объявление: "Желаю выйти замуж. Жених должен быть таким обаятельным, как танкист Янек, и таким умным, как пёс Шарик". Через некоторое время звонят по объявлению: "Вельможна пани, разрешите с вами познакомиться. Сразу скажу, что я не такой обаятельный, как танкист Янек. И я далеко не такой умный, как пёс Шарик. Но у меня один предмет больше, чем пушка у танка! Так, записываю адрес.".
Публика покатилась со смеху. Только Мария Давыдовна, вечно кислая невзрачная девушка постбальзаковского возраста, перехватив направленный на меня взгляд Эллы Феликсовны, желчно вопросила:
— Это ты сейчас про себя рассказал?
— Совершенно верно, дорогая Мария Давыдовна. Но исключительно в том, что касается пёсика Шарика.
Несколько секунд на усвоение, и новый взрыв смеха. Вот так, милая. Бац-бац, и мимо. А теперь я стрельну.
— Разговор ночью в спальне.
"Пани есть первачка?"
"То так."
"А цож пани не шкворчит?"
"Ах, пан вже вжучив?! Ой! Ох-ах-ох!"
— Кстати, рабочий день кончился пять минут назад. Можно идти? Я сразу отсюда на пляж. Такая жарища! Как это люди в Африке живут?
— Марк, имей в виду, там сейчас народу будет больше, чем песка. И за пивом не достоишься.
Хитрая физиономия доктора Бродского читается безошибочно. Спасибо за поддержку, дорогой!
— Я мечтаю окунуться в воду, а не в пиво. И без грибков и лежанок отлично обойдусь. Пройду подальше, вон туда, за мысок. Там народу вроде бы ни души, песчаный берег и тень от деревьев. Самое, что надо. Ладно, я побежал. До завтра. До зобаченя вкрутце!
Оказалось, что с выбором места я не прогадал. Маленький скалистый мыс, далеко выступающий в в воду надёжно отсекал шумную суету городского пляжа. Крупный красноватый песок, деревья над самой водой, очень холодной у самого берега, не смотря на жару — благодать! Поплавал минут десять, пару раз нырнул. Уже метрах в десяти от берега дно круто обрывалось в глубину: как-никак бывший карьер. Выбрался из воды и растянулся на песке в блаженной расслабухе.
Она пришла тем же путём, что и я: просто перебралась через довольно высокий каменный барьер напрямик и спрыгнула на песок рядом со мной. Цвета хаки короткое сафари, матерчатая сумка на плече. Очаровашка!
— Шикарно смотришься сверху, соня. Неужели так долго ждал свою даму, что успел уснуть? Хорош кавалер!
— Помочь пани раздеться?
— Помоги. Ты так старательно раздевал меня глазами, что заслужил теперь это делать руками.
Я пристроил её сумку на обломанную ветку ивы. Туда же отправилось платье.
— Забыла дома купальник. Как ты думаешь, здесь и так сойдёт?
Она осталась в маленьких ажурных полупрозрачных трусиках телесного цвета и в таком же почти несуществующем лифчике, который не столько скрывал, сколько очень заманчиво приоткрывал очаровательную грудь.
— Мы в восхищении! Прекраснейшая пани дозволит погрузить себя в водоём?
Не дожидаясь ответа, подхватил её на руки и с разбегу ринулся в воду. Весёлый визг, хохот и вообще, полнейшая эйфория. Плавала она отлично. Метрах в двадцати от берега вода уже была тёплой. Мы ныряли, гонялись друг за другом, целовались в воде. Веселились от души. Намокнув, её и без того чисто символические одежды стали совершенно прозрачными, что здорово прибавило мне удовольствия. Вдоволь накувыркавшись, мы решили погреться на песке, пока солнце не опустилось слишком низко.
— Ну, хватит, не безобразничай! — она старалась вернуть на место то правую, то левую половинку своего пляжного туалета. — Что ты вытворяешь?
— Сейчас ты высохнешь, и ничего не будет видно. Матка боска, я не увижу такую красу!
— Насмотришься ещё, эстет. Нет, ну мне надоело! Делай, как хочешь. А знаешь, ты нашёл очень правильное место. Здесь под водой несколько холодных ключей. Уже за сто метров от камней кончается тёплая вода у берега. Поэтому сюда никто не ходит. А ещё через камни эти надо перелезать. Ние ма жадних глУпцов.
— Очень полезная информация. Мммм, никак не могу решить, какая вкуснее: правая или левая?
И попытался стянуть с неё трусики.
— Вот это совсем не надо! Ну что ты, глупый. Я просто не люблю это на песке. Неприятно, когда он туда попадает. Давай оденемся и пойдём ко мне.
— Тогда придётся ещё сохнуть. А то пойдём как обписанные.
— Зачем? Всё мокрое понесём в сумке. Ну, быстрее. Ты уже начал меня раздевать. Продолжи. Так. И твои плавки давай сюда. С платьем я сама управлюсь.
Она залилась смехом.
— У тебя, и вправду, пушка, как у танка! Очень хочется попробовать, как она стреляет. Побежали!
В её уютной маленькой квартирке мы порезвились на славу. Чёрт побери, как здорово иногда уйти от роли Учителя и просто любить красивую, здоровую, озорную женщину; угадывать и исполнять её желания и позволять ей исполнять свои, не сдерживаясь и не отказывая себе ни в чём! Мы расстались почти в десять вечера. С большим сожалением, но я ясно понимал, что в таком маленьком городке не стоит привлекать к себе ненужного внимания. Стоит кому-то заметить нас, вместе выходящими рано утром из её дома, как сплетня полетит быстрее звука. Да, мы взрослые свободные люди, но кругом столько несвободных от душевной гадости, всегда готовых бескорыстно и добросовестно извалять в ней ближних и дальних своих, что не считаться с ними невозможно. Просто зачем осложнять ей жизнь? Вернувшись в общагу в одиннадцатом часу, ответил на вопрос Серёги неопровергаемым "На танцульках в парке. Там такие девочки! Рекомендую.", и погрузился в крепкий и здоровый.
У моряков и лётчиков это называется "взять погоду". Мама с Олей крепко вдолбили мне в голову: пришёл куда-то, где больше одного человека - начинай с интегральной оценки психологической ауры и с её детализации. и не вступай в общение до того, как осмыслишь полученную информацию. В общем, это не что-то такое особенное и знакомо каждому. Зашёл в комнату и сразу чувствуешь - что-то стряслось. Или идёшь мимо группы явно опасных личностей, но тревоги или страха нет. Чувствуешь - ты им безразличен. Это заложено глубоко в наших инстинктах, пришло от предков. Но работает инстинктивный оценщик в подсознании грубо и примитивно. Все умеют ходить, но только очень некоторые — по канату.
Войдя без пяти восемь в ординаторскую, два диссонирующих момента я сразу выделил на фоне общего напряжения и нервозности: два очага скрытой агрессии. Один был явно против меня. А вот второй... Элла слегка раздражена и немного опечалена. Всего-навсего. Но агрессия - и очень неслабая - нацелена именно на неё с двух сторон, причём конфликт уже состоялся и ещё не завершён. Анна Давыдовна. Тут прозрачно. Бродский. Пётр Иванович, да за что же ты взъелся на эту милую женщину? Предстоит генеральный обход — это с участием начмеда. Такое мероприятие всегда сопровождается раздачей плюх и плюшек, причём первые обычно преобладают. Понятно, что народ слегка психует. Пока я студент, меня всё это никак не касается, но посмотреть такой спектакль изнутри интересно. Как там говорит заморский посол в сцене публичной казни из "Анжелики": "Спектакулум — то, что привлекает внимание" Начальство задерживается. Есть время сыграть психотерапевтический этюд.
— Здравствуйте! (это ко всем). Здравствуйте, Элла Феликсовна! Можно я сегодня опять с вами? Мне вчера очень понравилось.
Смотрел я в этот момент на Бродского. Он. Его взгляд на Эллу устранил даже малейшие сомнения. Сейчас ещё уточню кое-что, и мало тебе не покажется, шпынь ненадобный.
—Пётр Иванович, здравствуйте! — протягивая сразу обе руки для приветствия. Есть физический контакт. — Спасибо за добрый совет. Там было так хорошо! Огромное вам спасибо! Ой, какая оригинальная штука!
Извлёк из его нагрудного кармана металлическую сувенирную шариковую ручку в форме здоровенного хромированного гвоздя. Сохраняя приветливое выражение, поднял сей предмет на уровень его лица и тремя пальцами, движением, которым обычно ломают карандаш, медленно согнул под прямым углом и положил на стол. Товарищ побледнел по двум причинам: зрительной и осязательной. Осознал, что одна его лапка по-прежнему в моей левой руке.
— Ох ты, боже мой, какая это оказалась непрочная вещь! Теперь я ваш должник. Простите пожалуйста. Не беспокойтесь, долги я всегда возвращаю с процентами. Да, вы мне хотели что-то рассказать. Здесь так шумно. Выйдем, пока начальство не спешит.
Мы вышли в безлюдный в этот момент коридор.
— Хотите, дорогой Пётр Иванович, побеседовать о таких выдающихся исторических личностях, как Азеф и святой отец Гапон? Их судьба настолько поучительна, что всегда следует о ней помнить. Нет? А о чём вы мне хотели поведать? Что такого особенного, о чем я, по своей юношеской наивности, не догадываюсь? Давайте я сам всё расскажу, и вам не придётся выблёвывать гадости о женщине, которая этого совершенно не заслуживает.
— Марк, дорогой мой, я только хотел тебя предупредить!
— С чего это я вам стал так дорог после удачной, как вам кажется, провокации с пляжем, которую я сдуру принял за дружескую поддержку? Таким грязным мерзавцам как вы, милейший Пётр, да ещё Иванович, нестерпимы женщины красивые, умные, чистые и, главное, сильные и независимые, которые строят свои отношения с мужчинами исключительно по собственной воле и собственному разумению. И недоступные таким пузатым ядовитым сморчкам. Она вас распопёрла с треском, благородного отца семейства. А вашу супругу уведомила с какого разу? Дайте подумать. С четвертого. Удивительно добрая женщина, до последнего вас жалела, пока вы своими вонючими щупальцами к ней не полезли. Тьфу!
— Ты... Ты... как ты...
— Левая рука парализована. Сможешь её поднять, только когда начмед с тобой лично поздоровается. На месяц — импотент. Всё. Пошли в ординаторскую, а то люди невесть что подумают. И вон, уже весь кагал начальников на подходе.
Когда мы вернулись, мужская часть коллектива увлечённо старалась разогнуть злополучную авторучку. И понять, с помощью какого трюка она была согнута. Ну-ну, старайтесь, товарищи.
Элла тихонько спросила:
— Что он тебе обо мне рассказал?
— Что ты прелесть.
Продолжил, не особо понижая голос.
— А что мог рассказать о красавице польке Пейсах Исакович, до профузного поноса стыдящийся своего еврейства, как вы думаете, дорогая Элла Феликсовна? Идёмте. Я с вами.
Процессия генерального обхода — это действительно спектакулум, достойный отдельного повествования. Кто видел, тот понимает. Но я напрасно был уверен, что присутствую там только в роли наблюдателя.
— А вот и наш Иван Семёнович! Вот до чего способны довести наши детки лучшего завуча района. Да уж. Но мы все очень рады, что вам уже лучше. Иван Семёнович, может у вас есть какие-то особые пожелания или замечания, или жалобы? Всегда рад вам помочь.
— Спасибо, Виталий Сергеевич, на добром слове. Ваши коллеги меня прямо с того света вытащили. Какие тут могут быть жалобы, упаси боже! А вот просьба есть. Если можно, конечно. Вон тот высокий молодой человек, практикант. Он прикидывается медбратом, чтобы меня не пугать. Но бывалого учителя не проведёшь...
— Ну-ка, идите сюда, юноша, не прячьтесь там. Представьтесь, пожалуйста!
— Штерн. Марк Штерн.
— Штерн, Штерн... Мне уже говорили. — он усмехнулся, а физиономия Бродского аж
