мне обидно: в чём же я провинилась? Почему ему милее эта стерва? Она же размазня, к тому же из другого мира, а из-за стекла ей всё равно не выползти. А я...
Да что говорить! Не любит меня Славка, он Светку-разлучницу любит, вот и весь сказ. У них с нею - полное взаимное разумение, а со мной - сплошные ссоры да скандалы. И в деревню ехать, кажется, расхотел.
Эх, мужики! Беда с ними. Как волка ни корми - всё в лес смотрит. Ладно Светик, она здесь, в квартире, к тому же с нею он изменить мне по-настоящему всё равно не сможет. А если бы она соседкой была по лестничной площадке? А ведь и такое возможно. Веры никому нет.
Жалко мне их обоих... А кто меня пожалеет? Уж точно не они.
20 июня
Это самый нелепый, самый непонятный и жуткий день во всей моей жизни. Столько всего случилось!
Проснулась ночью. Будто толкнул меня кто и сказал: посмотри на тумбочку! Я включила бра и приподнялась. А на тумбочке - лист бумаги. Письмо:
«Прости нас, Маша. Светик (на самом деле её, как и тебя, зовут Марией) предложила мне стать отражением. Я согласился. Когда ты будешь читать эти строки, мы будем уже далеко. Не нужны мы тебе, вот мы и уходим. Оставляем тебя наедине с твоей совестью, с твоею душой и надеемся, что рано или поздно ты простишь нас. Когда поймёшь, что не только мы виноваты в твоих несчастьях, но и ты.
Прощай.
Вячеслав и Мария».
Каково мне было прочитать такое! Я вскочила с постели, гляжу - а в зеркале - пустота, чернота. Будто это и не зеркало вовсе, а окно, глядящее в промозглую осеннюю ночь. Включаю свет - то же самое: чёрное стекло, и нет меня в нём, ничего и никого в нём нет.
Бегу в гостиную - та же картина: не зеркало, а чёрная могильная плита. В ванной - такая же, только маленькая. Перепугалась же я! Мне показалось, что я попала на кладбище, где в каждой могиле похоронена я, даже имени писать не надо, и так понятно, кто покоится под этими плитами. И такое горькое одиночество навалилось на меня, что я не выдержала и разревелась. Хожу по квартире, ищу в зеркалах себя, а меня нет. А слёзы текут из сердца моего униженного двумя ручьями безотановочно.
Вконец вымоталась, туда-сюда блуждая по комнатам, как призрак, упала на кровать, поплакала ещё немного - и уснула.
Просыпаюсь утром - на работу надо идти. Недавно устроилась. Магазинчик книжный, маленький, уютный, покупатели всё больше люди интеллигентные, не хамят. Я читать люблю, в книгах разбираюсь, быстро пообвыкла там. Правда, зарплата чисто символическая, но это же должно было быть временное место перед отъездом в деревню, так, на хлеб-масло заработать.
Надо идти, а сердце такое тяжёлое, целая тонна тоски и печали в нём, не пускает. С трудом поднялась, ещё раз осмотрела зеркала: без изменений. Слёзы просятся наружу из потемневшей моей души, такой же безликой, как и мои зеркала. Но я сильнее тоски. Я должна выдюжить. Пошла на работу.
Вернулась домой, точно в древний склеп, где вымерли даже призраки мертвецов. Надо что-то делать. Надо найти выход из этой черноты.
21 июня
Даже мужчина не может обойтись без зеркала, а я ведь женщина. Как мне приводить себя в порядок, если не вижу своего отражения?
Нашла выход: перестала следить за внешностью. Никакой косметики. Ведь даже зеркальце в сумочке стало чёрной пластинкой, даже в ночных окнах меня нет. Женщина без зеркала слепа. А с другой стороны, забот меньше стало, затрат на всякие модные штучки. Денег и без того мало. А я и так красива.
Надо быть сильной. И реалисткой. Жизнь продолжается. Подумываю, не уехать ли в деревню одной. Нужны ли мне мужчины? Обойдусь и без них!
24 июня
И ещё одно чудо случилось со мною.
Вчера был выходной. Пошла прогуляться в парк. Жарко, но в тени хорошо, ветерок такой ласковый - хоть обнимайся с ним и целуйся. Как же я соскучилась по нежности!
Взяла с собой «Хижину дяди Тома». Никогда не читала эту книгу. Люсе она нравится. Села на скамью. Неподалёку - две мамаши с детишками. Девочка и мальчик. Бегают, визжат, смеются, бросают воздушный шарик, большой, оранжевый. Видимо, хотят заставить его подняться в небо, а он тяжёлый, не желает улетать. Поднимется - и медленно опускается к ним в руки. Вот счастливые! Им и не жарко, и забот у них нет. А если и есть, так забыли их, увлечённые игрой. А мамаши их стоят под деревом, ведут серьёзный разгоор и даже не замечают счастья своих чад. Любят ли они их? Несомненно, любят. А я, любила бы я ребёночка? Не знаю.
Вот с такими мыслями раскрыла я книжку. И утонула в ней. Совсем забылась.
И вдруг:
- Маша, ты гибнешь.
Я встрепенулась, подняла голову: рядом со мною сидит цыганка. Обычная цыганка в цветастой юбке, молодая, не старше меня. Я гляжу на неё, а она - на меня.
- Маша, ты гибнешь, - повторила она.
- Откуда ты меня знаешь? - спрашиваю.
- Меня послала к тебе Глафира.
- Какая ещё Глафира?
Я уже привыкла к зеркальной мистике, поэтому не особо сильно удивилась тому, что какая-то Глафира послала ко мне цыганку.
- Пойдём со мной, - говорит, - всё сама увидишь и услышишь.
- Как-то это... - мямлю я, а сама думаю: что-то здесь не чисто. Заманит меня эта женщина - и пропаду я совсем.
- Не бойся, - настаивает цыганка. - Ты же смелая. Виктора не испугалась, Вячеслава отшила, даже отражение своё прогнать умудрилась. А теперь сживаешь со свету и оставшуюся тебе часть. Налачё лыджяла тут. Лукавый ведёт тебя.
- А Глафира мне поможет? - робко спрашиваю я, понимая, что рядом со мною сидит настоящая провидица. Неспроста это, думаю. Судьба, не иначе. А судьбе противиться - в петлю лезть, - говаривала покойная матушка.
- Поможет непременно, если ты сама захочешь спастись. - Цыганка встала. - Ну как, идём?
- Идём.
И вдруг я спохватилась:
- А
