она поискала глазами Дину. Та была на месте, в обществе своего приятеля, Филиппа, кажется. Марла облегченно вздохнула. Что ж, ничего страшного не произошло, надо успокоиться, надо просто встать и выйти. Встать и выйти.
Стоя у окна в своем кабинете, Абель видел, как Марла сомнамбулической походкой проследовала к своей машине, села. Прошло минут пять. Что она там делает? Плачет? Поправляет макияж? Он представил себе ее, съежившуюся за рулем. Наконец машина сорвалась с места и вмиг исчезла из виду. Он смотрел ей вслед без всякой жалости. Марла разочаровала его. Он полагал, что именно ее абсолютизированный сиротизм самоощущения доведет психомассу Клуба до критической. Но этого не произошло. Что ж, надо искать дальше. Дина? Поначалу он счел, что ее катастрофическое мышление как нельзя больше подходит для его целей. Наблюдая, как она чуть что впадает в панику, он почти физически видел хаотичный разбрызг мыслей в ее мозгу: «Все кончено!», «Это крах!», «Жить не стоит!», «Надо покончить с этим!»… Но как ни странно, она оказалась крепким орешком. Он до сих пор не знает ее истории. Расколется, конечно, рано или поздно, но, пожалуй, не стоит тратить на нее стольких усилий. Лучше попробовать Пацана.
Пацан был его новейшим приобретением. И самым ценным. Впервые Абель увидел его стоящим перед входом в фешенебельный бар, где любили устраивать деловые встречи бизнесмены средней руки. Он был таким маленьким и худым, что Абель принял его за четырнадцатилетнего подростка и, даже узнав позже, что ему семнадцать, не мог отделаться от первого впечатления. Одет он был в стильную рвань, что, как известно, требует либо больших денег, либо больших усилий. Но не это привлекло внимание Абеля, а неожиданная для такого заморыша гордая осанка и выражение яростного презрения на полудетском лице. Парень будто хотел прожечь взглядом дубовую стилизованную под старину дверь и всех, кто за ней находился. Почувствовав, что мальчишка вызвал интерес и у швейцара, Абель выдвинулся на авансцену, предупредив тем самым скандальное развитие событий. Пацан мгновенно оценил ситуацию, но, нисколько не смутившись, смерил его с головы до ног и процедил:
– Тебе чего, непуг?
Проигнорировав странное обращение, Абель ответил вопросом на вопрос:
– Что, очень хочется?
– Чего?
– Туда.
– А-а-а… Не-а. Наоборот. Хочется кое-кого оттуда.
Абель покачал головой.
– Серьезный у тебя враг.
– Нет, это у него серьезный враг.
– А он знает об этом?
Абель был уверен, что услышит отрицательный ответ, и приготовился предложить свои услуги, не сомневаясь, что мальчишка тут же клюнет и попадет в уготованные сети. Но Пацан и тут удивил его:
– Нет, он такой же непуг.
– Ну и кто же мы, непуги, такие?
Пацан хмыкнул и Абель решил, что лед тронулся.
– Зайдем, потолкуем?
Парень весь сжался, но взял себя в руки и, боднув головой воздух, пошел вперед, прямо на оторопевшего швейцара. Абель едва успел догнать его. Пока он делал заказ, Пацан сканировал зал, очевидно, выискивая своего недруга. Внезапно его рот скривился, а глаза сузились до кобальтовых щелочек. Абель проследил за его взглядом и уперся в известного адвоката, с которым был давно и хорошо знаком. Тот кивнул ему, и он вынужден был ответить на приветствие. Но, повернувшись к своему визави, застыл в ужасе, потому что сведенные в щелку ненавидящие глаза смотрели теперь уже на него. Абель понял, что ему нужно быть предельно осторожным. Пожалуй, не стоит сегодня интересоваться, чем Пацану насолил адвокат. Мало ли какое зло может причинить жрец правосудия?! К тому же для дела это не имеет значения. В этот момент подошел официант с двумя кружками баварского темного пива. Мальчишка вцепился в свою, и Абель получил возможность понаблюдать за ним. Угловат, неловок, так, что производит впечатление дикаря. Но это, скорее, не от недостатка манер, парень явно знавал лучшие дни, а от сильных эмоций. Он еще не научился управлять ими, вот и дергается, как флюгер на ветру. И это хорошо – идеальное орудие. В этот момент Пацан поднял голову, и Абелю показалось, что тот прочел его мысли. Ого! Надо спешно перехватить инициативу. Абель широко улыбнулся.
– Ты обещал рассказать о непугах...
– Я тебе, фраер, ничего не обещал. Это тебе что-то от меня нужно. Что?
– Хм! Я собираю городской фольклор, в частности, молодежный сленг.
– Это не сленг, это я сам придумал.
– А-а-а… я так понимаю, у тебя своя шкала, свой набор категорий для человеков…
– Зачем набор? Достаточно двух. Люди делятся на непуганых и застраханных. С застраханными все ясно, а непуганые – это те, кто еще не встретил свой страх.
– Хм! Ну а ты у нас кто?
Парень снова смерил его уничтожающим взглядом. Абель пожалел, что не удержался от сакраментального вопроса. Теперь мальчишка опять замкнется и, скорее всего, надолго. Но Пацан удивил его в третий раз. После Абель привык к его экстраординарности и оставил всякие попытки просчитывать его поступки, но тогда он так обрадовался, что контакт продолжается, что даже не сразу вник в его слова. А когда вник, то не знал, как реагировать. Совершенно будничным голосом, без всякой аффектации, Пацан произнес:
– Я сам страх.
Возникла пауза. Абель понимал, что чем дольше она будет длиться, тем нелепее прозвучит его ответ. Любой. Он попытался свести все к шутке:
– Мне уже бояться?
– Тебе еще нет. А вот ему – уже да, – Пацан указал глазами на адвоката. Сколько раз потом Абель ни прокручивал в уме эту сцену, он не мог вспомнить ничего необычного в поведении Пацана – ничего из арсенала триллеров. Тем не менее, его охватил ледяной ужас, он был уверен, что с адвокатом в эту секунду случится – уже случилось – что-то поистине страшное. Истерические вопли, раздавшиеся в то же мгновение, подтвердили его догадку. Не оборачиваясь, Абель положил перед Пацаном визитку с адресом Клуба, расплатился за пиво и вышел, опередив полицейских всего на несколько минут. На следующий день газеты напечатали пространный некролог, где причиной скоропостижной смерти адвоката был указан апоплексический удар. Абель навел справки и узнал, что среди профессиональных подвигов покойного был смертный приговор некоему дегустатору вин, все преступление которого состояло в том, что он оказался в ненужном месте в ненужное время. У дегустатора была жена, которая вскоре повесилась, и сын, которого после случившегося забрали родственники.
Пацан пришел в Клуб в тот же вечер и очень скоро стал завсегдатаем.
Дина познакомилась с Филиппом на студенческой вечеринке. Узнав, что девушка с мраморно-белой кожей и дымчато серыми глазами учится на философском факультете, он удивился так искренне, что Дина, чуть не оправдываясь, выпалила, что собирается его бросить. И была рада, когда парень облегченно вздохнул и тут же заговорил о модных музыкальных тенденциях, причем так увлеченно, что ей стало досадно и она перебила его:
– Вот-вот, вы сделали из музыки нового бога!
Парень осекся. Дина тут же пожалела о своем выпаде, опять прокол, опять она вылезла со своим, вместо того, чтобы терпеливо и внимательно выслушать собеседника, как ей многократно внушали. Но было уже поздно. Впрочем, парень, похоже, не злился и смотрел на нее, скорее, заинтересованно.
– Ну да! В середине прошлого века родилась новая религия – музыцианство. Для миллионов молодых людей по всему миру слушать новую музыку, быть в гуще или хотя бы в курсе музыкальных событий стало высшим жизненным смыслом. Их поведение на концертах модных исполнителей адекватно массовому религиозному экстазу. Модные певцы и музыканты воспринимаются, как божества, а предметы, имеющие к ним отношение, – кусочки одежды, фотографии, автографы et cetera, – как церковные реликвии…
– Ну и что, ведь им хорошо! Я имею в виду публику. Вы представьте: сотни, тысячи людей в одном месте, и всем хорошо!
– Зачем представлять? Я видела много раз: тысячи людей в одном месте, и все орут, дергаются, как испорченные роботы… в давке калечат друг друга, убивают… совершенно как это бывает в местах паломничества, если продолжить мою аналогию…
– А вы почему хотите бросить свой фак? По-моему, это как раз ваше.
Дина тут же сникла.
– Нет, не мое. Сначала я тоже думала, что мое. А потом поняла, что любая философская система ущербна, вернее, каждая из них – это очередная неудачная попытка дать картину мира, объяснить его… И каждая имеет последователей, продолжателей, и все они сосуществуют… смотрят на один и тот же предмет и видят его по-разному, спорят, ненавидят друг друга… Бред!
– Ну и правильно, бросай! Поступишь к нам, на дизайнерский…
Дина засмеялась. Больше они о философии не говорили. Университет Дина не бросила, кое-как доучилась и поступила на работу в социологическую лабораторию. Там ей вначале понравилось, но, поняв, что конечным результатом их работы являются никому не нужные толстенные отчеты, а главное, узнав, как делается статистика, она оттуда ушла. Поменяв так несколько мест, она приказала себе не искать больше «интересную и полезную для общества» работу и устроилась клерком в компанию по продаже авиабилетов.
Филипп был в курсе всех этих перипетий и одобрял каждое ее решение. Ему было все равно, чем она занимается, о чем думает, что заставляет ее страдать. Он всегда был рядом и, казалось, делал все, чтобы помочь ей справиться с очередным приступом депрессии. Но на самом деле был рад ее неудачам, потому что воображал, что они делали их ближе. И всякий раз, когда она, в нервной истерике, звала его, Филипп думал не о том, что с ней произошло, а о том, что вдруг, наконец… Вдруг, наконец она поймет, что у нее нет никого, кроме него, что она не нужна никому, кроме него, и что, став его женой, она по крайней мере перестанет метаться и искать того, чего нет на свете. Что же до самих метаний и исканий, то он их всерьез не принимал. Как и историю с Клубом. Впрочем, возможно, все это ему только на руку, особенно в свете этой затеи с женихом и невестой. Мысли его привычно соскользнули в русло «а вдруг, наконец», но звонок Дины прервал их приятное течение.
– Собирайся, надо идти туда!
– Зачем? Ты же решила больше ни ногой.
– Надо. Он готовит что-то страшное. Я это сейчас только поняла.
– Абель? Страшное? Этот клоун? Да что он может…
– По дороге расскажу. Заезжай за мной.
Месяц назад машину Дины угнали, потом ее обнаружили за городом, разбитой всмятку. И тут выяснилось, что фирма, где она была застрахована, приказала долго жить в связи с глобальным финансовым кризисом. Как ни странно, Дину эта история только развеселила, а сейчас она паникует из-за какой-то ерунды. Филипп твердо решил никуда не ехать, пока не поймет, в чем дело. Дину он нашел в состоянии лихорадочного возбуждения. Серые глаза горели темным огнем, а так восхищавшее его мраморно-гладкое лицо казалось теперь болезненно худым и бледным. Сердце Филиппа сжалось. Впервые он увидел, насколько серьезны для нее «эти сборища». Но почему? Что она разглядела там, где он только забавлялся. Филипп обнял ее за плечи, заглянул в напряженно расширенные глаза. Тут же огонь в них потух, как в одно мгновение притухает блеск дня, когда солнце скрывается за облаками. Филипп, усмехнувшись, отпустил ее, вытащил сигарету из лежавшей на журнальном столике почти пустой пачки,
