спасибо.
- Ну, хорошо, что прогулялись. Тогда сразу к делу. Прокопенко говорил о вас, как о ценном сотруднике, именно он рекомендовал, что бы для этого дела вызвали вас. Что вы сам можете сказать о нём? Как он там вообще, справляется?
- Честно говоря, не уверен. Его ранили, пока он сопровождал меня к вокзалу, и, кажется, достаточно серьёзно. В деревнях много всякого агрессивного элемента.
- Да, нам уже телеграфировали.
- Он выжил?
- Выжил, но находится в тяжёлом состоянии. И всё-таки, как он справлялся?
- Я совсем ненадолго заезжал в деревню, к отцу. Насколько я могу судить, сносно справлялся.
- Что вы вообще можете о нём сказать?
- Прокопенко верен Партии и делу Коммунизма, Пётр Львович. Это самоотверженный, отважный человек, готовый к подвигу и жаждущий подвига.
- Вот тут у нас как раз иногда возникают проблемы. Понимаете, пока что такие люди нужны, но прицел, конечно, у нас не на таких. Прокопенко носитель весьма специфического отношения к жизни, истинный спартанец. Всё отдать на великое дело... Это прекрасно, и тут мы все можем на него только ровняться. Но, конечно, человек будущего будет предан Партии не только сердцем, но и умом. Нам нужна более рассудочная любовь, более взвешенная, если угодно. Возможно, впервые, за всю историю человечества, мы рассчитываем вырастить не послушное стадо, а людей, принимающих самостоятельные решения. Человек должен быть не только предан, человек должен ещё и хорошо видеть, чему он там предан, понимаете? Нам нужны люди, которые смогут одёрнуть Партию, если она возьмёт курс в какую-нибудь пропасть. Понимаете?
- Понимаю.
- А Прокопенко не понимает. Прокопенко отличный солдат, склонный выполнять приказы не рассуждая, а если и рассуждая, то ему тем слаще выполнить приказ, который ему не по душе, для него это высшая точка пренебрежения собой. Собственно, поэтому мы и послали его в деревню, где положение вполне военное.
Пётр Львович кивнул Никите на пепельницу. Никите и правда, захотелось курить, но он решил пока сдержаться.
- Насколько я разобрался вы ближе к сути происходящего. Коммунизм это человеческий строй, это нарушение законов природы и законов Божьих, данных Адамом и Евой. Ведь что такое капитализм. Капитализм это самый природный строй, если угодно, это дикая природа как она есть. Кто успел тот и съел. И человек пока что и является животным, и капитализм ему, в целом, признаем, идёт, но вы же понимаете, что пока хотя бы одна обезьяна не возьмёт палку, они так никогда и не слезут с дерева. Но нас уже слишком много, к тому же прогнозируется очень существенный технологический прогресс, судя по анализу наших зарубежных товарищей - Жюля Верна и некоего Уэллса, не говоря уже о трудах нашего соотечественника Толстого. У нашей обезьяны в руках появляется граната, а обезьяна гранатой может пожечь, к чертям, весь лес. Потому что она обезьяна, и не понимает что такое граната, поэтому человеку пора определиться, кем он хочет стать - человеком или животным. И мы, именно мы, говорим за всех, человеку быть человеком. Человек уже был обезьяной, спасибо, если бы ему понравилось, он бы так и остался на своей пальме. Спасибо, больше не надо. Велика вселенная, а отступать некуда. Только вперёд. Понимаете?
- Понимаю. Только никто не говорил, что человек произошёл от обезьяны. Я кое-что читал, и речь идёт о том, что у них общие предки, - Никита всё-таки закурил.
- Вы разочаровываете меня, - заметил Пётр Львович, - Я тоже кое-что читал, раз добрался до своего звания, но ведь я говорю несколько метафорически. Хотите знать, откуда у меня сведения по поводу мировоззрения Прокопенко, да и вашего?
- Если это допустимо.
- Сочинения, которые вы писали. Нам неизбежно придётся опутать страны чиновничьим аппаратом, и это будут, в основном, нелепые человечки, выполняющие несколько узких функций, но в то же время мы будем культивировать сотрудников иного типа. Эти сочинения нужны для отбора годящихся людей. Это восточная практика, чиновник должен быть немного поэтом, у него должна быть своя голова на плечах, своя точка зрения, подчинённая общей гармонии, но всё-таки своя. тут довольно тонкий момент. Но если мы достигнем искомого, это позволит нам сверять курс. Нам не нужно подчинение из-под палки, только добровольное. Только искреннее, выстраданное, продуманное и решённое согласие с Генеральной Линией. Это дела грядущих пятилеток, впрочем. В общем, из этих ваших сочинений наши аналитики извлекают самое главное - что кто из себя представляет как человек. Конечно, анализируется не столько смысл текста, как и в случае с писателями. Анализируются механические детали. Манера строить предложения, вообще – композицию текста. Тут не принципиально качество текста, как такового, немножко другие критерии. Впрочем, сильно углубляться мы не будем – даже если я захочу, я не смогу прочитать подробную лекцию, там какие-то огромные таблицы, и целых несколько школ анализа, между которыми идёт непримиримая борьба. Мне в двух словах рассказывали, это очень любопытно, но уж очень узкая специфика, хотя я и сам немного по касательной к этой кухне прохожу. Например, сейчас я всё это рассказываю не для того, что бы потрепаться. Я слежу за вашей реакцией, что бы по тончайшим деталям мимики, и мельчайшим изменениям в поведении, понять годитесь ли вы для нашего задания. Оно щекотливое, странное, и опасное.
- И к каким выводам вы приходите?
- Кажется, годитесь.
- Вообще-то, - заметил Никита, - мне всегда казалось, что я неплохо владею лицом.
- Те аспекты, которые интересуют меня, вы не можете контролировать. Так же как в случае с текстами, кстати. Если бы вы заранее напились успокоительного, скажем, тогда бы ещё возможно. Это как с анализом крови – в ней или есть то, что мы ищем, или нет.
А теперь переходим к делу.
Пётр Львович взял ещё одну папиросу, и подошёл к Никите, наклонился всем телом, и прикурил прямо от папиросы, которую Никита держал в зубах, пристально глядя посетителю в глаза.
- Вы будете работать не в одиночку. – снова заговорил он, садясь на стол, вполоборота к Никите, - и ваш коллега, хм... В общем, это Кирилл Ловец.
Никита вздрогнул.
