сказал, чтобы мы, при прохождении таможенного досмотра, не упоминали, что имеем посторонние вещи, так как в этом случае могут возникнуть проблемы, так как по правилам, он сам должен был заранее оформить эту свою посылку на таможенном посту, но это хлопотно, а у него просто нет свободного времени. На наш вопрос, что, мол, там – за границей – своих «бычков в томате» не хватает, он с лёгким, как показалось, смехом ответил, что это, мол, конкурентный тамошним производителям товар и что, мол, наши кооператоры хотят поддержать клайпедский рыбзавод, а ещё, выйти на западные рынки с советской продукцией за настоящие деньги – свободно-конвертируемую валюту, которой недостаёт нашей стране. Мы осмотрели содержимое тары – обычные банки с обычной маркировкой на крышках и обычными бумажными этикетками, наклеенными по периметру каждой.
В каюту этот представительный пижон зашёл по-свойски – как к себе домой или же словно к своим старым приятелям. Помню, тогда неожиданно раздался телефонный звонок: у нас в каюте был телефон для внутренней связи – такой бежевый стандартный морской аппарат с жёстко-фиксирующей защёлкой переговорной трубки, чтобы во время забортного буйства стихии та не слетала со своего ложемента. Но каютный телефон молчал – внутрисудовая связь ещё не была включена, да и звук шёл как бы от этого нашего гостя. Вот тогда я впервые в своей жизни увидел… живой мобильный телефон: вертикальный «мини-дипломат», который держал в руках представитель нанимателя с консервами и был настоящим, как тогда называли, сотовым телефоном. Открыв верхнюю панель-крышку, наш гость достал трубку с пружинным проводом, ответил, что он, мол, «уже на месте» и, не убирая её обратно, вновь попросил нас передать коробку с консервами их представителю в Дании. Мы, пожав плечами, согласились. Ну, в конце концов, жалко, что ли. Представитель подтвердил в трубку, что, мол, всё o’k, поблагодарил нас за сотрудничество и, пожелав нам, как водится, семь футов под килем, с сим удалился, аккуратно прикрыв за собою дверь. Да, уже выйдя в коридор и закрывая проём, он заглянул в каюту одной головой и зачем-то пожелал нам «везенья и удачи». К чему были эти дополнительные напутствия мы в тот момент не поняли, да и не придали этому никакого значения: ну, сухопутчик – что с него взять.
И вот теперь элементарный, можно сказать букварный, вопрос таможенника как будто бы ошарашил нас. Сразу вспомнились истории про магазины «Океан», произошедшие на рубеже 70-х 80-х годов, когда под видом рыбных консервов предприимчивые дельцы паковали в килечные банки дефицитный валютный товар – чёрную икру, а по случайности осчастливленные нежданно-негаданной радостью покупатели её приобретали и балдели; а когда всё это подложничество вскрылось, то уголовные дела стали сыпаться, как из рога изобилия. И вот тогда-то мы сами могли бы оказаться в подобном положении, только не на месте счастливчиков, а на скамье подсудимых, как собственники груза или же пособники в мошеннической или хабарной схеме. Ведь та коробка с незатейливым ассортиментом, которую мы согласились передать в датском порту не известно кому, вполне могла быть «благодарностью» наших «кооперативщиков» за заключение договора на первоочередную установку этой криветкообрабатывающей лини именно на наш пароход. Как мы с Вовкой потом рассказали друг другу, эти картины промелькнули у каждого из нас перед глазами без сговора.
Любой сотрудник правоохранительных органов, а тем более таможенный работник практически профессиональный психолог. И тот офицер с лёгкостью смог бы определить нечистоплотность наших рядов. Но за нами в принципе не было ничего предосудительного. И хотя та злосчастная коробка лежала прямо под столом и на ней стояли ноги и мои, и Вовкины, мы про её откровенное наличие, честно говоря, чистосердечно забыли напрочь (вспомнили мы о ней и визуально её обнаружили лишь после ухода комиссии, так как оба захотели понять, что же там под столом, чёрт побери, мешается нормально расположиться нашим мослам). А то наше секундное замешательство и закулисные полувнятные мимолётные догадки, по всей видимости, находились на таком загоризонтном плане, что на наших искренних лицах ну никак не проявились. Так что на наши ответы «нет» он без каки-либо сомнений откликнулся беспристрастным проставлением положительных отметок в таможенных декларациях и, после проверки пограничником моего и Вовкиного паспортов моряка с их проштамповкой в графе «О выезде за границу», вместе с тем удалился. Так что не пришлось нам ни воздух набирать, ни задерживать его при себе, ни выдыхать с облегчением.
Чести ради могу признаться, тем более, что та моя любимая страна под назван СССР давно осталась лишь в истории да незабвенно в памяти, а все сроки давности давным-давно иссякли, да и к тому нашему «рыбному делу» – коробке с рыбоконсервным ассорти – ни я, ни Вовка не имели ровным счётом никакого практического отношения, – в тех «рыбных» банках была… первосортная вкуснейшая настоящая чёрная икра. Мы со вторым помощником узнали об этом ровно через одну неделю после нашего прихода в Фредериксхавн: поднявшийся на борт «Возничего» представитель кооператива, к которому мы были прикомандированы, забирая передачку, от всей души поблагодарил помощников, то есть нас, и оставил нам в качестве презента одну баночку из тех, что мы привезли. На наши удивлённые взгляды, мол, на кой бал нам эта «прелесть», он лишь ухмыльнулся и настоятельно порекомендовал открыть её и съесть содержимое здесь в каюте вдвоём без гостей. Ту банку мы вскрыли в тот же вечер после ужина вдвоём без посторонних. Там был стопроцентный осетровый деликатес. Стало понятно о какой «удаче» и о каком «везенье» говорил тот клайпедский кооперативный щёголеватый проситель с сотовым телефоном. Холодный пот не прошиб нас и страшливые мурашки не пробежали по телу, так как, во-первых, всё уже было позади, ну а другое – ни в Союзе, ни за его пределами никакие подписи за получение и сдачу того груза мы не ставили и никаких барышей не имели. Но вот с тех пор я зарёкся брать для перевозки какие-либо пришлые посылки, которые кто-либо просил передать, хоть даже и со слезами на глазах.
А тот продукт мы съели: быстро, не оставив в банке ни одной икринки, ни единого следа на столе и ложках.
Выходя из Клайпеды два члена нашего экипажа – рефмеханик и электромеханик (два приятеля, соседствующие и по многоквартирному дому на берегу, и по судовой каюте, жёны которых – две родные сестры) – взяли с собой втихаря, – так как были ограничения на вывоз за пределы СССР, – ящик водки «Столичная». Тогда «Столичная» для любого иностранца представлялась самым почитаемым и слюновыделяющим вожделением. Для нас же она являлась, в прямом смысле слова, – жидкой валютой.
В первые два дня после захода в порт-городок, в дальнейшем распонятый нами и полюбившийся, новоявленные «контрабандисты» проводили разведку: они ходили по магазинам и барам и искали тайного покупателя своей, по сути, нелегальщины. «Тайного» потому, что ограничения были не только на вывоз из СССР, но и на ввоз подобного продукта в любое европейское государство. Кстати, в нашей стране в семидесятых и восьмидесятых годах, ушедшего, мало по малу забываемого века, теперь уже ставшего ИСТОРИЕЙ для изучения и анализа учеными мужами и главами в школьных и университетских учебниках, также были ограничения и на вывоз-ввоз спиртного – один литр крепкого алкоголя на одного человека.
Конец восьмидесятых двадцатого века. Помнит кто? Ну, кто-то помнит!
В обычных магазинах практически ничего не было – в списках дефицита состояло почти ВСЁ (хотя, кое-где кое для кого всё же было это ВСЁ, – всё что угодно душе и телу). Все рядовые граждане пытались максимально эффективно и наиболее плодотворно отоварить полученные в месткомах и собесах талоны – проштампованные круглой печатью разноразмерные разноцветные бумажные прямоугольнички, с указанными в них ежемесячными нормами потребления одним человеком конкретных товаров: основных продуктов питания (сахар, подсолнечное масло, гречневая крупа и дрррр.) и средств личной и общей санитарии (мыло, стиральный порошок и прочее схожее). Всему остальному необходимому или желанному бесталонному, но отсутствующему в свободной продаже, изобретательные по своей природе и наученные пёстрой жизнью люди находили более или менее приемлемые альтернативы. Так, например, туалетную бумагу творчески и вполне успешно заменяли свежими трудовыми, правдивыми, гудящими и призывными газетами. О какой-либо другой про- и непромакающей гигиенической экзотике тогда мало кто знал, чем был неосознанно осчастливлен и удовлетворён. Потому как зависть к тому, что у кого-то есть то, что нигде и ни за какие коврижки не поиметь, плохое чувство, вредное даже, как для физического, так и для нравственно-психологического здоровья.
Конечно же, было в дефиците и универсальное во всём Советском свете средство расплаты за всё сущее и несущее – водка, которая тоже была по талонам. Но владение неиспользованными талонами не гарантировало спасение от неврозов из-за пустого стола, малого стула или же беспрестанного ношения штопаного-перештопанного многократно перелицованного обесфэшенного платья. Спасти могли лишь достаточное количество дензнаков и наличие соответствующих поставленной задаче – достать то, чего нигде нет – связей за периметром розничной торговой точки. Иметь нужно было и связи, и деньги, причём, одновременно: отсутствие одного из слагаемых этой сплотки не позволяло решить насущное уравнение – утоление товарного голода. Когда же и если чего-нибудь из этих двух известных условий недоставало, тогда на помощь приходила лишь она – живая ОЧЕРЕДЬ.
Очередь! Наши люди, которые постарше, испытали в те времена на себе её убедительно-твёрдый, надёжный, а случалось так, что и необузданно-бешенный характер. Те же, кто помоложе – наверняка знают об этом по наследуемым правдивым байкам близких, архаичным газетным подшивкам, классике отечественной фильмографии и вполне понятным им бородатым анекдотам.
Западный обыватель знать не знает, ведать не ведает, а расскажи, – то просто-таки не поймёт, какое это чудо чудное – очередь: какое это несчастье и одновременно радость – принуждённое незатейливое общение в ней; не прочувствовал ещё пока (хотя, как знать то, чего не знаешь, глядишь, а у них всё такое – впереди); не примерил ещё на себя её природную всепогодную стихийность и предсказуемую непредсказуемость, приносящую удачу или поразительный «пролёт», душевные и физические негу и скорбь, её откровения и тайны, её неписаные законы и традиции, завещанные предками, даже некую семейственность. Очередь сближала и сплачивала и, в тоже время, разделяла и провоцировала. Очередь была другом и врагом, спасением и омутом. Очередь была живым, трепетным и перманентно трепещущим организмом, состоящим из уставших, взволнованных, испуганных, нервных, растрёпанных, растерянных, одетых во что попало, часто не к месту и не по погоде, отпросившихся с работы «на
| Реклама Праздники 12 Июня 2024День России 11 Июня 2024День работников легкой промышленности 14 Июня 2024День работников миграционной службы 21 Июня 2024День кинологических подразделений МВД России 18 Июня 2024День медицинского работника Все праздники |