карму сделать подношение этим бородатым старцам в оранжевых одеяниях. Говинд говорит, что есть и русские отшельники. Надо же, и наши решились жить в вере, приобщиться к святости. Оказалось, просто наркоманы. Ну что ж, каждому свое, они тоже ловят свою нирвану, медитируя под кайфом. И им тоже кажется, что в прошлой жизни они были кем-то еще, хотя бы фараонами.
И мне позволили сделать подношение матери-Ганге, затем и благословили, замазывая мой «третий» глаз на лбу оранжевой краской. Брамина зовут тоже Сону, он с удовольствием позировал для фото, и дал понять, что его благословение не бесплатное. Дала рупии, оказалось мало, надо сто.
Все было бы прекрасно, но начался опять дождь. Надо успеть съездить в Сарнатх, пока пробок нет. Поймали рикшу и поехали на еще одно священное место. Уже буддийское. Будда же индус, значит, это место паломничества не только буддистов.
Именно в Сарнатхе находится огромная ступа, под которой, говорят, спрятана часть праха самого Будды. Там есть место его первой проповеди. Я до этого была во многих местах буддийского культа, но о самом Будде мне толком так никто и не рассказал. Эту брешь заполнил Годвинд.
К тому времени я так промокла, замерзла, организм был явно не готов подчиняться моим душевным порывам. Даже близость духа Будды не заставил меня зайти внутрь ступы и в другие места. Только в один храм зашли вместе с буддийскими монахами, отчасти, чтоб укрыться от дождя. Храмы созданы таким образом, что в жару в них прохладно, а в холод там тепло. Стоя босиком на каменном полу храма, я чувствовала, что ноги согреваются. Но долго там не пробудешь, ибо желающих зайти внутрь было достаточно.
Что-то во мне сопротивлялось или само место меня отвергало – хотелось мне все объять, всего набраться, а не получается. То дождь, то, извините, понос, который последовал чуть позже. И в ухе закололо, и горло заболело. Хорошо, что Годвинд предложил заехать мне в отель и переодеться, и самому заскочить домой. Я выпью чудо-таблетку из Таиланда и все пройдет.
Пока шли по лабиринту улочек Старого города, моя вьетнамская обувь начала совсем разваливаться. Для того я привезла, чтоб выбросить и купить новые. Говинд завел меня в обувной магазин, где купила две пары классной обуви. Ах, пошопиться бы в Варанаси, тут чего только нет, только билет у меня без багажа.
В полуобморочном состоянии переоделась в сухое. Потом оказалось, что забыла то кольцо из Калангута прямо на кровати. Вчера вовсе забыла закрыть комнату. Как уверял Сону, здесь безопасно, это мой дом, значит, и твой дом. Так и есть, ничего не пропало.
Дождь перестал как раз тогда, как мы начали прогулку по Старому городу, широкой торговой улице, ведущей прямо к Маникарника-гхату, где и происходят кремации. Там же и молодожены производят обряд освящения брака. По этой улице несут очередной труп на бамбуковых носилках, обернутый в специальный оранжевый материал, похожий на фольгу. Трупы напичканы маслами и благовониями, никакого запаха, несмотря на климат, нет. Тут же проходит свадебная процессия с песнями и плясками, как в кино. «А почему молодожены так грустны?» - спрашиваю я у Говинда. «Да индийская свадьба длится несколько дней, подустали немного», - отвечает он.
Свадьба – это целое событие для всего квартала, никого не забудут, всех накормят, только поить не будут. К этому семья готовится с рождения ребенка, особенно дочери, ибо именно невеста платит почти за все. Дорого, зато навсегда, разводиться тут не принято. Потому современная молодежь не торопится с выбором спутника жизни до гроба (до бамбуковых носилок, вернее). И уже сами вправе выбрать невесту. Говинду 30 лет, есть девушка, но пока не собирается создать семью. Подозреваю, что это связано и с материальными вещами.
Я не любительница индийских фильмов, но воочию увидеть внука пионера их кино Раджа Капура была рада. Прямо за Маникарникой снималась сцена из нового фильма с участием нынешнего кумира индийского зрителя. Дубль с эпизодом танца главного героя со своей девушкой снимался много раз, ветер с Ганга портил прическу девушки. Как обычно, оба они светлокожие, а в массовке танцуют сильно загорелые молодые люди. Снимать не разрешают, но я успела.
Но тут есть одна странность. На самом интересном месте отказал мой запасной планшет, а память в телефоне вот-вот закончится. По приезду большая половина отличных фотографий испортилась, то ли сама карта памяти повредилась, то ли высшие силы были против – папарацци тут не жалуют. Особенно на кремации.
Вот мы все ближе подходим к самому кульминационному моменту. Снимать не только нельзя, но и, как сказать, грешно, что ли, ведь нельзя снимать похороны и покойников. Почему индийские похороны можно превращать в шоу?
Огонь смерти не гаснет вот уже тысячи лет. Вечный огонь, пожирающий бренные тела, подобно Шиве, уничтожающий маленький мир в отрезке определенного времени, чтоб возродить его в другом обличье или, может, в ином измерении.
Пока шли между горами дров для сжигания трупов, можно было встретить туристов, убегающих от адского пламени, закрыв лицо руками, что и мне становилось как-то не по себе. А оказалось, все обыденно, только жарко. Паленым не пахло, вони не было, может, ветер в другую сторону дул.
Одновременно горело несколько тел, другие омывали в водах Ганга. Там же рядом брили близкого родственника одного из горевших. Толпа зевак, шум-гам, даже смех – меня все это немного отвлекло, что у моего бренного тела не только ухо, горло, но и зуб начинает болеть. Болит, значит, жива. Не по мне еще звонит где-то колокол, не про мою честь горит костер.
Мой путь по местам силы не очень удался, видать, не готова еще к этому. Надо было, несмотря на дождь, слякоть, холод и голод, посетить все эти точки, ведь для аскеты это самое то. А мне кушать хотелось – Говинд привел в ресторан прямо над гхатом, откуда и кремация видна. Кто-то жрет, кто-то горит. Съела все, что принесли, что-то жутко перченое, и гори оно синим пламенем. Потом в Старом городе еще и воздушно-молочное, типа нашего «кёрчях», вернее, пенок («юрюмэ») попробовала в одноразовых глиняных чашечках, ибо их готовят особым способом только в Варанаси. Что-то воздушное, сладкое и желтое. Индийцы вообще сладкоежки. Еда сильно острая, а десерт приторно сладкий.
Затем и вовсе о мистике забыла – обилие индийских вещей без торга захватило все мое внимание. Попросила Говинда сводить меня в лавку, где медные горшочки для воды продают. Слышала, они служат не только для набора святой воды, в них на ночь ставят простую воду, вроде, она потом становится целебной. Да еще набор из нержавейки для специй купила. Тут просто рай для шопоголика – чего только нет, ничего привычного, европейского. Вся эта экзотика и стоит недорого.
Весь хаос, пестроту, как в непальских шапочках, запахи и звуки словами не передать. Мы еще долго гуляем, ведь до вечернего аарти – кульминации одного дня в Варанаси – еще много времени.
Тут все священно – даже фаллосы… Дубликат фаллоса Шивы в камне встречается прямо на набережной. Его поливают молоком, у него всегда подношения. Простому смертному к нему доступа нет, трогать его можно только браминам. Хоть так они причащаются к сексу? Да нет, они могут себе позволить и жену, и все остальное. Шива мужчин не обидит, ведь он является мужским началом Вселенной. Говорят, Шива предавался любовным утехам при Брахме, Вишну и Яште, и со стыда сам себя кастрировал (!). Надеюсь, у него в этом отношении нет и не будет последователей. Люди стали просто поклоняться его фаллосу, вернее, его копии – лингаму. Особенно его обожают женщины, что даже носят на шее, приносят подношения и молят о чадородии. Я тоже обожаю сей орган, только не в камне…
Что-то много букв, слов, а сути нет, скажете вы. Но, чтоб уловить суть, надо самим побывать здесь и познать свое Варанаси, чтоб и без точек силы зачерпнуть новые силы для жизни. Почему-то на фоне погребальных костров жизнь кажется еще более заманчивой, просто замечательной. На месте аарти я себя почувствовала вообще на седьмом небе. Вся боль моя уступила место этому предстоящему священнодействию.
Мы заняли места поближе к импровизированной сцене, усыпанной бархатцами и лепестками роз или каких-то других цветов. Народу тьма, даже убогие и немощные пришли поклониться Гангу. Аарти, как уверяют индусы, очищает, избавляет от лишнего, отпускает грехи. Мне это точно не помешает.
Аарти проводят избранные из касты потомственных браминов, одного из них я заприметила задолго до поездки. И вот они появились. «Мой», видно, замерз, стараясь согреться, пытался тереть голые до плеч руки. Или это не он? Но если даже не он, все равно симпатичный, боги явно постарались. Повезло ему родиться у людей высшей касты, и заниматься только богоугодными делами. Это и есть их работа – проводить ежедневно аарти. Для молодых браминов это своего рода практика, чуть позже им доверят проводить другие службы, а их очень много. В Индии большую половину своего времени люди посвящают религии. У многих имеется свой домашний алтарь, и всей семьей ежедневно молятся, как у нас в «Ivon». В Гоа много и индусов-католиков.
Аарти или арати – это огненный ритуал, посвященный какому-то божеству, проводится рано утром или вечером после захода солнца. Как бы приветствие бога при его пробуждении и пожелание доброй ночи вечером. Здесь в Варанаси аарти проводится в честь матери-Ганги. Попутно освящается и место, и люди. В начале звуками шанкхи и колокольчиков отгоняют злых духов. Индусы верят, что в темноте из воды выползает множество темных сил. И на самом деле с заходом солнца море уже кишит разными гадами, потому не рекомендуется купаться в темноте в любом море, водоеме. Кто сидел у океана или моря в темноте, вслушиваясь в шум волн, знает, что вскоре этот шум начинает казаться шепотом какой-то невидимой непреодолимой силы…
Брамины отгоняют злых духов, дуя в раковину во все стороны. Кому-нибудь из зрителей доверяют дергать за веревку, которая заставляет трепетать множество колокольчиков.
Звучит гимн аарти, брамины очищают пространство уже огнем в диковинных светильниках. Завораживающее зрелище. Ближе к концу человек, приближенный к браминам или режиссер этого всего, начинает ходить между рядами с подносом для подношений в виде рупий. Рупий рулит и здесь. Оно и правильно, для обслуживания миллиардного населения требуется много браминов, на их содержание нужны деньги. Еще и отшельников надо кормить. Те не родились ими, а стали аскетами по доброй воле. Они, отказываясь от благ мирской жизни, отнекиваются и от обязанностей содержать семью и себя в том числе, а кушать-то хочется… Что-то не наблюдала я женщин-отшельниц. Нет у них права, бросив на произвол судьбы детей и других родственников, предаваться религиозному экстазу. А ведь до недавних пор жен сжигали вместе с умершим мужем на его погребальном костре. Если нет равенства в жизни, в смерти мы равны.
Очистилась я от скверны мирской жизни, а в голове полный хаос – пепел от костров, красивые и не очень брамины, бородатые отшельники, в глазах которых или пустота, или немой укор, что денег не даем, гирлянды из бархатцев, фаллосы в молоке. Все оранжевое слилось в зареве от немеркнущего
