Ему снился сон, будто уносят от матери.
— Мама! — всхлипнул маленький мальчик: ему от силы было годиков пять.
Мама не пришла. И на следующий раз не пришла.
— Теперь не придёт точно, — отрезала белоголовая сестра, она знала, как жить без мамы: ей стукнуло семнадцать.
— А как же я? — спрашивал маленький мальчик.
— Слушай меня и у тебя получится.
Сперва она разрешила нарвать траву (мама этого не разрешала, говорила: «Отравишься ещё»). Сын слушался маму и когда сестра разрешала всё, что запрещала мать. Он определил её как маму и стал слушаться: выполнять всё, что она сказала (и даже подумать не успела, но это уже потом, когда повзрослел немного).
Мальчик взрослел медленно, не так как у людей, а в десять раз медленней: человеку, например, сто лет, а тому, кто носит титул Лесного царя, всего десять. Ну, что тут поделаешь, такова природа. А когда исполнилось двадцать лет, наступила пора получать имя. Сестра сказала:
— Хочу, чтобы тебя звали…
Но её перебил важный мужской голос.
— Не торопись, дитятко, я слегка подустал — потом скажу.
Брат и сестра не спешили, поэтому ждали, не скажу сколько, но как только раздался глас: «Пора», — навострили уши. Уши, надо сказать, у них чуткие — за сотню вёрст услышат, а про запах и говорить нечего.
— Имя тебе, — изрёк голос, — Синий-пресиний, — потом дополнил, — Сушь.
Все возрадовались: и сестра, она воспитывала как мать, и мать где-то находилась и слышала, что наговорил голос — была довольна и радостна. Бабушка возрадовалась со всеми — теперь у её внука есть имя. Отцов не приглашают на именины — так принято.
Теперь у мальчика есть имя и от этого он становится взрослым. А что касается имени, оно несёт смуту в умы и немного попахивает неразборчивостью в личной жизни. Ай да мама, сумела подсыпать перцу сынку! Все радовались — никто не огорчался от этого. Только один случай подводит к пониманию имени. Однажды Синий-пресиний-сушь попал на вечеринку к друзьям. Они обнаглели и стали звать не Синий-пресиний, а Сушь, отчего новоявленного на этой вечеринке это расстроило и он заплакал. Услышала мама, потом бабушка, а спасать братца прибежала сестра. Уж она его бранила-бранила (того, кто осмелился назвать её родимого братца не тем именем, какое ему положено). Мать прибегать не стала и бабушка не могла, но разжала кулак и наговорила в хворост, такого не наговаривают спроста — и «извини» не помогло. Потом дошло до Верховного, но он оставил женщинам разбираться. В общем, разобрались — с тех пор Синего-пресинего-сушь никогда не приглашали к друзьям, а ему и не надо: он любил так — быть одному.
Однажды, никаким силам было не остановить, пришёл к нему отец. Посоветовал спрятаться на время, чтобы не так заметно было и потихоньку вытолкнул в мир, к людям, а когда выходить — не сказал. Вот и выходит, когда захочет, чтобы размять кости, а зовут его люди — Леший.
