Высокий лоб мыслителя, проницательные глаза, седая львиная грива, да и весь просветленный лик монаха источали живительные токи святительского тепла и умиротворения. Я сразу осознал: передо мной личность высокой подвижнической жизни, человек огромного духовного авторитета. Парфений — пастырь, но он и вождь!
Итак, наш разговор продолжился:
— А я сразу смекнул, что ты при суздальских состоишь, — тепло улыбнулся старец и, отведя меня в сторонку, продолжил, как с давно знакомым. — Нет на матушке Руси более благодати. Порушена основа миропорядка, заложенного двести лет назад царем Владимиром. Порвались узы перехода высшей власти от отца к сыну. Распалась Русь на враждебные уделы. Князья ненасытны, норовят любой ценой отщипнуть клок земли от родича-соседа. Идут на всяческие изжоги, лишь бы столы свои приумножить.
Народ в край распустился, впал в пьянство и суеверия, обленился как никогда. Духовенство тому блуду потворствует, да и обмирщилось оно совсем. Никто не хочет радеть об отчей земле. Каждый норовит быть сам по себе, спешит скорей набить мошну. Оскоромиться не боятся, надеются, что злато все отмоет. Глупцы и невежды, самонадеянные скопцы — вот кто они! Усекая собственную душу, отсекают царство Божье от себя. Но уж, коль не верят в Страшный суд, пусть пораскинут глупыми мозгами о будущей участи своей и сродников своих.
Или нет у нас врагов внешних? Алчные и хищные — со всех сторон точат они зубы на Русь святую. А недоумки наши им в том пособничают. Призывают нехристей судьями на тяжбы свои. Корысти и злобы ради наводят басурманские орды на люд православный. Али мы без царя в голове, али мы отщепенцы и безбожники? Отчину рушим, кромсаем ее со всех сторон — грех тяжкий, да и только... прямо беда!
Одна надежда осталась у нас, истинных печальников за Русь, токмо на Всеволода Юрьевича! Почто он медлит? Подобно старшему брату Андрею, призвал бы князей-стяжателей к порядку, поставил бы Киев и Овруч на колени. Хватит Руси междоусобий! Хватит попусту лить русскую кровушку!? Пора за разум браться! В единстве наша сила и правда!
Не впервой мне приходилось слышать схожие речи. И Андрей Ростиславич, да и дружина боярская того же мнения. Да не только лишь суздальцы, по всей Руси Великой честные люди понимают: заказано жить в раскорячку, негоже грабить единоверцев, нельзя потакать распрям.
Я почтительно выслушал старца Парфения, поддакивал ему искренне и без всякой на то корысти вошел в доверие к нему. Затем разговор наш сошел с высоких материй, пора было опуститься на грешную землю:
— Помилуй, отче, а что у вас-то в обители случилось? Слышал, смертоубийство злое произошло?
— И не говори, сынок, за согрешения свои кару несем. Убили вчера в полдень, лишили жизни Захарию, библиотекаря. Он ведь совсем недавно за старшего в скриптории, — ощутив мой не походящий интерес, инок подробно пояснил:
— Вижу в тебе книжного человека, лицо ты не мелкое, посему и разговор наш будет серьезным. Начну сначала. Настоятель наш — Кирилла в бытность свою у митрополичьего стола ведал упорядочением законов церковных. Ты верно знаешь, подобная работа издревле ведется по русским кафедрам, а уж у киевского владыки особо целенаправленно.
Коли ты хоть чуть разумеешь в судебном деле, то представляешь, что есть право церковное и право княжье. Второе основано более на предании, на старых заповедях отеческих, на исконном славянском порядке. Витязи варяжские из племени Рюрикова также привнесли в Кормчие свою долю. Богатый судебный опыт прошлого постоянно пополняется новыми княжескими указами, а то и показательными судебными решениями, мудрыми приговорами. Но есть одна существенная особенность. Княжья «Правда» хоть и писана в книги, но в большинстве своем судьи судят по заветам и по памяти. Порой князь, верша правосудие, опускается зачастую до прямого произвола.
Церковный суд ведает судьбой людей духовного звания. Церковное право издревле и детально разработано, подробно изложено в греческих судебниках. Надеюсь, ты ведаешь каких: Номоканон, Эклога, Прохирон и прочая, и прочая. Но наша русская жизнь отлична от ромейской. Порой, разбирая чад, приписанных к церкви, княжеское и церковное право в вящее противоречие меж собой впадают. Да и провинности, и казусы всяческие с мирской и церковной сторон неисчислимо множатся, а все нужно увязать, разложить по полочкам и записать письменно.
Для этой-то цели и ведется кодификация законов, они сличаются, уточняются и составляется выверенный их свод. Примером тому служит новая «Пространная Правда». Эта работа бесконечна от века.
Иеромонах Кирилл рукоположен тому труду. Да и любо ему, аки червю книжному, судебники перелопачивать. Получив обитель, он не оставил старых забот. Приказал расторопному библиотекарскому помощнику Захарии собрать по Галицкому уделу тома уставные: и отеческие, и от греческих владык. Покойный со всем прилежанием исполнил волю игумена. Угодил настоятелю и был поставлен на свободное место библиотекаря. Только произошло сие через головы чернецов, более достойных. Порушен был порядок очередной. Книжная братия возроптала. Еще больше недовольство поднялось, стоило Захарии отпускать инокам книги не по надобности их, а по собственному выбору. Якобы ему видней, что кому надлежит читать, мол, тем он оберегает братию от вольнодумства. Но это глубочайшее заблуждение. Свободомыслие оно не от книг, оно от людской нужды идет. Надеюсь, ты понимаешь меня?
Я согласно кивнул, так как считал свободу чтения первоосновой всякого знания. Старец продолжил:
— И окончательно озлобилась монахи, стоило ретивому библиотекарю взяться поучать скрипторных иноков, как тем вершить урочную работу. А главное, что нужно и чего не следует отражать им в своих писаниях. Вроде те дети малые, неразумные, — старый черноризец осуждающе покачал головой. — А я тебе скажу, у нас в монастыре имеются головы столь высоко ученые, что и Софийского храма, не говоря о прочих пределах, мудрецам позавидовать. К примеру, отец Аполлинарий — с Афона горы нам явлен! А брат Даниил, а брат Феофил? Не один год подвизались они в киновиях града Константинова. Есть и еще иноки, исходившие веси европейские. Да и сам я, грешный, пусть не столь учен как они, но у греков и латинян все же краешек мудрости постиг. Честно скажу, обиду нам учинили...
Захария-то возгордился, заимев этакую волю. Да вот не привел Господь вкусить сполна сию усладу. Конечно, жаль его — заблудшая овца, не обтесался еще, возможно, образумился бы. Но вот — убит! Пропала душа христианская, сгинула без покаяния, — и старец зашевелил губами, творя молитву божью.
— Скажи мне, отче, а кто мог содеять сей грех великий?
— Не ведомо мне. Я стал на братию прикидывать — зуб-то многие на него имели, да не сподобится никто на такое злодеяние. Иноки горазды словесно бузить, а чтобы до убийства дойти..., не думаю? Нет таковых у нас — Бог милосерд! — Парфений истово сотворил крестное знамение.
— А из паствы, может, из черни кто?
— Пойди их разбери? Келарь, было, взялся за розыск, да какой прок от тиуна монастырского. Ходил, выспрашивал, но, кажется мне, больше для отвода глаз, лишь бы внешний порядок соблюсти.
— Ну а пришлых — много в обители?
— Немало наберется. Но бог им судия! Пойди разгадай, что у человека на уме? Да и ушли уже многие. Обитель-то что проходной двор, попробуй удержи, впрочем, и не удерживал никто.
— Скажи, отец, Захарию-то убиенного как быстро обнаружили?
— Что тебе ответить? Нашли его в шестом часу, уже «готового». Ну... а на утренней трапезе его видели. Таким образом, убили в пределах до полудня. Как правило, в это время братия занята урочными делами. Кто в скриптории трудится, кто прочие требы вершит. Сразу-то библиотекаря и не спохватились. Конечно, отсутствовал он в книгохранилище, да свыклись все. Знали, что подвизается Захария в покоях у настоятеля, помогает игумну в трудах книжных. Да и опять, кто ведал, что беда произойдет? Кабы знать, может быть, и присмотрели бы за отцом библиотекарем. А так нет его, ну и ладно, — монах развел недоуменно руками. — Кому он особо нужен-то?
— Однако в шестом часу потребовался? Зачем?
— Всякое говорят. Якобы Антипе рубрикатору(2) ибернийские(3) псалтири потребовались для образца. Заказ срочный поступил, книжицу миниатюрками изукрасить. Антипий он по художеству всякому знатный мастер. Ты зайди в скрипторий, скажи, я велел, пусть покажут его рук творенья — чудные те рисунки, забавные зело. Так вот Антипий инок и сподобился труп обнаружить. Примчался в библиотеку всполошенный весь, слова не может молвить, того гляди, рухнет в припадок. Насилу отпоили сердешного. Он-то у нас страдает темной немочью.
Что потом началось — чистое светопреставление: братия ринулась в спальни, чуть не подавили друг друга, так спешили — нашли забаву. Каждый норовил взглянуть на покойника, пока келарь стражу не приставил. А я вот не пошел, прыти уж нет, да и грешно поглядки убиенному устраивать.
— Ну... а что копиист?
— Антипий-то да, отошел малость, чего ему содеется. Позвали потом к отцу-игумену, он и поведал, как мертвого открыл. Правда, от ужина болезный чернец отказался — не идет, мол, пища в рот. Ну и Бог с ним. Сегодня, поди, уж совсем оклемался.
Тут Парфений засобирался, стал оправлять шубейку, видно озяб. Старик немощно закряхтел, показывая всем видом, что его уболтали. Но я не мог так запросто отпустить инока и стал канючить:
— Помилуй, дедушка, обожди чуток. Интересует меня — а были ли товарищи-приятели у новопреставленного Захарии? То есть с кем он больше всех возжакался?
— Были, конечно, как не быть, — дед потуже запахнулся в овчину. — То все больше наши компиляторы(4) скрипторные, кое-кто из изографов(5) — они по летам ровня, вот и знались. Тебе их назвать надобно? Да я сразу и не упомню-то всех, разве по столам начать высчитывать: так за первым у окна сидит Селиваний, инок усердный, за вторым у печи?..
— Довольно, отче, не неволь свою память. Ясно, что Захария со многими поддерживал деловые отношения. А был ли у него закадычный душевный друг, с которым он мог поделиться самым сокровенным?
— Знаешь ли, вьюноша, жизнь обители особенно не располагает к откровенным излияниям. Монах прежде всего советуется с Богом. Потом, каждый имеет духовника? Но мы с тобой знаем, не всякое откроешь на исповеди. А уж обнажить душу перед собратом, будучи мужем сорока лет, есть верх неблагоразумия. Собственные тайны лучше хранить в себе самом, так надежней и спокойней. А впрочем, нет у инока особых секретов. Наша жизнь на виду. Все обо всех и так знают. Тут не скроешься. Монахи любят перемывать косточки друг дружке. А уж коли есть что скрывать, так молчи по гроб. Касательно Захарии он к себе никого близко не подпускал, больно горделив был.
— Ну, коли так, то, может статься, у него были слабости чисто человеческие? Я уж не говорю о тайных пристрастиях...
— Как сказать? К питию склонности определенно не имел. Касательно сестер Евиных, у нас это не заведено, мы на отшибе. Ну что еще? Если ты намекаешь на содомский грех —
