правы. Да, почти во всех источниках говорится, что в черновике стихотворение было озаглавлено «Гречанке», потом зачеркнуто, а позже Пушкин назвал его «Иностранке». И тут появляется вторая подсказка, косвенно говорящая, что мы на правильном пути. Всегда надо внимательнее смотреть оригиналы, обращая внимание на мельчайшие детали! На самом-то деле в черновом варианте стоит «Гр…», а не «Гречанке». Но ведь эти две буквы «Гр» могут обозначать совсем другое, допустим, «графине».
Кстати, а была ли она на самом деле гречанкой? Может, просто знала «Историю одной гречанки» модного тогда аббата Прево?
Вигель пишет, что Калипсо знала французский язык – откуда же тогда «на языке тебе невнятном»? Пишет, что уже не было никакой страсти к ней у Александра Сергеевича. А все воспоминания барона Ф. Ф. Вигеля отличаются точностью, беспристрастностью и даже некоторым самобичеванием. И он пишет, что Калипсо ловко воспользовалась антипатией, которую питали к ней с матерью молдаване, и выдала себя за жертву, брошенную английским лордом.
О Калипсо вышло немало книг и даже сняты фильмы. Но только один человек сказал правду. Эрнест Симмонс в статье «Байрон и греческая девушка», посвященной Калипсо, доказал, что она не была прототипом Леилы в байроновском «Гяуре» и не могла быть любовницей лорда. Байрон прожил два месяца в Константинополе, где, как утверждали мать и дочь Полихрони, Калипсо познакомилась с ним. Но английский поэт оказался в турецкой столице в 1810 году, а в это время Калипсо было всего шесть-семь лет.
Так что в Кишиневе она ловко обманула Пушкина, узнав о его поклонении перед английским собратом. И Пушкин это понял. Посвятил ей стихотворение «Ты рождена воспламенять воображение поэтов», занес в свой знаменитый «донжуанский список» – и всё. Послание «Иностранке» адресовано не Калипсо. Не ей он написал «Хочешь ли ты меня любить?» Тогда – кому?
Как вас теперь называть?
На мой взгляд, есть и третья подсказка, точнее – повод для размышлений и предположений. Те самые две буквы «Гр», которые все до сих пор читают, как «Гречанке».
И теперь самое время вернуться к весне 1824-го, когда 30-летняя Софья Осиповна Долгорукова приехала в Одессу – город, который основал ее отец. И не фамилия ли по мужу г-жи Де Рибас заставила Пушкина написать букву «D»?
О ней не многое известно. Знаем лишь точно, что и Пушкин, и Воронцовы были в курсе истории ее деда – значит, и принимать ее надо с соответствующими почестями. Не как особу царских кровей, конечно, но то, что она приходится императрице Екатерине II чуть ли не «внучкой», – это граф Воронцов вынужден был учитывать.
По мужу Софья Осиповна была княгиня. По отцу – неаполитанской виконтессой. Может, отсюда буква «v»? Pour la vicomtesse D` – «для виконтессы де…» Поэт просто не знал, как ее правильно называть. Софья Долгорукова для одесского высшего общества была иностранкой. Она долго жила в Италии и по-французски говорит плохо. Но как же хочется молодому поэту спросить эту красивую неаполитанку: «Veux tu m’aimer»? – «Хочешь ли ты любить меня?»
Теперь все сходится! Думаю, что в доме одесского генерал-губернатора Софья Осиповна Долгорукова была принята, и именно там Пушкин увидел ее. Что было дальше – никто не знает. Известно лишь, что через три года Софья Долгорукова оставит мужа вдовцом. А великий Пушкин оставит нам чудесное стихотворение: «На языке, тебе невнятном, Стихи прощальные пишу…»
Часть II
Тревожная осень 1823-го
Исследователь великого поэта В. М. Лобов (кстати, тоже не профессионал-филолог) пишет: «Таинственная надпись на черновике «Евгения Онегина» стоит у строфы IX второй главы, в которой было написано: «Певцы слепого упоенья, / Напрасно шалостей младых / Передаете впечатленья / Вы нам в элегиях живых». Затем поэт кое-что зачеркнул и исправил, уточнив чувства, обуреваемые им: «Не пел порочной он забавы… / Он оскорблять гнушался нравы… / Как тот, чья жадная душа / Добыча вредных заблуждений / Добыча жадная страстей / Преследует в тоске своей / Картины прежних наслаждений / И свету в песнях роковых / Безумно обнажает их».
Речь здесь идет не обо всей IX строфе «Евгения Онегина», а о черновике к поэме, точнее – о таинственных пяти буквах слева на полях: «Q. S. F. O. Y.»
Фундаментальная электронная библиотека (ФЭБ) ЭНИ «Пушкин» так комментирует на стр. 298 раздела 17 шифрованную надпись на черновой странице «Евгения Онегина»: «Q. S. F. O. Y. Запись в тетради № 2369, л. 262, на странице, где черновик VIII и IX строф второй главы «Евгения Онегина», писавшихся не ранее 22 октября и не позднее 3 ноября 1823 г. (напечатано впервые у Я. VI, 561). Смысл букв расшифровать не можем. Может быть, они имеют отношение к рисункам голов, находящимся на этой странице».
…Понятно, что лучший способ разгадать тайную запись, – сесть надолго с оригиналом и вжиться в духовную атмосферу, в мысли, что одолевали великого поэта в тот период. Поскольку этого не дано, предлагаем свою версию. Но сначала – предыстория.
За два года до появления загадочных пяти букв, в 1821 г., движение декабристов в России вступило в новую фазу: на севере и юге страны параллельно создаются вполне зрелые революционные организации, которые разрабатывают программы преобразования России.
Южное общество сложилось уже в феврале 1821 г. Фактическим вождем его стал Павел Иванович Пестель – сын сибирского генерал-губернатора, полковник. «Его крупная фигура главенствует над заговором», – писал о нем А. Герцен. «Сущий Робеспьер», – назвал его следователь по делу декабристов Боровков. Все, кто знал Пестеля, восхищались его умом и силой воли. Именно Пестель составил манифест декабризма – знаменитую «Русскую правду».
Заметим, что еще до своей ссылки на юг Пушкин был участником одного из литературных обществ декабристов «Зеленая лампа» (филиала Союза благоденствия). В 1821 г. в Кишиневе поэт встречался и беседовал с Пестелем, а в 1822 г. он предупреждает В. Раевского, члена Южного тайного общества, о грозящем аресте (Пушкин жил в это время на квартире генерала Инзова).
Но нас в данном случае интересует только осень 1823-го, с 22 октября по 3 ноября… И, конечно, что было до этого – иначе не разгадать таинственных пяти букв «Q. S. F. O. Y.» Как сказал Ф. М. Достоевский более ста лет назад: «Пушкин унес с собой великую тайну. И мы теперь без него эту тайну разгадываем».
Итак, в 1820 г. Пушкин в Южной ссылке знакомится с членами тайного общества М. Орловым, К. Охотниковым, В. Раевским, И. Якушкиным и другими. Князь Петр Вяземский писал: «Хоть Пушкин и не принадлежал к заговору, который приятели таили от него, но он жил и раскалялся в этой жгучей и вулканической атмосфере».
Поэт часто бывает в Каменке, которая, как известно, была одним из штабов заговорщиков. Здесь – его друзья, здесь его знают и любят. Здесь он читает свои новые стихи. Здесь его стараются уберечь от «политики».
Известный факт: осенью 1823-го Пушкина не принимают на одном из собраний «политических» друзей. Ему явственно дают понять, что он здесь лишний. Поначалу такое недоверие и пренебрежение очень сильно ранит его. Он не может понять – почему? Он в депрессии, болеет, к нему зовут врача, который выписывает на латыни рецепты. Несколько дней поэт не выходит из дому, ничего не делает. Как странно! Еще вчера читали стихи, пили на брудершафт, говорили о будущем великой России. И пели хором гимн, что из Европы привез кто-то из друзей.
В этом гимне прославлялся героический генерал Рафаэль Риего. Его давно боготворили члены тайного общества. И вот уже полгода этот народный герой дерется с французами, защищая Испанию.
Солдаты! Родина зовет нас на бой!
Поклянемся ей победить или умереть!
Так пели они за общим столом. Возможно, слова были другие: переводы популярного республиканского гимна только-только появлялись, как и сама музыка. Имя Рафаэля Риего, который вскоре будет разбит и казнен, тогда у многих было на слуху.
Это было вчера. А сегодня будущие декабристы отвернулись от поэта. Почему? Сказать, что друзья просто берегли бесценный его талант – это значит, ничего не сказать. Нельзя забывать, что очень скоро друзья прямо скажут Пушкину, объяснят ему, что в ближайшее время наступят решительные действия, и его место – во «втором эшелоне».
Дело все в том, что Южное общество собиралось начать революционные действия уже в 1823 году: будущие декабристы намеревались арестовать императора Александра I в Бобруйске во время смотра войск, а затем поднять полки и двинуться на Москву. Одновременно должны были поднять восстание и полки в Петербурге. Но ни Южное, ни Северное общества не были готовы, поэтому царь не был арестован в Бобруйске (приказ был отменен Пестелем), а Никита Муравьев заявил, что Северное общество пока будет заниматься только пропагандой. В 1824 г. переговоры руководителей Южного и Северного обществ будут продолжены.
А в октябре 1823-го Пушкин сидел в своей квартире и писал вторую главу «Онегина». И думал при этом о своих друзьях и о человеке, который был для них идеалом борца за свободу – о Рафаэле Риего. Кстати, рядом с буквами Q. S. F. O. Y. на полях пушкинского черновика нарисованы мужские профили. Левый крайний очень похож на испанского генерала, а правый – на Пестеля.
Полтора года спустя поэт напишет эпиграмму на Воронцова, где с хронологической точностью опишет, что случилось в те дни. На обеде, данном в Тульчине 1 октября 1823 г., Александр I получил письмо Шатобриана (министра иностранных дел Франции) об аресте Риего и сообщил всем об этом. Граф Воронцов тогда прокомментировал: «Какое счастливое известие, ваше величество!». Присутствовавший на обеде декабрист Басаргин писал: «Эта выходка так была неуместна, что ответом этим он много потерял в общем мнении». Скорее всего, это тут же было сообщено Пушкину.
Пять букв – какого алфавита?
Но что это за буквы – Q. S. F. O. Y? Исследователь В. М. Лобов пошел «математическим» путем, пытаясь расшифровать загадку великого поэта. Он старательно выписал из французского словаря все слова, начинающиеся на эти пять загадочных букв. Потом убрал все, что не вписывается в жизнь поэта. Из оставшихся попытался собрать более-менее связанный текст. И вывел итог: это зашифрованное обращение Пушкина к отцу, в нем поэт не хотел обидеть папашу за скаредность, но выразил неудовольствие, что тот не шлет денег.
Никак не могу согласиться, что такой подход мог дать какие-либо аргументированные результаты. Ошибка, на мой взгляд, в том, что это, скорее всего, не французские слова. Тогда какие же?
Я подумал, что «политика» и восторг друзей перед испанским республиканцем значили для Пушкина в тот период значительно больше, чем денежные отношения с отцом. Но испанского языка он не знал. Тогда, может, это латынь? Очень хотелось надеяться, что это какая-либо поговорка либо идиома. Латинско-русский фразеологический словарь ничем не помог.
Впрочем, тут совершенно случайно вспомнилась медицинская фраза «Аква винтум квантум сатис» – «Добавить воды столько, сколько нужно». Эту фразу чуть ли не в каждом рецепте писали в своих сигнатурах эскулапы, особенно – популярные в то время гомеопаты. Не такой ли рецепт лежал перед глазами на столе у захворавшего Пушкина?
Но нет таких идиом в словаре. А вот отдельно перевод есть! Quantum
