знаю, какая у тебя жена. Мне Володя рассказывал.(эх, и болтун этот Володя!)
- Всё равно, милая, я не хочу оставаться с тобой наедине в такую ночь, потому что ничего мне не останется, как говорить тебе о любви, нежной и страстной. А её нет, и я не буду тебе лгать. Такая ложь женщине, которая мне нравится, будет угнетать меня. Чувства от такой лжи размываются, и нет больше ничего в человеке, кроме голого рационализма в удовлетворение сексуальных потребностей. Стоит ли так дружить!?
Нина слушала меня, и глаза были грустными.
- Не надо грустить, Нина. Пойдём, я отвезу тебя домой.
Леонид крикнул Володю и взял у него ключи от машины.
- За твою болтовню сегодня домой вернёшься ножками.
- Очень рад, командир. Береги свою красавицу.
Нина погрозила ему кулаком. Сугробин с Ниной сели в машину. Лейтенант запустил мотор и спросил: «Куда?» Она прижалась к его плечу и махнула рукой вперёд. Дорога оказалась длинной. В лагерь Леонид вернулся с рассветом.
Разговор на скамеечке был как сон в руку. Уборка заканчивалась, и обмолачивались последние гектары. Сугробин наметил на следующий день общее техобслуживание автомобилей и парную баню коллективу. Банщик в Краснобатайской обещал раскалить парную до белого цвета булыжников на каменке. Василий Иванович с помощниками готовил на сегодняшний вечер торжественный ужин. Сугробин со своим заместителем и диспетчером Шуриком Котовым сидели на КТП и проверяли журналы работы, подбивая сальдо – бульдо, как выразился Шурик. Шурик Котов, водитель первого класса, на машине работать не захотел и попросился в диспетчера.
- Хочу отдохнуть от руля, товарищ лейтенант, - сказал он при формировании. Классных водителей во взводе было достаточно, и Сугробин не возражал.
- Сальдо – бульдо в порядке, - сказал Шурик и захлопнул контрольную книгу.
- По этому поводу закуремо сделать надо, - пробасил замкомвзвода и вынул сигареты. – Завтра машины с утра просмотрим и в баню.
- А потом что будем делать? - спросил Шурик.
- Скажут, Шурик, куда нам спешить, до дембиля далеко, - лениво откликнулся зам, выпуская густой клуб дыма.
Закончив канцелярские дела они лениво переговаривались и щёлкали подсолнухом, крупным, ядрёным, нравившемся больше, чем приевшиеся абрикосы и яблоки. Обстановка располагала к приятности – после напряжённых дней наступало расслабление. Они до того увлеклись своими мечтами о бане и отдыхе, что не расслышали шума машины, на которой подъехал Костя Халаев, и не заметили его самого, пока он их не окликнул.
- Сугробин! Почему начальство не встречаешь! – Услышал неожиданно Сугробин его голос за спиной.
- Виноват, товарищ зампотех. – вскочил он и распахнул перед ним шлагбаум. – Чем прикажете загладить вину?
- Вот что, Сугробин, вину тебе не загладить. И ты ещё за это рассчитаешься. А сейчас слушай приказ комбата: прекратить все работы и завтра к шести утра быть на двадцать седьмом километре Ставропольского шоссе со всем взводом и имуществом. Все отчётные документы сдать начфину до двенадцати ночи. Ясно.
- Ни хрена себе, - только и вымолвил Леонид. Зам и Шурик глухо ойкнули. - Точно к шести?
- Без минуты опозданий, - подтвердил Халаев.
- А куда поедем? – спросил зам.
- Я сам ничего не знаю, - ответил Халаев и поднялся. –Ну, ладно, давай собирайся, а я поеду в 4-й взвод. Он один остался не предупреждён. Будь.
- Вот так, мальчики! – сказалСугробин. – С чего начнём?
- Плакала наша баня, - вздохнул и тут же засмеялся Шурик.
Ночные тени закрыли поля и посёлки, когда подошёл Василий Иванович.
- Всё в порядке, товарищ лейтенант, - доложил он по уставу и щёлкнул каблуками.
- Хорошо, собирайте взвод.
Через пять минут сорок человек стояли передо Сугробиным на линейке. Стояли солдаты, загорелые, подтянутые, в подогнанных мундирах, подтянутые и весёлые. Зам подал команду – «Смирно!»
«Вольно!» Сугробин сказал, что приятно видеть перед собой сильных, уверенных и дружных солдат, а не ту толпу, которая была два месяца назад. Поздравил с успешным окончанием уборки и ударной работой, объяснил обстановку на завтрашний день, объявил подъём на четыре часа утра и предложил дружно пройти на торжественный ужин. Все стояли и молчали.
Вопросы?
Все молчали. Сугробин в задумчивости прошёлся перед строем. По делу надо бы всех на эту ночь посадить под замок.
- Зам! Две машины под твою ответственность и всех желающих на прощальный вечер в Краснобатайск. Возвращение не позднее трёх утра.
- Ура! – закричал Бурунов, а Кривоносов сказал, что всё будет путём.
Несмотря на необычность состояния, ужин прошёл достойно, весело, и быстро. Молодёжь торопилась прощаться. Сугробин перелистал документы, переданные диспетчером и сел в машину к Володе. И на немой вопрос сказал
- В Краснобатайск, прощаться…\
Володя остановил машину в стороне от нашей обычной стоянки, выключил мотор и посмотрел на командира. Со стороны танцевального пятачка звучала музыка.
- В роту, Володя, я поеду один. Ты найди Нину и попроси её подойти сюда.
- Оставляем девушек, командир.
- Все оставляют и все они понимали, что их оставят.
- А многие холостяки наши по серьёзному затосковали и наобещали вернуться.
- Дай – то бог, чтобы сбылось. Но время уже за десять. Я подожду её с полчаса.
Володя ушёл. Полчаса ждать не пришлось. Сугробин стоял у машины с горящей сигаретой. Из темноты выскользнула быстрая тень, превратившаяся в Нину, которая упала ему на грудь.
- Что случилось? Почему так неожиданно?
- Никто из нас ничего не знает. Я еду в «Центральный», в роту с документами. Садись, поедем вместе. А то не успеем ни поговорить, не налюбоваться. Леонид поцеловал девушку в мокрую щёчку и открыл ей дверку в кабину.
Яркий свет фар разрывал темноту, высвечивая межполевую аллею с желтеющими абрикосами на деревьях. Нина сидела, прижавшись к Леониду и молчала. Так молча они и подъехали к ротному штабу.
- Я с тобой, –только и сказала она, когда машина остановилась.
Леонид и Нина поднялись на крылечко и вошли в дом. В комнате было всё ротное начальство, все четверо.
- А вот и Лёня, - сказал Христофор и замолк, увидав Нину. Все уставились на неё. Она была красива, чёрт побери, и держала Сугробина под руку, подчёркивая, что она его, а он принадлежит ей.
- Кто это с тобой, Сугробин? – спросил командир, который ревниво относился ко всем женщинам, появлявшимися с офицерами и солдатами. – Жена!?
- Провожающая. Но ближе к делу, время не ждёт. Вот мои документы,- протянул Леонид папку начфину.
- А провожающая знает, что лейтенант Сугробин женат! – брякнул бесцеремонный Христофор, принимая бумаги.
А ротный уже вытаскивал стул и пригласил Нину сесть.
- Если б не знала, то не появилась бы,– ответила Нина.
- Вот здорово! –сказал замполит Сахаров.- Таких вот женщин привлекает тихий Сугробин, а вы все только «ля – ля».
Нина улыбнулась. Замполит вытаскивал из шкафа вазон с фруктами и бутылку водки.
- Давайте выпьем по такому красивому случаю, чтобы провожанье было красивым и обещающим.
- Я за рулём, - сказал Леонид. – Не могу подвергать опасности…
- А я выпью, - просто сказала Нина.
Через полчаса Нина и Сугробин уехали. Все провожали их до машины и рассыпались любезностями.
- Скажи, что ты меня любишь, - сказала Нина, обнимая и целуя.
- Ты мне очень, очень нравишься. Я переполнен нежностью к тебе и очень огорчён внезапным отъездом. Но я буду давать весточки о себе.
- Скажи, что любишь. Ведь я твоя и повторяю, повторяю, что люблю тебя. Ведь ты не думаешь, что я шлюха? Просто « так мало пройдено дорог, так много сделано ошибок». Ты ведь тоже весь в ошибках. Но должно же прийти настоящее, чистое, верное… Тогда на пляже, когда ты появился первый раз, я прошла мимо тебя в воду и ничто не дрогнуло во мне, но когда выходила из воды и наши глаза на мгновение встретились, меня кольнуло в сердце так остро, что я на мгновение сознание потеряла и чуть не упала. Так со мной не было, и я подумала, что судьба даёт мне знак. Я ведь не семнадцатилетняя девчонка – уже три года, как университет закончила. А сейчас просто у родителей в гостях и залечиваю ошибки. Я верю и знаю, что люблю тебя…
Жаркие губы, жаркие руки. Не любить эту красавицу было невозможно. У её дома я вынул Нину из кабины и на руках отнёс до калитки. «Я люблю тебя», - прошептала она, целуя уже из-за калитки.
Может быть кому – то и обычно и обыденно постоянно быть в состоянии перемещений по планете, но армейская жизнь Сугробина не переставала удивлять его необычной страстью к перемене мест.
Сегодня шестое августа. Рота сидит в эшелоне, который проскочил через Волгу у Куйбышева и сейчас мчит к Оренбургу, и дальше в целинные степи. Снова вздрагивают вагоны на стыках, снова мелькают города и сёла, снова тысячи километров ложатся под колёса поезда, увозящего нас на восток. Снова письма, шедшие на Ростов будут искать адресатов через министерство обороны и дойдут или затеряются в дебрях почтовых переадресаций. Сугробин так и не получил никакой весточки от Марины и серьёзно начал думать, что ни для чего козе баян.
Да и откуда знать нам свои пути. И если бы ещё пять дней назад кто -нибудь сказал Сугробину, что сегодня он будет сидеть в поезде перед Оренбургом, он б рассмеялся ему в лицо, хотя и пять дней назад он был уже далеко от Ростова, далеко от Нины, которой он так и не сказал, что любит её и обещал только не забывать, и дать о себе весточку. И отправил ей открытку с нового места боевых действий. Но только батальон начал работать, как его сняли и погрузили в эшелон. Снова телеграмма-карточка с просьбой ждать нового адреса.
У солдата шального особого батальона жизнь особая. Думать не его дело; главное для него точно выполнять приказ. Для эшелона был приказ выгрузиться на степной станции Айдырля.
Наступил сентябрь.Три месяца идут солдаты по тропе мирной борьбы за урожай. За ними лежат уже тысячи и тысячи пройденных километров по стране и десятки тысяч по дорогам страны. Не раз сменялись наши временные адреса и отправляемые нам письма не всегда догоняли нас. И единственные ниточки связи обрывались и пропадали, теряя мысли и чувства. Расстояния чётко определяют степень близости между людьми. Иногда бывает – чем дальше, тем ближе и нужней. Иногда близость кончается за последним фонарём вокзала. Так случилось у Сугробина. На четвёртый месяц его службы дошли до него долгожданные первые весточки от Марины, и последние, как оказалось, по прочтению. Она писала, что долго думала, советовалась с родителями и все вместе решили, что у нас (с ней, с ним) не просматривается будущего. И что она подаёт на развод. В неуютные минуты длительного отсутствия сообщений Леонид предполагал получить что–нибудь непонятное в виде упрёков, разборок на расстоянии, но не так. Права была Нина – к двадцати пяти годам мы столько наламываем дров, что пилить их хватает на всю оставшуюся жизнь. И всё таки, таких писем в такие экспедиции даже мало любимым людям не пишут. Видно горячим был пляж на Кавказе!? Он прочитал письмо ещё раз, зажёг спичку и поднёс к конверту. Гори, письмо равнодушия. Ему не хотелось, чтобы даже случайно кто-нибудь мог прикоснуться к этим ядовитым строчкам, которые если и не убивают, то наносят глубокие кровоточащие раны. «Ну, скажи, что ты любишь меня. Наша любовь избавит
