Хоть формально Иван и спихнул ответственность на другого, сам факт открытого обращения к названной особе уже требовал определённого мужества.
Бабка-Вещунья была последним пережитком прежних времён и полузабытых, но до конца так и не отринутых верований. Она хранила традиции волхвования, потребность в которых отпала с торжеством новой религиозной системы. Люди уже не поклонялись природе, однако при этом объяснить всё её явления не могли. Сталкиваясь с чем-то необычным, за советом шли к Вещунье. С оглядкой на других, скрытно, но шли. Отношение к ней было двойственным. Её чтили, но при этом вслух не поминали. Она и жила то на отшибе, вроде как и не в деревне. Днём, при свидетелях к ней никто ходить не решался. Это считалось, как минимум, предосудительным, а некоторые так и вовсе само её существование полагали проклятием.
Призвав Вещунью, Иван, таким образом, совершил в некотором смысле смелый шаг. Другого выбора всё равно не было. Только она, хранительница тайных знаний, могла помочь в сложившихся обстоятельствах.
Всем толпой к ней идти, разумеется, не стали. Фрол и Фёдор под руки привели древнюю-предревнюю старуху, щурившуюся по сторонам полуслепыми глазами.
— Смотрите, Бабка-Вещунья.
— Вещунья идёт.
Неслось ей вслед.
— Ну, бабка, сама знаешь зачем позвали, — покровительственно, но в то же время с нотками уважения обратился Иван. — Что сказать можешь?
Старуха пошамкала беззубым ртом, несколько раз покряхтела и один раз кашлянула, демонстрируя свой способ напряжённого размышления.
Мгновенно воцарилась тишина. Только по задним рядам неслись тихие шепотки.
— Тише, Бабка-Вещунья говорить будет.
— Дайте ей сказать.
Видела и слышала Вещунья, может быть, хуже самых старых дедков и бабок, зато соображала, не в пример, лучше. Причину и источник всех бедствий она поняла сразу и более того правильно поняла.
— Плохие времена начались. Грозные. Бедственные. Болезни. Люди пропадают. Всё это от того происходит, что духи лесные обозлились на людей. Раньше как жили? К лесу с уважением. Духов чтили. Лешему молочка в блюдечке выставляли. Так он завсегда выпивал. Потому как ночью на Ивана-Купала поставишь, утром придёшь. Нету молока. Ясно дело, Леший выпил. Или вот ещё, коли ночью по лесу идёшь, заслышишь, что ухает кто-то, завывает. Знай, это Дупляк. В дупле живёт. По ночам воет. Тебя пужает. Потому как лес чтить надо. Раньше лес чтили. Духов уважали. А теперь что? Теперь не то. Всё повырыто да порублено. Инда Дупляка не слыхать. Или вот ещё бывает, опять же по лесу идёшь, и вдруг коли на шишку ногою наступишь да пребольно. Аж и ругнёшься. Это, значит, Шишкарь тебе досадил. Или вот, особливо коли бежишь, ветка тебя заденет, стеганёт. Да пребольно. Это Веткарь. Это он такие коленца выкидывать любит. Его тоже чтить надо. Потому как он дух лесной. Он из леса. А вот ещё Листвичок есть такой. Этот ничего не делает. Листья раскидывает. Тропинки заметает. Озорует. Корневик ещё. Он тебе подножку делает. Коли спотыкнёшься или упадёшь коли, по лесу гуляя. Это Корневик. Много всякого в лесу обитает. Это мы в гордыне своей несусветной до того дошли, что думаем, будто мы над лесом хозяева. Лес чтить надо.
— Что ты сказать-то хочешь, бабка? Не понять никак.
— Да, ничего непонятно. — вслед за Иваном признался Фрол.
Недоумевал и промолчавший Фёдор.
— Надо духов лесных смилостивить. Ублажить. Мир, прощения попросить. Раньше то как? Люди умели жить в ладстве и согласии с духами. Все беды наши нонешние от духов лесных. Это они виной. Коли дитё помирает в ранстве, это, знать, кикимора на него порчу наслала. А то и вообще украсть может. За детьми особый надзор нужон. Потому как они от духов самые беззащитные.
Суть Иван уловил.
— Чего ж ты говоришь, что духи во всём виноваты?
— Оне. Кто ж ещё?
— Как же нам их замирить?
— Сложно. Оченно сложно. Знать, сильно они в этот раз осерчали.
— А если они на мир не пойдут? Извести их что ли?
— Сложно духов из леса извести. Оченно сложно...
Она хотела ещё что-то добавить, но её прервали на полуслове. Давно пора было уже кому-нибудь возразить. То, что говорила Вещунья, полностью противоречило принятой религиозной установке.
— Да чего мы её слушаем то?! А?!
Это была Никифоровна, заправила в женской половине. Она не обладала ни умом, ни достаточным жизненным опытом и выдвинулась на главенствующую роль исключительно благодаря склочному характеру. Бойкая на язык и скорая на суждение, спорить была готова с кем угодно и по какому угодно поводу. Связываться с ней никто не решался.
— Чего Боженька не хочет для людей, того никогда и не случится. А Вещунья — ведьма. Ведьма она и есть ведьма. Соблазняет нас, от веры отвратить хочет. Её ведьмино дело нечистое. А мор да напасти все от Бога. Кара это нам за безбожие наше. За то, что люди творят. Наказание это. Верно, я говорю, бабоньки? А Вещунью нам и слушать нечего. Ведьма она.
— Кто это ведьма? Ну никакого почтения не стало. — проворчала обиженная Вещунья.
— И что это за духи такие? Шишкарь какой-то. Веткарь да Листкарь. Никогда не слыхала. Напридумывала чертовщин всяких.
— Я тоже. Тоже не слыхала. — Не утерпела Егоровна.
— А мне мамка сказывала про Тихаря. Мол, если тихо-тихо, а слышишь, что скребётся кто да будто шепчет так. Знать, это Тихарь. — убеждённо заявила Михайловна.
В бабьи пересуды неожиданно вмешался представитель мужской части. Колька. Вихрастый, щербатый детина, он только недавно перешёл в группу бородатых солидных мужиков, вот и решил воспользоваться правом голоса.
— А ещё есть такой Сиськарь. Он у кажной бабы за пазухой живёт. — Колька говорил с убийственной серьёзностью, но едва ли мог быть по-настоящему серьёзным обладатель этой наглой, глумливой рожи. —Так что ежели бабу, как следовает, ухватить...
— Ну тебя к лешему, дурак. — возмутилась Михайловна. Хохма была отпущена по её адресу.
— Сама к нему иди, дура.
— Не совестно тебе?
— А чего мне совеститься?
— Со старшими так разговаривать.
— А чего я такого сказал? Дурой назвал? Так, может, скажешь, что это и неправда?
Старухи не пользовались таким же почтением, что и старики. Михайловне только и оставалось, что отплюнуться.
— Тьфу, дурень.
— Вот уже и ссориться начали. Это всё это ведьма. Побасенками своими в грех вводит. — продолжила свою отповедь Никифоровна.
— Ничего я не выдумывала. Всё как есть, так и говорю. А кто из нас ведьма ещё посмотреть надо. — буркнула Вещунья.
— Чего? — вскинулась Никифоровна.
— Чего, думаешь не знаю, про ведьмовство твоё?
— Это какое такое ведьмовство?
— Да уж известно какое.
— Завралась старая. Сама колдунья, а меня ещё и ведьмит.
— Что ж ты, Никифоровна, хочешь сказать? Что нет никаких духов? — спросил озадаченно Иван. Как ни была бестолкова Никифоровна, ей удалось вселить тень сомнения в слова Вещуньи.
— Может, она и есть какая-нибудь нечисть. Да токма не в ней дело. И лес тут никак ни при чём.
— А как же упыри?
— А кто этих упырей видал?
— Я видал. — признался Козьма, Колькин погодок. — Мы с Васяткой когда шли, так они, окаянцы, чуть нас в пруду не утопили. Скажи, Васятка.
Привлечённый в свидетели «Васятка» невнятно пробурчал, что «было чего-то», а чего такое он и не упомнил.
— Пьяные были и плавать полезли. Вот и весь сказ. — вынесла им приговор Никифоровна.
— Прямо уж пьяные? По чарке то всего и выпили.
— По чарке. Знаем мы ваши чарки. С нашего первача не то, что упыря. Мать родную не узнаешь.
— Это верно. Нахлебаются, а потом брехать начинают. — Егоровна с иронией посмотрела на стариков.
Польщённый Лукич гордо выпятил грудь.
— И вправду, первач у нас отменный.
Никифоровне того и требовалось.
— Видите. Не в духах дело и не в лесе. Лес он что? Не живой, не мёртвый. Ничего там нету. Дерева да зверьё. Сова ухнет, сучок треснет — уж и Леший виноват.
— Чего же делать? Чего-то ведь надо решать. — взаимоисключающие доводы завели Ивана в тупик.
— А чего решать? Гнать от себя надо таких вещуньев. Она, небось, все сглазы то и насылает и порчьи наводит.
— Ну уж ты хватила, Никифоровна.
— А чего? Не верно, что ли говорю? А бабоньки? Коли в духах так хорошо разбирается, знать, сама с нечистью знается.
Обиженная Бабка-Вещунья не стала дальше спорить и, повернувшись, медленно-медленно побрела прочь. По знаку Ивана Фрол и Фёдор кинулись её провожать.
Сход же продолжился с прежней бестолковостью. Снова деды заспорили с бабками, а мужики с бабами. В конце концов Иван распустил всех. Но кое-какие мыслишки относительно происходящего у него появились.
