Лейла заерзала на стуле.
Китаянка захлопнула книжку, спрятала в сумочку.
Сердце Абдурахмановой почему-то забилось быстрее.
Китаянка подняла глаза, посмотрела на Лейлу. Долго, строго. Встала и проследовала мимо Лейлы к туалету.
Абдурахманова вспомнила суровые наставления Абдула Кизлярского, его несвежее лицо, запах изо рта… Мужик… Мерзкий, вонючий мужик.
Язык Лейлы жаждал клитора. Она поднялась и направилась за китаянкой.
Абдурахманова замерла перед рядом белых кабинок. В одной из них скрывается красивая китаянка. Уже пописала и ждет Лейлу. Какой приторно-сладкий вкус у только что пописавшей вагины!
Лейла пошла вдоль кабинок, прислушиваясь.
Белая дверь внезапно распахнулась перед женщиной и ударила ее в лицо. Абдурахманова охнула, падая на пол. Из кабинки вышла китаянка. Она улыбалась.
-Я … я, - залепетала Лейла, размазывая по лицу хлещущую из носа кровь. – Я просто пописать…
В глазах китаянки сидела смерть. Абдурахмановой стало так страшно, как никогда в жизни. Даже во время зачистки в лесах Урус-Мартановского района.
-Кто ты? – простонала она.
Си Унь приблизилась к Лейле и наступила ногой ей на живот. Взрывчатка вдавилась под ребра Абдурахмановой.
-Рожать собралась? – холодно спросила Си Унь.
-Да, я беременная, - соврала шахидка.
-Рада за тебя.
Си Унь вынула из сумочки небольшой пистолет с глушителем. Абдурахманова следила за ней, как кролик за выписывающим коленца удавом.
-Не подумай, что мне жалко самолет, - сказала Си Унь. – Просто мне нужно лететь.
Шахидка заплакала, глядя в дуло пистолета. Ей вдруг чертовски, до боли, до дрожи захотелось жить. Но жить было нельзя.
Си Унь спрятала пистолет, и, ухватив шахидку за ноги, втянула труп в одну из кабинок. Плотно закрыла дверь. Подошла к рукомойнику, вымыла и высушила руки. Посмотрела в зеркало. Вынула из сумочки красную помаду.
За иллюминатором кучерявились облака.
Дети просили стюардессу принести лимонаду. Одна старушка усердно молилась. Пожилой мужик сбоку разглядывал ноги китаянки.
А Си Унь читала книжку. Книжка называлась «Околоноля».
Пункт 17
3 марта 2017 года
«Трясясь в пломбированном вагоне… Черт, не так»
Алексей отошел от окна, за которым наматывались на клубок пустоты версты Империи. Сел к столику, отпил из пластиковой бутылки сыворотки.
Он знал, что приказ Путина о его ликвидации усилен особым приложением; что по следу идет Спецподразделение Нацгвардии – отборные ублюдки, кормящиеся с руки Вождя; что Берлога и ее жители находятся под угрозой. Знал, но в данную минуту почему-то думал о запавшем в голову дурацком стихотворении.
«Трясясь в вагоне… В каком вагоне, черт подери?»
Рука потянулась за сигаретами, и он вспомнил.
-В прокуренном! – голос Алексея распространился по пустому купе, как огненный шар при взрыве газа.
-Трясясь в прокуренном вагоне… Как там дальше?
Поезд замедлил ход. Показалась станция.
«Он стал безмолвным и смиренным».
Ну, нет, суки! Не дождетесь, чтобы он, Алексей Навальный, лидер свободцев (по имперской терминологии, берлогеров), стал безмолвным и смиренным. Мы будем бороться. Мы еще живы. Путин не сможет спать спокойно.
Поезд дернулся и остановился.
«Что такое?»
Алексей подошел к окну.
Полустанок. Похожее на деревенскую избу здание вокзала. Табличка: « 147 км». Ни души. Сто сорок семь километров до Владибурга. До столицы Империи. До логова Путина.
«Почему стоим?»
За зданием вокзала – черный мартовский лес. Мрак.
Алексей смотрел в окно. Он все ждал: сейчас платформа заполнится людьми в форме Личного Батальона, начнется проверка поезда. Но этого не случилось.
Поезд тронулся.
Алексей выдохнул, взял бутылку с сывороткой. Отхлебнул.
Пока все идет по плану. Через два часа он будет во Владибурге, где его ждет встреча с загадочным мистером Б.
Навальный вспомнил разговор с мистером Б по Телефону. Свободцам стоило колоссальных трудов установить соединение, внедрившись в линии китайской сотовой компании. Ради этого соединения погибла Воробушек. Мистер Б. говорил очень убедительно. Он назвал Код Немцова. Ему можно верить. Наверное.
«Наверное, можно верить», - Алексей достал сигарету, закурил.
Поднялся, подошел к зеркалу на двери купе. На него смотрела несимпатичная черноволосая женщина с ярко-накрашенными губами, с неаккуратно подрисованными глазами, одетая в кофточку с вырезом из которого выглядывали сиськи. Конспирация, блядь.
Поезд пошатывался от скорости.
Алексей почувствовал голод, наклонился, чтобы поднять сиденье и достать тормозок, заботливо собранный Кичановой.
Тут-то все и произошло.
Что-то громыхнуло. Алексей ударился головой об полку, упал. Снова грохот. Навального подкинуло, швырнуло к потолку, потом он закувыркался, ударяясь о твердость вагона.
Последнее, что мелькнуло у него в голове:
«Нечеловеческая сила в одной давильне всех калеча».
Пункт 19
3 марта 2017 года
Последствия катастрофы были чудовищными.
Чиновник для особых поручений Фондорин понял это сразу.
Скорый лежал под откосом, несколько мощных елей, переломленных, как спички, придавили его к земле.
Однажды в детстве (таком далеком!) Петр Эрастович наблюдал, как его дед выволок из погреба крысу. Ножи крысоловки перерубили зверю хребет. Так вот поезд напомнил Фондорину ту крысу.
-Петр Эрастович, - скользя по грязи, к нему спешил следователь прокуратуры Горчаков с двумя амбалами - полицейскими и священником. Как ни были черны думы Петра Эрастовича, он не мог внутренне не улыбнуться комизму, с которым святой отец подобрал подол рясы, стремясь не окунуть его в слякоть.
-Что случилось, Евгений Николаевич? – болезненно сморщившись, осведомился Фондорин.
Горчаков подошел. Дышал тяжело, лицо и шею залила краска.
-Ну, не молчите, - взмолился чиновник. – Говорите же. Сколько погибших?
-На данный момент четыреста восемьдесят, из них девяносто восемь дети, - отрапортовал Горчаков и махнул рукой. – Да дело не в том.
-Что значит не в том?
Изумление с изрядной долей гнева отразились на холеном лице Петра Эрастовича.
Как раз в этот момент мимо прошлепали по грязи санитары с носилками. Петр Эрастович прижал к носу платок. На носилках лежала девушка. Одна нога (Петр Эрастович взглядом опытного донжуана отметил аккуратные пальчики с хорошим педикюром) беспомощно свисала с носилок, а другой ноги… Другой ноги не было вовсе.
-Боже милосердный Исусе Христе, - проговорил священник и, вдруг, отвернувшись, блеванул.
Петр Эрастович взглянул на него: молодой, бороденка жидкая. Видно, рукоположен недавно и не насмотрелся еще. Впрочем, как и он, чиновник особых поручений Фондорин. Петр Эрастович почувствовал нечто вроде благодарности святому отцу, так как тот своим походом в Ригу отвлек его самого от рвотных позывов.
-Извините, - отблевавшись, молвил священник. На бороденке его висела отвратительная слизь.
Горчаков потянул Фондорина за рукав.
-Пойдемте, Петр Эрастович. Вы должны это увидеть.
Тот покорно последовал за ним.
Они направились к замершему у раскуроченного полотна ремонтному поезду, в одном из вагонов которого расположился медицинский штаб.
Горчаков молчал, и это раздражало Фондорина. Чиновник не любил сюрпризы.
-Евгений Николаевич, да скажите вы, наконец, в чем дело.
-Увидите, Петр Эрастович.
Горчаков постучал в дверь штаб-вагона, ему открыли.
-Прошу.
Петр Эрастович, ухватившись за поручень, взбежал по ступенькам. В штабе находился врач и медсестра.
-Вы кто? – нахмурился врач.
-Это Фондорин, из Администрации, - представил чиновника Горчаков, стоящий у того за спиной.
Лица врача и медсестры вытянулись.
-Здравствуйте, - сказал Петр Эрастович, испытывая некоторое неудобство. – Ну, что тут у вас?
-Вот.
Врач суетливо отстранился и Фондорил увидел лежащую на кушетке женщину, черноволосую, крупную. Грудь женщины тяжело вздымалась.
-Что за хуйня? – не сдержался Петр Эрастович, - Извините, - взглянул на медсестру, затем на Горчакова. – Вы хотите показать мне раненую женщину? Я уже видел, не далее чем три минуты назад.
-Петр Эрастович, - врач поправил очки. – Проведите ей приватный осмотр.
Фондорин нахмурился.
-Какой осмотр?
-Приватный.
И тут произошло нечто, заставившее Петра Эрастовича охнуть. Врач сунул руку под юбку раненой женщине и ощупал ее гениталии. Вынул руку.
-Вот так.
-ВЫ ЕБАНУЛИСЬ?
-Петр Эрастович, - голос Горчакова стал жестким. – Вы обязаны это сделать. Как чиновник по особым поручениям.
Фондорин уставился на него: злость закипала в груди, скованной имперским мундиром. Но Горчаков выдержал этот взгляд.
-Вы обязаны, Петр Эрастович.
«Да, обязан», - мысленно согласился с ним Фондорин.
Если следователь прокуратуры и медик Специальной Группы Противодействия заявляют, что он обязан: он обязан. Но если это дурная шутка … Клянусь, они добавятся к спискам погибших при крушении…
Зажмурившись, Петр Эрастович сунул руку под юбку.
Сколько раз он делал это! Например, на светских раутах подходил к незнакомке, проверял, есть ли на ней трусики. Нащупывал клитор. Незнакомка закатывала глаза, не смея стонать (вокруг до черта людей), в ее руке дрожал бокал со вдовой клико. Она кончала, и Петр Эрастович скрывался в толпе, облизывая палец.
Так и сейчас он ожидал нащупать знакомые очертания: холмик, разделенный щелью, мягкие губы, обнимающие твердый клитор. Но нащупал чиновник иное.
-Еб твою сраку, - воскликнул он, бледнея.
Вместо холмика со щелью под юбкой раненой женщины был стандартный набор не слишком рьяного туриста: колбаса и два яйца.
Пункт 20
4 марта 2017 года
Когда Алексей очнулся и, открыв глаза, увидел сидящего в кресле холеного господина с усиками и седыми висками, он подумал: «Лучше б не просыпаться. Не просыпаться…»
В посттравматическом бреду Навальный, подобно Вере Павловне Чернышевского, видел государство с идеальным строем. В этом государстве выборы честные, чиновники неподкупные и нет Путина.
-Очнулись, мадам?
Алексей посмотрел на холеного господина.
-Пить…
-Скотч, пиво?
-Воды.
Господин с усиками хлопнул в ладоши. В палату вбежала медсестра.
-Воды принесите.
Алексей вырвал высокий стакан из рук медсестры и вмиг осушил. Вытер губы рукавом пижамы.
-Унесите стакан.
Господин с усиками дождался, когда за медсестрой закрылась дверь, повернулся к Навальному.
-Меня зовут Петр Эрастович Фондорин, я чиновник для особых поручений.
Фондорин мог бы не представляться: Алексей был наслышан про этого ублюдка, ручного пса Путина, готового перегрызть глотку родной матери за «покушение» на имперскую идею.
-Вижу, вы знаете, кто я, - холодно усмехнулся Петр Эрастович. – Но кто вы … мадам?
Алексей сжал кулаки.
-Молчите? Напрасно. Уверяю вас, у нас есть все возможности для того, чтобы помочь вам заговорить.
В голосе чиновника для особых поручений сквозила доброжелательность, но именно из-за нее холодок пробежал по спине Навального.
-То, что вы берлогер, очевидно, - сказал Фондорин, достал портсигар, подумал, спрятал обратно. - Эта конспирация, эти сиськи, - топорная робота. Надо же, имплантировать сиськи, и оставить хуй.
Фондорин откинулся на спинку кресла и расхохотался. Алексей с ненавистью смотрел на его коренные (превосходные) зубы.
-А может
