Я проснулась от счастья…. Солнце заливало комнату золотым потоком, путалось в складках штор, играло корешками книг, сверкало гранями стеклянной вазочки на столе, матово отражалось в стоявшем напротив пианино … Пахло летом, прошедшим ночью дождём, травой, нежной зеленью листьев, разогретым асфальтом… Я с наслаждением потянулась и отчего-то засмеялась. Вскочив, высунулась по пояс в открытое настежь окно. На скамейке под окнами возилась со своей куклой Наташка. Она была ещё маленькая и играла в куклы.
- Эй, Наташка! Наташка-а-а!
Наташка подняла голову и тоже закричала:
- Ле-ен! Выйд-е-ешь?
- Выйд-у-у!
В комнату заглянула бабушка
- Проснулась? Вставай уже… Все каникулы проспишь!
Ах, да! Вот оно что! Каникулы! Три месяца можно не ходить в школу, не думать о задачках, сочинениях, параграфах…
Я схватила бабушку в охапку и закружила по комнате, напевая: « Каникулы, ура, каникулы!»
Бабушка слабо отбивалась:
- Ну, хватит дурить… Пусти уже. Сходи-ка лучше в магазин, а то родители скоро на обед придут, а хлеба нет.
- Схожу, бабуль, схожу!
- Надо же, - удивилась бабушка, - А то не допросишься…
Так. Постель в охапку и в тумбу, быстро умыться, и где мой сарафан? Сарафан нашёлся в кресле и, причёсывая у зеркала мягкие, но, тем не менее, непослушные волосы, я напевала новую песню: « По переулкам бродит ле- е-то, солнце льётся прямо с крыш…»
Целых три месяца! Подумать только! Река, пляж, волейбол у школы, книжки, которые давно хотела прочесть, да так и не успела… Карусели, гитара, да мало ли ещё что! Вот только музыкой придётся заниматься… Стоп. Вот музыкой можно и не заниматься… Потому что музыкальную школу я окончила. Вон оно лежит, «Свидетельство о начальном музыкальном образовании». Я скосила глаза – на столе так и лежала картонная книжечка, которую я получила вчера… Протянув руку, я взяла нагретый солнцем прямоугольник. Так. Поступила… Окончила по специальности «фортепиано»… С итоговыми оценками…. Специальность – «хорошо», ансамбль – «хорошо», хор – «хорошо», музлитература – «хорошо», сольфеджио…. Сольфеджио – «удовлетворительно»… Ну, что ж. Преподаватель по сольфеджио, маленький, сухонький Наум Матвеевич, всегда неизменно обращавшийся к нам на «вы», грустно сказал мне однажды, ставя в дневник очередной «трояк»: «Если бы за умение слушать давали премии, Гран-при получили бы вы…»
Ну, тем и утешимся…
В музыкальную школу я записалась сама. Вернее, с Лариской. Лариска была моей подругой. Маленькая, вертлявая и вся в веснушках - летом веснушки были даже на руках и ногах. В Лариске жил дух авантюризма – она всегда предлагала что-то такое, о чём я сама бы никогда не подумала и на что никогда бы не решилась.
В этот раз Лариска предложила мне сбегать в «Пионерский садик» на качели. Почему садик «Пионерский» никто объяснить мне внятно не мог. Это был небольшой парк, сильно заросший, за ним давно не ухаживали. В разросшемся кустарнике то там, то здесь стояли гипсовые фигуры, некоторые из них были с горном, барабаном и в пионерских галстуках. Трудно было угадать в них пионеров – время и хулиганистые мальчишки не пощадили их: скульптуры были полуразрушены, с отбитыми руками, ногами и даже горном. Тут и там торчала железная арматура – скелет бывших «пионеров». Говорили, что раньше здесь был летний кинотеатр, танцплощадка, киоск, где продавали мороженое и газировку с сиропом и даже «комната смеха». Теперь ничего этого не было, от танцплощадки остались несколько полусгнивших досок… И остались качели. Это были самые лучшие качели в нашем районе, а может, и во всём городе! Большие, с широким удобным деревянным сидением, где помещались сразу по шесть-восемь человек и очень лёгкие – их легко было раскачать так, что качели взлетали выше облаков! Там всегда было много желающих покачаться – от самых маленьких, которые приходили с бабушками и мамами, до взрослых усатых «дяденек» и их смешливых подружек.
В этот раз на качелях не было никого. Мы с Лариской лениво покачались немножко, вдвоём было скучно. Мы уже собрались было уходить, когда Лариска предложила:
- А давай в «музыкалку» запишемся!
В глубине парка, в стороне от качелей, стояло старое двухэтажное деревянное здание. На фасаде висела простая табличка «Детская музыкальная школа №3». Учеников этой школы мы видели, когда приходили на качели. Они проходили по аллее, с завистью поглядывая на нас, неся свои футляры со скрипками и нотные папки. Правда, когда оканчивались их уроки, они тоже пополняли визжащую и смеющуюся детскую толпу. Папки и скрипки небрежно валялись рядом под большим тополем…
Я не поверила, что можно просто вот так записаться в «музыкалку» и пошла с Лариской за компанию, чтобы ей было веселее. Двери школы оказались неожиданно тугими и тяжёлыми, мы с трудом, потянув их на себя, оказались в прохладном полутёмном вестибюле. Пахло краской – видимо, где-то шёл ремонт к новому учебному году. В вестибюле никого не было. Почему-то оробела не только я, но и Лариска, она притихла и только смешно дёргала носом, как кролик…
В вестибюль выходило несколько дверей, и когда одна из них открылась, я немножко испугалась – вдруг нам сейчас скажут: « Что вы тут ходите? Идите домой!»
Вышла женщина, молодая и красивая. Густые каштановые волосы мягко струились вокруг шеи, карие глаза были весёлыми и приветливыми.
- Здравствуйте! Вы что-то хотели девочки?
Я робко помотала головой, а Лариска, дёрнув меня за руку, сказала:
- А можно к вам записаться?
- А куда бы вы хотели?- спросила женщина. – У нас много специальностей – фортепиано, скрипка, аккордеон… На каком инструменте вы хотите заниматься?
- Нам на это… Пианино, – сказала Лариска.
- Ну, пойдёмте.
Женщина провела нас в ту комнату, из которой только что вышла. Там стоял канцелярский стол, шкаф, сейф, стояли стулья, и никаких инструментов не было…
- Я вас запишу, только потом надо будет прийти с родителями на прослушивание и принести документы. Всё запомнили, не забудете?
Из музыкальной школы я сразу пошла домой – каяться, потому что за такую самодеятельность мне могло сильно влететь… А Лариска пошла к своей маме на работу – Ларискина мама была врачом в поликлинике – тоже поведать о наших приключениях.
Как рассказать бабушке о том, что я нарушила её запрет уходить далеко и ходила в парк? Да ещё и в школу записалась… Я решила молчать до вечера. Скажу маме, когда придёт с работы…
Вечером у меня тоже не получилось, мама пришла немного расстроенная и я не хотела огорчить её ещё больше. Когда раздался телефонный звонок, я уже собиралась спать. Мама долго с кем-то говорила, а потом зашла в нашу с бабушкой комнату.
- Так куда это вы с Ларисой записались? И молчишь! Ты представляешь,- сказала она бабушке, - они в музыкальную школу записались! Дарья Ивановна звонила, ей Лариса сказала! Послезавтра прослушивание! А я работаю! И пианино у нас нет! И Ларисина мама тоже работает!
- Да, ладно,- сказала бабушка, - не кричи так. Я и сама хотела её отвести, да она опередила. Схожу я с ними, а пианино потом купим… Пока можно и у Богдановых заниматься, всё равно у них без толку стоит.
Дочка Богдановых, наших соседей, выросла и уехала с мужем в гарнизон, где он служил, а пианино осталось.
Через день нарядные, чистенькие, с атласными лентами в косицах, мы с Лариской и моей бабушкой стояли у дверей школы. Час назад, пока собирались и одевались, мы, по бабушкиному выражению «хорохорились» - всех шапками закидаем! И вот даже Лариска присмирела. Не говоря уже про меня…
- Ну, что, заходите, «пианистки», - сказала бабушка. – А то опоздаем, кто вас ждать будет…
Вестибюль показался маленьким по сравнению с прошлым разом – столько там было волнующихся нарядных детей и их мам. На меня уставилась толстая девчонка с большими глазами и белыми, словно выцветшими волосами. Её мать волновалась больше, чем сама девчонка:
- Таечка, сначала поздоровайся… Ты меня слышишь? Да не верти ты головой, слушай меня…
Много было малышей – на скрипичное отделение брали с шести-семи лет. Были и ребята постарше, в основном, мальчишки, будущие аккордеонисты и баянисты, их набирали с десяти лет.
В вестибюль вышла худенькая женщина с гладко зачёсанными волосами и тихим голосом сказала:
- Скрипачи, пройдите в актовый зал, пожалуйста… Баян и аккордеон - в кабинет за углом, сразу справа… Пианисты остаются здесь.
Позже я узнала, что женщину зовут Клавдия Кирилловна, она секретарь и лучший друг всех учеников школы. Сколько раз мы прибегали в её маленькую каморку, где и вдвоем было трудно поместиться – похвастать успехами, поплакать, если что-то не получалось или просто обидели… И для каждого она находила свои слова – утешения, ободрения или искренне радовалась с нами…
«Пианистов» осталось человек десять. Клавдия Кирилловна выходила в вестибюль и приглашала по очереди тех, кого сейчас будут прослушивать:
- Лебединский Рома!
Черноволосый мальчик с большими печальными глазами робко оглянулся на маму и пошёл в открытые перед ним двери. Его мама, худенькая, тонкая женщина, с такими же как у сына большими грустными глазами, казалось, замерла, прислушиваясь к тому, что происходит за дверями, куда увели её мальчика…
Наконец, Рома вышел, и позвали его маму. Толстая Тая и её мама тут же подошли к нему.
- Ну, что там спрашивали? Петь надо? - волнуясь, спрашивала такая же бесцветная мама, как и Тая.
- Н-надо, - заикаясь, ответил Рома и замолчал.
Вышла Ромина мать, теперь она раскраснелась, щёки её горели, и она прижимала к ним ладони, словно пытаясь их остудить.
- Приняли – радостно выдохнула она и Рома повторил:
- П-приняли? М-меня п-приняли?
Они ушли, что-то оживлённо обсуждая, и было видно, как они дружны и как любят друг друга – мать и сын…
Следующей была очередь Таи. Её мама стояла у самых дверей, жадно ловя каждый звук и покусывая носовой платочек. Когда Тая вышла, мама так быстро проскользнула в двери, что я удивлённо открыла рот – такая резвость при её комплекции…
Когда она, наконец, вышла, стало ясно как они похожи с Таей – словно два непропечённых колобка, только один побольше, а другой – поменьше.
- Доченька, приняли! Пойдём скорее, у нас ещё столько дел…
Тая обернулась, уходя, и показала нам с Лариской язык.
Лариска немедленно показала ей свой, но тут её вызвали.
Бабушка не стояла у дверей, она с достоинством сидела на стуле и ждала, когда её позовут в кабинет. У дверей стояла я. Из-за двери слышался звонкий голосок Лариски, она что-то пела, кажется, любимую нами « То берёзка, то рябина…». Слышно было плохо, и я почти прилипла к дверям, но те неожиданно отворились, и выскочила довольная Лариска.
- Ой, там легкота такая, - начала она, но тут вышла Клавдия Кирилловна и спросила:
- Кто с девочкой? Вы? Ах, у Вас две? Ну, пусть вторая заходит.
Мне показалось, что ноги у меня тяжёлые-тяжёлые и не сдвинутся никогда и ни за что. Бабушка слегка подтолкнула меня, и оказалось, что ноги всё-таки идут…
В залитом солнцем кабинете у фортепьяно сидела женщина, которая записывала нас с Лариской в школу, а за столом - Клавдия Кирилловна, пожилая женщина с короткой стрижкой и седой худенький мужчина. Мне он показался глубоким стариком и
