аппетитная...
— Какая?
— Ну, слюни на тебя многие пускают. Так понятно? Вот. А кто заступится? Только я здесь такую власть имею. Слово скажу — никто к тебе не подойдет.
— А что же с меня потребуешь... Нил, за свою заступу? Ведь у меня кроме девичьей чести и нет ничего...
— Да ты не бойся меня Дуняша. Я в этих делах опытный... Никуда твое девичество не денется. А замуж соберешься и перед мужем будешь честная.
— А как же...
— А вот послушай меня. У тебя вон грудки какие — большие да упругие. Вот если ты дашь мне их потрогать да погладить, ничего ведь страшного не будет?
— Так то оно так, только ведь стыдобушка какая дяденька... то есть Нил...
— Дуняша, да ведь вся твоя «стыдоба» тогда, когда тебя на людях за груди мнут, а мы здесь один на один, я потрогаю, поглажу, никто и не узнает...
— Ну если так... Только смотрите... Нил, ежели кто узнает, меня ведь здешние бабы со свету сживут...
— Никто не узнает! А бабы... Я им рот заткну, есть и на них управа. Ну. согласна?
— Дак от меня-то что надо? Вот я, вся тут.
- Вот и ладно. Ты сиди тихо, не дергайся и громко не вскрикивай. Я тебе больно не сделаю...
Он взял Дуню за руку, подвел к краю кровати и нажав на плечо заставил сесть. Потом присел рядом и начал поглаживать легонько по голове. Дуня сидела напряженно, ожидая подвоха. Но мужчина все так же ласково оглаживал ее по спине, плечам, рукам. Нил, видя что она немного расслабилась, подложил ей под спину большую подушку.
— Вот так Дуняша, обопрись, отдохни на мягоньком...
Он снова уселся рядом, но оглаживал уже не спинку, а передок. Дуня снова слегка напряглась, но мужская рука скользила по ее телу почти не задерживаясь.
Подходя к низу живота девушки рука останавливалась и вновь шла вверх. Дуня, полулежа на мягкой подушке даже начала испытывать легкое удовольствие — никто и никогда ее так ласково не оглаживал, даже родная мать.
Вдоволь нагладившись, Нил наклонился к ней и шепотом сказал:
— А теперь грудочки, а Дуняша?
Девушка лишь слегка зарумянилась и молча кивнула. Мужчина положил руку на одну грудь, потом на другую. Он и не думал их больно тискать, как она ожидала. Слегка пожал и убрал руки.
— Дуняша, давай ворот тебе немного расстегнем, а то через платье и не почувствуешь ничего...
— Боюсь я, Нил...
— Да ведь я через нижнюю рубашку только потрогаю, чего же бояться.
Мало-помалу, Дуня поддалась уговорам и позволила расстегнуть верхние крючки своего «барского» платья. Нил, растянул верхнюю часть лифа и одним движением «выпустил» груди девушки наружу. Но они, как он и обещал, были целомудренно прикрыты нижней рубашкой.
Добравшись до вожделенных предметов, мужчина начал их поглаживать и потискивать уже смелее, а потом вдруг начал целовать Дунины соски. Через тонкую ткань исподнего мужские поцелуи достаточно хорошо ощущались. Девушка от неожиданности едва не вскрикнула, но предусмотрительный охальник вовремя положил ладонь на ее губы.
— Тише, Дуняша, не бойся маленькая, я тебя не обижу... Дай только поцелую твои грудочки...
Девушка сидела с бьющимся сердцем: взрослый малознакомый мужик тискал и целовал ей груди, а она чувствовала что ей это приятно! Еще бы! Дуню вообще еще никто никуда не целовал (если не считать христосования на Пасху). Она обнаружила, что ее груди реагируют на эти поцелуи появлением горячих мурашек, которые сходят по бокам на живот и убегают куда-то в самый низ...
Нагладившись и нацеловавшись, Нил напоследок слегка покусал Дунины встопорщенные соски, от чего она издала какие-то полустоны-полувсхлипы. Потом он помог девушке засунуть груди на место и застегнуть крючки на платье.
— Ну что, Дуняша, обидел ли я тебя? Было ли тебе больно или плохо?
— Благодарствуйте... Нил, ничем я не обижена...
— Завтра еще придешь?
— Да я бы не против... Только вот бабы... Я вот сейчас приду поздно...
— Я же тебе сказал — никто вякнуть не посмеет! А насчет меня — ругай да жалуйся!
— Как это?
— Ну, говори, охальник мол, старый, пристает, щупает, тискает, с бела свету сжить хочет... Ну как вы бабы причитаете? Мне что ли учить? Поняла?
— Поняла, Нил... Только зачем это? Ты ведь меня не обидел, даже наоборот...
— Чтоб не завидовали тебе. Если узнают, что я с тобой «лаской», а не «таской» — черной завистью изойдут! Поняла?
— Поняла...
— Ну, иди с Богом! Завтра жду.
Придя в людскую, Дуня ожидала косых взглядов, но нее никто не обращал внимания. Только Маруська, уже укладываясь спать шепотом спросила:
— Ну че, делал он с тобой че?
Дуня ответила как учили:
— Охальник он старый! Столько меня щупал, мучил-тискал, насилу вырвалась!
— Это он может... И не только он. А знаешь, ведь он от тебя не отстанет!
— Знаю, — окрысилась Дуня. — о том и горе горюю.
— Такая наша девичья доля — от охальников мучения терпеть...
— Ага, — разомлевшая от чаепития и целования грудей Дуня зевнула и полусонным голосом сказала:
— Спи уже, рано вставать завтра...
Вечером Дуня уже не со страхом, а с нетерпеливым любопытством вошла в комнату Нила. Что-то он надумает с ней делать на этот раз? Попив чаю и съев пряник, Дуня не дожидаясь приглашения взяла мужчину за руку и подвела к кровати.
— Что сегодня со мной делать будете... будешь, Нил, какие шутки шутковать?
— Да какие шутки, Дуняша? Так поласкаемся немного, да и к себе пойдешь. Я тебя не обижу.
— Да уж, верю что не обидишь! Только, Нил, кручина у меня есть...
— В чем печаль Дуняша?
— Да я вчера так и сказала, как ты велел: мол силком зажимает, мучает-тискает... Только ведь в субботу баня, а бабы, ежели синяков на мне не увидят, сразу смекнут, что я вру. Так что придется тебе меня помучить-потискать...
— Да уж, это действительно трудность... Только мучить или бить я тебя не буду.
— А как же синяки?
— А мы их сделаем моим способом, приятным. Сейчас покажу.
Нил усадил Дуню на кровать, расстегнул без всякого ее протеста крючки на платье — на этот раз гораздо ниже, почти до пупка и положил девушке руки на плечи.
— А теперь, Дуняша, давай твои красивые грудочки оголим...
— Как это? — вскинулась она, — это же стыд то какой!
— Ну какой стыд! Ты в деревне в баню ходила?
— А то!
— Мылись ведь мужики с бабами и девками вместе? А баня-то, наверняка еще и общая с соседями была? Ну вот и посчитай, сколько мужиков тебя голую видели?
— Так то баня...
— А у меня чем хуже? Мы вдвоем, никто не знает, не видит... А я тебя поглажу-поцелую немного, да и отпущу восвояси...
— Ну если так...
Нил молча взялся за широкие бретели «господской» ношеной сорочки и аккуратно спустил их с плеч девушки. Она еще поколебалась немного, прижимая ткань руками, потом опустила их и белая материя упала вниз, обнажив девичьи спелые груди уверенно больше третьего размера. Упругие полушария дерзко топорщились темно-розовыми сосками с небольшими аккуратно очерченными ареолами того же цвета.
Нил погладил девушку по головке, как маленькую и ласково сказал:
— Ну вот Дуняша, ничего страшного и не случилось. Сейчас мы твоими грудочками полюбуемся, погладим их, поцелуем, а потом — наставим синяков.
— А как?
— Откинься на подушку, все увидишь.
Нил опять пристроился к полулежащей девушке, погладил и слегка потискал ее спелые полушария, а потом начал их ласково и сильно целовать. А сам руками наглаживал ее по голой спине. Дуню буквально захлестнули новые ощущения. Впервые в жизни ее тела касались не для того, чтобы ущипнуть, стукнуть или толкнуть, а чтобы приласкать! Она полностью улеглась на подушку, закрыла глаза и с горящими от смущения щеками отдалась во власть ласковых и сильных рук. К концу сеанса девушка была полностью расслаблена, а вся верхняя часть ее тела «до пояса» оглажена и обцелована.
Мужчина с сожалением оторвался от спелых грудей с воинственно топорщащимися сосками и сказал:
— Ну, Дуняша, теперь займемся синяками.
Девушка нехотя открыла глаза, сладко потянулась и сказала:
— Давай... А как?
— Сейчас увидишь!
Нил взял ее слегка возбужденную грудь, приник к ней губами, покрыв довольно большую поверхность и стал осторожно, но сильно, тянуть нежную кожу внутрь своего рта. Дуне было вначале немного щекотно, потом от прилива крови возникли слегка неприятные ощущения. Девушка непроизвольно потянула стиснутое полушарие на себя и мужчина с громким вздохом оторвался от ее тела.
— Вот, смотри!
Нил опять отпустил ее грудь и подвел к зеркалу, висевшему на противоположной стене. На бело-розовой превосходной и гладкой коже расплылось большое яркое багровое пятно.
— Это что? — испуганно спросила Дуня.
— Это засос. Через день он потемнеет, потом посинеет, вокруг появится желтая каемка, в общем к субботе от синяка не отличишь. А бить и тискать тебя при этом не требуется.
— Ну мне таких засосов много надо — скажу, что попервости отбивалась от тебя из последних сил!
— Ладно, сколько надо, столько и сделаем.
Когда верхняя часть тела девушки была «обработана», она смущаясь и краснея, сказала, показывая на свои бедра и попку:
— А там как же? Тоже ведь места для щупанья самые подходящие...
— Ну, если ты минут на пять оголишь свою попку, то думаю я справлюсь.
— Ой, стыдобушка какая!
— Дуняша, ты опять?
— Ну дак как? Титьки показать али подол задрать это ведь не одно и тоже!
— Ну, во-первых мы тебе ничего задирать не будем, а аккуратно завернем. А потом я обещаю, что ПОКА, тебя там трогать не буду, только те места, где будут оставлены следы.
Дуня опять покраснела и недовольно пробурчала:
— Ладно, давай, заворачивай. Так ты меня че в жо... ну в общем туда целовать будешь? Ой стыдоба... Только ты там ничего не разглядывай. Сделал дело и назад.
— О чем речь!
Дунину попку обработали за десять минут. Нил, как и обещал не стал там ни к чему прикасаться руками и она успокоилась. Следующий приступ стыдливости случился при переходе к передней части девичьего тела. Дуня стояла насмерть — она никому не позволить смотреть на свою... ну, в общем, на ЭТО место — не зря же у девушек это так и называется: «срам»! Она позволила поднять подол до верхней части бедер и лежала с пунцовым от стыда лицом, тесно сомкнутыми ногами и плотно прижимала подол к своему лобку обеими руками. Нил ограничился здесь парой следов, но большого размера.
Когда Дуня смогла, наконец, одеться, на ее лице появилась довольная улыбка.
— Вот Нил, какой ты хитрый! И не бил, не мучил, а как разукрасил! Спасибочки тебе на этом.
— А ты отблагодари меня!
— Да как? Титьки ведь ты уже посмотрел и пощупал...
— Ну я тебя вон сколько раз целовал, и даже там, — показал на попку девушки. — а ты меня ни разу! Вот и поцелуй меня в губы!
— Да я не умею! Да и боязно...
— Я научу! А боятся чего — от поцелуев дети не родятся!
— Так то оно так... Ладно, только я глаза закрою — стыдно.
Дуня закрыла глаза и стала столбом. Нил подошел к ней, слегка приобнял, запрокинул голову девушки назад и прошептал:
— Губы-то приоткрой, не укушу, не бойся.
Затем он обхватил Дуню покрепче и впился в ее пахнущие свежестью алые пухлые губы. Когда девушка очнулась, то ощутила себя в крепких мужских объятиях. Она еле-еле смогла восстановить дыхание. После долгой паузы Дуня насмелилась спросить:
— Это че, все так в городу целуются?
— Не в городу, а в городе. Нет, не все. Только те, кто умеет. Я — умею.
