Так они добрались до Святой Земли и, поклонившись святыням, пришли в Гефсиманию, где было изображение Страшного Суда Господня. Досифей с большим вниманием и удивлением стоял и рассматривал эти рисунки. И тут он заметил некую прекрасную Женщину, одетую в багряные одежды. Она стояла возле него и объясняла ему муки каждого из осужденных во ад, и давала притом еще и разные наставления от самой себя. Юноша, слыша все это, поражался, изумлялся и ужасался, так как ничего не знал ни о Суде, ни о рае, ни об аде. Наконец он спросил: «Госпожа! Что же делать должно мне, чтобы избавиться от всех этих мук?» Мудрая Незнакомка ответила: «Постись, не ешь мясо и молись часто — и избавишься от мук». После этого благолепная Женщина стала невидимой и больше уже не появлялась. Ища Ее, Досифей обошел все то место, но так и не нашел, ибо это была сама Превятая Дева Мария, Богородица! С тех пор юноша пребывал в умилении и хранил данные ему три заповеди. Друг воеводы опечалился, видя то, что Досифей стал поститься и отказываться от мяса, и мысленно жалел воеводу, ибо знал, что тот очень любил и лелеял своего юного родича. А воины, что были при них в походе, прямо сказали юноше: «Что ты делаешь? Неприлично человеку, хотящему жить в мире, так поступать. Если хочешь жить по-другому, то иди в монастырь, там и спасешь свою душу!» А Досифей не знал, что такое монастырь, не ведал никаких божественных молитв и Таинств, а исполнял только то, что сказала ему Странная Женщина. Он отвечал воинам: «Тогда ведите меня, куда знаете, ибо я не знаю, куда идти!» Некоторые из воинов были христианами и отправили его в монастырь. Там он всего за пять лет строгого послушания достиг большой святости и, умерев молодым, сравнялся даже с великими святыми!
— Ну, ты нисколько не убеждаешь меня сделаться истинным христианином! — сказал я и усмехнулся. — Просто этому Досифею нечего было делать, вот он и стал святым. Были б в те времена компьютеры, телевизоры, мобилы, тачки разные и прочее, он бы ни за что не сбежал в монастырь!
Увидев на губах девчонки ироническую улыбку, я спросил раздраженно:
— Чего ты ухмыляешься?!
— Да так! — отмахнулась она. — Просто ты сейчас сказал почти так же, как царь Агриппа, когда отвечал апостолу Павлу.
— Какой-какой царь?! — переспросил я, не поняв.
— Агриппа!
— Агриппа! Ха! Клёвое имечко! — рассмеялся я. — Ну и что он говорил?
— Это в Деяниях святых апостолов сказано. Когда судили апостола Павла, то он, защищаясь, рассказывал о том, как провел свою жизнь, как проповедовал Слово Божие по свету, чтобы люди покаялись в грехах своих и обратились к Живому Богу, творя добро и делая дела, достойные покаяния. А один из судей, царь Агриппа, сказал ему: «Ты немного не убеждаешь меня сделаться христианином!» Вот прямо как ты сейчас... заявил.
— И что ему ответил Павел?
— А он сказал: «Молил бы я Бога, чтобы не только ты, но и все, слушающие меня сегодня, сделались бы такими, как я, только кроме моих уз!»
— Значит, и ты тоже так думаешь? — спросил я и лукаво взглянул на девчонку. — Хочешь, чтобы и я сделался таким же, как ты?
— Хотелось бы, врать не буду... — вздохнула девчонка. — Но этого силой не добьешься. Хочешь — верь, а хочешь — не верь.
— Ну, ты себя шибко-то святой не считай! — вспыхнул я. — Там на лестнице-то, в монастыре, поди, ведь специально меня в бок пырнула, а? — строго произнес я и грозно надвинулся на девчонку.
Та смутилась, покраснела и тихо ответила:
— А я и не считаю... — и отошла в сторону, борясь с волнением и слезами.
И в это время я увидел довольно приличную поляну, всю красную от покрывавших ее ягод. Наверное, то была клюква. Правда, чтобы добраться до нее, надо было преодолеть небольшое пространство, представляющее из себя густую смесь красноватой пенистой жижи, лохматых кочек, куги, осоки, плесени и мшистых коряг. Лезть в такую трясину, конечно, не хотелось да и, наверное, было небезопасно, но что же мне оставалось делать? Еда была так близка, а живот крепко поругивался за мою нерешительность. Я осмотрелся. Девчонка куда-то исчезла, похоже, она прошла дальше, а может, и, обидевшись, вернулась назад, к горе и кострищу.
— Ну и вали, святоша! — хмыкнул я. — Пусть тебя там сасквач пощекочет! Ха!
И я смело двинулся к заветной полянке. Под ногами шлепала какая-то отвратительная студенистая масса: она то колыхалась, то твердела, то резко проваливалась. Запашок стоял тот еще! Один раз я провалился аж на всю длину левой ноги, но все одно дна так и не нащупал! Кое-как, цепляясь за коряги и кочки, выбрался из ловушки, сильно испачкав одежду, но продолжил свой рискованный путь. И тут же споткнулся и упал плашмя, прямо лицом в эту бурую жижу, кишащую пиявками и какими-то микроорганизмами. Противная густая вода достигла уже и плавок, я стал промокать. Выругавшись, я сделал еще один рывок и наконец ступил на более-менее твердую почву ягодного островка.
— Кто не рискует — тот не ест! — выдохнул я и утер грязь со лба.
Сколько же тут было ягод! Крупные, точно вишни, правда, еще не совсем спелые и кисловатые, они виднелись повсюду, даже некуда было и ступить. Такой свежей и аппетитной клюквы, не найдешь, пожалуй, ни на одном рынке. Я обтер ладони о майку и принялся за трапезу. Темно-розовый сок стекал по моим губам, подбородку, а я все хрупал и хрупал чудо-ягоды, ползая по поляне то на корточках, то на четвереньках. Вдруг где-то вдалеке послышался странный гул. То ли это был гром вновь собирающейся грозы, то ли летел за нами вертолет, а может мне просто все показалось.
Я встал, осмотрелся и прислушался. Но ничего, кроме воя комариной пурги да тревожного болотного бульканья, смешанного с пением какой-то камышовой птицы, я больше не услышал.
— Пятница, ты здесь? — крикнул я.
— Здесь! Здесь! — отозвался кто-то из дальних зарослей. То ли девочка, то ли виденье...
— Иди сюда! Здесь ягода!
— Ягода?! Ягода?! — удивился голос в непролазных кустах.
— Не обижайся! Иди поешь!
— Ешь! Ешь! — как-то сухо прохрипела кикимора.
— Ну и как хочешь! — сплюнул я и снова присел к большой красной кочке.
И вдруг заросли куги зашелестели и закачались, как от сильного ветра. Из них вынырнула девчонка и, увидев меня, радостно крикнула:
— Жора! Вертолет!
— Серьезно?! — вздрогнул я, утирая рот.
— Да, там над лесом, далеко отсюда! Кажется, он сюда летит! Бежим скорее!
— А может, показалось?
— Нет же! Вертолет! Гудит он.
Я кинулся обратно к берегу. Однако, подскочив к жиже, остановился. Я забыл, где именно переходил на остров! Болото уже успело затянуть и замаскировать все следы. Но надо было спешить, и тогда я, сплюнув, пошел наугад. И, сделав всего несколько широких шагов, ухнулся в булькающую прорву. Дна не было, лишь какая-то вязкая, как в сортире, зловонная жижа с многочисленными корнями. Попытался выбраться, однако, ухватиться было не за что, кроме жесткой травы, да и опереться тоже ни на что я не мог. И тут я с ужасом ощутил, что этот невидимый болотный Водокруч тянет меня вниз! Он был гораздо коварнее речного собрата и лишил меня всякой возможности сопротивляться его воле. Ни ног поднять я не мог, ни упорно грести вперед, а мог лишь барахтаться на одном месте, разбрасывая в стороны тину да ряску. Но сколь долго можно так продержаться? Стоит прекратить сопротивление, как начинаешь медленно погружаться в топкую прорву.
— Паш, помоги мне! Кажется, я залетел в бучилу! — гаркнул я.
— Лу! Лу! Лу! — ехидно хохотнула в кустах кикимора.
Пашка нерешительно подошла к трясине, не зная, как ей лучше ко мне приблизиться.
— Палку захвати какую-нибудь! — крикнул я. — Побыстрей, меня, кажется, засасывает!
Девчонка взяла длинную сухую и корявую сосенку, перекрестилась и двинулась ко мне, опуская один конец своего шеста в болото и нащупывая им подходящий путь. На середине дороги Пашка не устояла на колыхающейся почве и провалилась в воду. Палка отлетела в сторону. К счастью, девчонка не попала в трясину и быстро вынырнула, отфыркиваясь от жижи.
— Осторожно! А то тоже угодишь в бучилу! — крикнул я, уйдя в болото уже по грудь.
Пришлось вновь напрягаться, дергаться и барахтаться. Подтянув сосенку, Пятница опять двинулась ко мне. Добравшись до края полыньи, она встала на колени, снова перекрестилась и, что-то прошептав, протянула мне свою хрупкую жердочку. Подтянувшись, я ухватился за палку, однако, оторваться от бучилы не смог. Ноги мои слиплись в жиже и лишь тянули вниз.
— Тащи! — крикнул я.
Пашка налегла на палку, но силенок у нее оказалось недостаточно. Вот и постись! Бедняга упиралась изо всех сил, но смогла подтянуть меня лишь на десять сантиметров, не более. Проклятый Водокруч крепко обнял меня и только посмеивался над девчонкой. Борьба шла минут пятнадцать. Наконец, Пашка обессилено прилегла прямо на кочках. Она тяжело дышала, платье намокло. Я почувствовал, что и у меня силы тают, как снег в жаркий день.
Болото, воспользовавшись нашей паузой, принялось отвоевывать отбитое нами пространство, и мои ноги вновь потянулись в неизвестность. Пришлось начинать барахтанье.
— Погоди, я сейчас, только передохну немножко... — сказала Пашка.
— Слушай, Пятница, тебе, скорее всего, меня не освободить! Знаешь что, беги-ка ты лучше обратно к горе. Вертолет, поди, уже там приземляется. Позовешь кого-нибудь из спасателей. А я тут пока сам побарахтаюсь...
— Ты же долго не продержишься! — поднялась девчонка.
— Ничего, потерпим! Я палку поперек полыньи положу и на ней зависну. Пусть попробует Водокруч меня тогда заглотить... подавится...
— Точно? — неуверенно спросила Пятница.
— Да ты не бойся! Лучше беги скорее, а то меня тут уже пиявки ощупывают, и комары эти еще заедают...
— Ну, хорошо, держись! Я мигом!
И девчонка кинулась обратно. Пару раз провалилась по грудь, один раз упала, вся вымокла, но выбралась из опасной зоны. Потянулись мучительные минуты ожидания. Я завис над жердочкой, но она под тяжестью здорово ушла в жижу. Грязь достигла уже подбородка, когда погружение временно прекратилось. Наверно, Водокруч раздумывал, как бы ему избавиться от моей жердочки, вставшей ему поперек горла и мешавшей меня проглотить. Время от времени я работал ногами, не давая топи сковать меня окончательно. Какие-то огромные пузыри поднимались из глубины и лопались прямо у моего лица. Противно пели лягушки, где-то бухала птица, стонал водяной жук. Из зарослей раздавалась чья-то тревожная трель. Похоже, уже вся лесная и болотная нечисть собралась поглазеть на мое бедствие. Вот незадача, еще никогда я не оказывался в таком дурацком и безвыходном положении, когда ничем не можешь себе помочь, хоть имеешь и силу, и волю.
Я вспомнил сон. Все точно, сижу тут, как в саркофаге и никто не помогает. Одна надежда на Пятницу. Может, сжалится и разобьет эти нудные оковы... И еще я понял: странное дело, стоит мне поссориться с Пашкой, как беда нас сближает вновь. А ведь так можно доиграться и до непоправимого... Зря я обидел девчонку — вот и получил наказание. А что, если она возьмет да и бросит меня, грешника, тут, а сама улетит домой! Скажет: «А был ли мальчик-то?» Волной смыло... И тут же я с ужасом почувствовал, как жижа начинает снова меня всасывать, уже вместе с палкой! Видимо, полынья оказалась слишком широкой, смогла захватить и длинную жердочку... Правда, погружение было замедленным, не как
