сюда с большой земли было бы крайне неудобно. Да и чего им тут делать — на болоте-то с голоду подохнешь! Пара лягушек, водомеры да паук, пристроившийся на повисшей над озерной гладью березке — вот и все обитатели этого чудо-островка. Даже комары пока сюда не совались из-за яркого солнца и ждали своего часа, затаившись в густых болотных травах, густо росших в окрестностях острова. Вода в озере была на редкость теплой, мягкой, а дно довольно твердым — наверно, сюда уже подходили базальтовые платформы далеких гор. Красота — да и только! Правда, ягод и грибов на острове не оказалось, но не беда — нам есть пока не хотелось.
— Маленький Эдем, верно? — сказал я.
Девчонка согласно кивнула.
— Ну вот, а ты не хотела сюда идти. Да тут просто курорт люкс! Отдохнем на славу! Ладно, давай отмываться, пока солнце еще не село.
Я вынул из карманов все предметы и помыл их. Потом вынул из зажигалки камушек и аккуратно положил его на солнцепеке просушиться.
— Короче так, Паш, ты иди на правую сторону, а я на левую. Сходимся обратно через полчасика, идет?
— Хорошо. А ты не станешь подсматривать?
— Вот еще! — усмехнулся я. — Больно надо!
— Обещаешь?
— Обещаю.
И мы разошлись. Нас разделяло всего метров десять, как на дуэли. И дуэль эта состояла в соблазне оглянуться друг на друга. Стараясь не думать об этом, я быстренько разделся донага и с удовольствием погрузился в чистые воды озера. Однако, чем глубже они становились, тем почва под ногами делалась более вязкой, отчего вода быстро мутилась. Поэтому, смыв всю надоевшую болотную грязь на глубине, я вернулся к берегу, чтобы здесь спокойно выстирать свою нехитрую одежонку. Носки мои пришли уже в полную негодность, и я решил их забросить в болото, а далее ходить босиком. Работал я энергично, с азартом и управился со стиркой быстрее Пятницы. Девчонкам ведь всегда требуется больше времени, чтобы привести себя в порядок. Уже натягивая свои плавки, я вдруг отчетливо услышал сильный всплеск воды за своей спиной. И тут же левый внутренний голос заговорщически шепнул мне:
— Жора, а почему бы тебе не обернуться и узнать тайну этой девчонки, которую она скрывает под своим странным одеянием? Наверняка она уродлива и поэтому боится, что кто-то узнает, какая она есть на самом деле. Уверен, что у нее кривые ноги и рахитичный животик, а кожу покрывают бесчисленные подростковые угри!
— И верно! — согласился я. — Почему у нее такой странный прикид? Ведь в походе он ей только мешает. Да и вся-то она какая-то не такая, как обычные девчонки!
— Э, приятель, ты чего это?! — раздалось справа. — Ты же обещал не оглядываться! И тебе не стыдно?
— Да, брось ты! — снова насел его оппонент. — Никто же ничего никогда не узнает! Глянул — и все! Делов-то! Давай, Жора, такого шанса больше не будет! Есть еще время. Все-таки ведь она специально тогда двинула тебе под дых! Строит из себя больше, чем стоит! Ну же!
От волнения у меня дух захватило. В мозгу вмиг пронеслись все плохие сцены нашего совместного пребывания с Пашкой. Ведь и в самом деле, я еще ни разу так и не смог ее победить как следует, унизить, чтобы более-менее достойно отомстить за все свои поражения. В башне она меня сделала по полной программе. Там, на пароме, вначале вроде удалось поквитаться, но зато потом пришлось рисковать жизнью, чтобы спасать ее.
Да и сегодня я ловко подколол ее на болоте, и тут же пришлось принимать от нее унизительную помощь. А ведь я всегда любил побеждать! Должен же я хоть как-то поколебать авторитет и неприступность этой странной девчонки! И тогда я обернулся...
Эх, лучше бы я этого не делал, ибо то, что я увидел в следующий момент, потрясло меня до глубины души. Прасковья стояла ко мне спиной по колено в воде и расправляла свои мокрые волосы, растекающиеся непослушными прядками по ее хрупким плечам. Жаркое еще и очень близкое солнце, зависшее над болотами и как бы прикидывающее, где бы ему поудобнее разместиться на ночлег, щедро окатывало девчонку прощальным сиянием своих ярких лучей. Расплавленное золото струилось по ее волосам и стекало тоненькими огненными ручейками на неподвижную зеленоватую гладь озера. А капли воды на теле Пашки искрились и переливались всеми цветами радуги, будто само солнце, пораженное ее красотой, осыпало девчонку полными пригоршнями сказочных самоцветов. Зрелище, скажу вам, было действительно просто потрясающее: изящный девичий силуэт прямо на фоне большого слепящего ярко-оранжевого солнечного диска, окутанный легкой переливающейся лимонно-бирюзовой дымкой, в которой весело резвились алые, лиловые, изумрудные зайчики. И каждое движение девчонки разбрасывало вокруг мириады бриллиантовых брызг, которые рассыпались по слегка мрачноватой поверхности болотной воды, не тонули, а продолжали гореть и светиться, окрашивая все вокруг неповторимыми фейерверками. У меня аж дух перехватило! В какой-то момент показалось, что передо мной вовсе не обычная девчонка из периферии, а самая настоящая лесная нимфа или же фея российских болот, решившая после трудового дня искупаться в лучах солнца, чтобы зарядить себя его энергией, способной творить чудеса... Еще бы, ведь не могла же Пашка — эта вредная зазнайка — быть сейчас такой прекрасной! Нет, она явно не та, за кого себя выдает! Пораженный всем увиденным, я так и замер вполоборота, разинув рот и выпучив глаза. Конечно, я слишком надолго задержал свой взгляд на девчонке, и она, видимо почувствовав, что кто-то за ней подсматривает, резко обернулась, чтобы проверить, не ошиблась ли она. И какое благо, что мне все-таки хватило ума и сил в самый последний момент вернуть свое тело в исходное положение. От стыда и волнения кровь прихлынула к моему лицу, щеки и уши предательски запылали. Чтобы Пашка не догадалась, что я за ней подглядывал, я как можно спокойнее сказал:
— Паш, я уже все! Ты скоро?
— Да-да! Я сейчас. Подожди еще одну минуточку! — засуетилась девчонка, и я облегченно выдохнул, поняв, что она не заметила моего предательства.
Чуть успокоившись, я зачерпнул прохладной зеленой воды и с большим удовольствием пару раз плеснул себе в лицо, пытаясь потушить этот небывалый внутренний жар, а потом решительно вышел на сушу.
Пашка тоже уже шла мне навстречу, и ничего необычного в ней уже не было.
— Отчего у тебя такое красное лицо? — спросила она, внимательно поглядев на меня.
— Видать, обгорел. Или грязь болотная разъела, — смутился я и поспешно отвернулся.
— Пока в бучиле сидел, солнце жгло нещадно. А оно сегодня очень жаркое, почти как в Египте, — буркнул я, отжимая майку.
— Да, после купания это всегда острее ощущается, — сказала девчонка и добавила, прикладывая ладошки к своим розовым щечкам:
— Кажется, и я тоже подпалилась... Никогда еще так загорать не приходилось.
— Тебе это идет! — сделал я небольшой комплимент, желая хоть как-то загладить свою вину перед Пашкой. — А я вот жирный, поэтому всегда пылаю, как котлета на сковородке!
Пашка улыбнулась, и щечки ее стали заметно краснее. Сердце мое вдруг снова волнительно заколотилось, и я поймал себя на мысли, что хочу говорить этой девчонке только хорошие слова и что вся моя злоба куда-то исчезла, словно ушла во время купания в мутные воды этого мрачного болота. Передо мной снова возникал дивный силуэт посреди красного солнца, и я понимал, что Пашка — не простая девчонка. А вот какая — я еще толком не мог понять и разобраться. И еще меня жгло чувство стыда за тот свой поступок, когда я, нарушив свое слово, обернулся, подло проникнув в дивную тайну этой сказочной феи. Прасковья победила меня и в этот раз, и, что удивительно, я вовсе не обиделся на нее, а, наоборот, впервые испытал восхищение ею!
Я починил зажигалку и принялся собирать хворост для костра. Пашка сидела на камне и расчесывала моей расческой свои длинные волосы. Какая же она была красивая в те минуты заката! Даже наша классная прелестница Люська Белицина со всей своей любовью к французской моде и косметике не могла бы сейчас сравниться с ней.
Я не находил себе места от стыда и волнения: ведь я столько сделал зла этой девчонке, а она так покорно все это принимала... Да и какая же она оказалась классная! Боясь, что Пятница заметит, что со мной что-то происходит, я старался не глядеть на нее и не разговаривать, занимаясь делами. Быстро развел костер, сделал запас дров для него. Потом Пашка стала сушить над огнем свое платье и мою майку, а я ушел на другой край островка и принялся там за сооружение шалаша для ночлега. Когда я вернулся, уже темнело. Болото курилось густым призрачным туманом. Коряги, кочки, отдельные деревья принимали в нем тревожные очертания. Отовсюду слышались какие-то злобные и печальные звуки. Стало свежо. Резче запахло болотом. Пашка сидела у догорающего костра, глядела на огоньки и поглаживала свои волосы, уже собранные в привычные озорные косички. Я по-быстрому оделся и от теплой и сухой майки впервые за столько времени испытал большое наслаждение. Стали оживляться комары. Я кинул на уголья охапку сырой травы. Дым повалил густой и едкий, а жужжание сразу же прекратилось.
— Господи, как же я устала сегодня! — произнесла Прасковья и зевнула, прикрывая рот ладошкой.
Передо мной была обычная вредная Пашка, но я почувствовал, что никогда в жизни еще не встречал такой девчонки, как она. Было в ней что-то такое, чего я еще никак не мог выразить ни словами, ни делами. Кто же ты на самом деле — странная девочка Прасковья из Подмосковья, обычная юная христианка или же дивная берегиня, сказочная нимфа Мещерского края?
— Да, славный выдался денек! — сказал я и... тоже зевнул. — Но ничего, думаю, что на этом наши приключения закончатся. Завтра вертолет обязательно нас разыщет.
— Ты так думаешь?
— Конечно! Нам здесь больше делать нечего! Пошли-ка лучше спать.
Мы перебрались к шалашу. Благо, дым от костра падал прямо на него. Хоть и пахло затхлой горечью, как от осенних костров, но зато комары держались на почтительном расстоянии. Забравшись внутрь шалаша, мы легли на подстилку из трав и веток каждый у своей стенки и расслабились. Усталость была действительно еще похлеще той, что я испытал после вынужденного купания в реке с ее омутами и быстринами. Болото же оказалось более грозным и серьезным испытанием. Какое-то время мы слышали лишь тревожные звуки, доносящиеся с окрестных топей. Потом я спросил:
— Паш, ты спишь?
— Почти... — прошептала девчонка.
— А ты в каком классе учишься?
— В восьмой перешла.
— И я тоже. Скоро уже четырнадцать стукнет...
Больше ни о чем не хотелось ни говорить, ни думать. И мы заснули. Где-то уже ночью я пробудился от холода. С болота тянуло свежестью, и сквозняки легко проникали сквозь хлипкую стенку шалаша, противно лаская мои голые плечи. Я поежился. Потом приподнялся и выглянул из хижины. Кругом царил темно-синий туман, смешанный со мраком ночи. Болото жило своей жизнью: бухало, урчало, охало, ухало, смеялось, трещало, посвистывало... Я, подергиваясь от холода, сбегал к костру и, разворошив золу, бросил в жар охапку сухой травы, а сверху прикрыл влажной от росы осокой. Повалил крутой дым, немного отгоняющий холод и комаров. Вокруг было круженье злых сил и тошнотворных болотных запахов. Ни звезд, ни луны, и только жалкий огонек костерка,
