этими своими антисоциалистическими штучками, понимаете ли, резко снижаете наши показатели! – тут Шутов не выдержал и сам засмеялся, имитируя заикание: – Снова на кичу ха-атите, товарищ Ба-абров?
– Когда вы так говорите, Иван Васильевич, впечатление такое, что... всем становится смешно! – продолжил Бобров перефразировки летучих киношных фраз. Он стойко боролся со смехом, роняя хрипы через нос. Как видно, подчинённый всё же побоялся оставить последнее слово-подлинник неизменённым.
– А если без шуток, моряки, то мой вам совет – заканчивайте свои антиоппортунистические сборища, всё равно вас заставят трудиться не покладая рук, а нет – так на губу загремите, как пить дать. Бобров вон, знает. Да, Бобров? – спросил Шутов уже не "шутя".
– Так точно, то-ва-рищ мич-ман! – бодро ответствовал флагманский маслёнщик.
Шутов, со знанием исполненного долга, насвистывая себе под нос незатейливую мелодию из песни американских подводников, медленным парусником поплыл в центральный пост.
Лодка в доке без воды выглядела более чем грандиозно. Особенно для глаз, привыкших видеть лишь её верхнюю, надводную часть. Непривычно огромная, высокая, широкая, она казалась гигантским чудовищем, против которого не устоят никакие стихии, которую не взорвут никакие бомбы и торпеды. С непривычки по телу шла лёгкая дрожь, и кожа на коротко стриженой голове, малодушно стягивалась к макушке. Субмарина стояла железным чёрным исполином, и даже её неподвижность выглядела очень опасной; возникало ощущение, что в её присутствии нужно вести себя тихо, мирно и не вызывающе, чтобы не привлекать к своему негативу внимания колосса. Ведь если этот колосс хотя бы немного дёрнет своим мощным телом, то от тебя останется только не долгая, хоть и светлая память. Пятиэтажный дом весь, до последнего кирпичика мог бы скрыться в её чреве... Когда парни, стоя в доке, впервые через рубку выползли из отсечной полутьмы на Божий свет, у Боброва от непривычного ощущения высоты и гигантизма, как-то странно закружилась голова. Глядя вниз, словно со скалы в пропасть, он благоговейно молвил:
– Блин, высота то, какая! А лодка огромная-а!
– Ты чё, Серго, того – с луны свалился? Ни разу не видел? – Шаров удивлённо выкатил глаза.
– Не-е... Когда вы в прошлом году были в "Камне", я с Фрола́ми в автономку ходил...
Вниз, тоненькой длинной полоской уходила железная лестница, первый взгляд на которую вызывал противоречивые чувства и, без сомнения – последующие спуск и подъём по ней – по-настоящему острые ощущения.
– Ну, удачи вам, пацаны! Я вас прикрою, не будь я комодом радистов... – крикнул Олег Шаров, глядя сверху на трёх муравьёв, медленно скользящих вниз по этой тоненькой железной полоске, и помахал им рукой.
Посыльным немного не повезло. В посёлок должна была прибыть какая-то шишка, соответствующая размерам плечевых звёзд командующего флотом, и перед её приездом, весь алкогольный товар был скоропостижно упразднён. Для того только, чтобы никто из моряков, не дай бог, не напился и это бы не увидела она, эта шишка. Вот это казус! Как же теперь быть? Не возвращаться же с пустыми руками из самоволки! Ради чего тогда был весь этот риск? Продавцы все, как один отказывали в выдаче морякам подпольных поллитровок, с режимным постхрущёвско-брежневским страхом в глазах взирая на пряжки матросов, начищенные до блеска утренней зари. Ведь их могли за это наказать. "Умом ты можешь не блистать, а бляхою – обязан! – со скорбью вспомнил Бобров известную военную поговорку, – Вот говорил же я, что без гражданской одежды в этой вылазке не обойдёшься! С другой стороны, где ж её взять, эту одежду"? Пожелав купеческой братии счастливой торговли, молодые экстремалы отправились пешком в ближайшую деревню Фокино, которая находилась в пятнадцати километрах от посёлка. Редко проезжающие машины пылили в лицо путникам и не останавливались, боясь неприятных сюрпризов от странной полосатой троицы. Чтобы ускорить творческий процесс, парни решили, пока налегке, передвигаться бегом, а обратно уж, как Бог на душу положит.
Когда три рюкзака были наполнены жидким сорокоградусным продуктом, в магазин зашёл шофёр. Бравый мо́лодец в тельняшке, недавно демобилизовавшийся с флота, широко и радостно улыбался, глядя на моряков. Сообразительный парень быстро смекнул, по какой причине здесь находятся залётные полосатики. Энтузиасты интуитивно чувствовали, что пешком обратно им идти не придётся, хотя ничего, предвещающего удачу, внешне заметно не было. И вправду, по счастливой случайности, шофёр с минуты на минуту должен был направить свой кардан в искомый посёлок. Так что на весь обратный путь распаренные Камне-Фокинским марафоном миссионеры были обеспечены весёлыми разговорами в просторной кабине газика. По причине этой просторности несчастному Оськину пришлось трястись в деревянном кузове, скальной глыбой возвышаясь над кабиной. Уже к вечеру, в Большом Камне Бобров и Жанбырбеков, напоследок хватаясь за соломинку, несколько раз попытались завязать знакомство с девушками, но здоровенный Оськин, бледнея недовольным лицом, всякий раз отпугивал их своим бешеным видом.
– От тебя все бабы шарахаются, как от дьявола, ты бы хоть лицо попроще и подобрее делал, что ли! – предложил ему Бобров.
– Не до них сейчас, – попытался оправдаться большой Олег, отмахиваясь рукой от доводов друга. Он нервно вертел головой по сторонам, ежесекундно отплёвываясь от табака, попадавшего в рот от любимого и родного "Беломора", – Надо валить отсюдова, чувствую, спалят нас патрули. Я всегда чувствую… эта, как её, интуиция у меня. И она ещё ни разу не подводила... А шарахаются бабы не от меня, а потому что от нас всех по́том за версту несёт!
– Когды всегды не подводиль? – хохоча, запоздало спросил Жанбырбеков, – Ты же первый раз самход ходиль!
– Когды, когды, – предразнил его Оськин, – Всегды, вот когды!
– Не боись корфан, всё будэт о΄кей! – в ответ сверкнул крепкими белыми зубами Жан и устало соединил большой и указательный пальцы вместе.
И всё бы было "о΄кей", и операция по "выходу в люди за водкой" прошла успешнее, если бы не огромный рост Оськина. Военный патруль заметил его издали – пилотка Олега маячила высоко над плоскостью, в которой плавала основная масса гомо сапиенс. Время неотвратимо роняло роковые секунды в неизведанную пропасть будущего. Люди в военной форме и с красными повязками на рукавах, сверкая суровыми взглядами, приближались…
Недолго думая, самовольщики дали тягу, как тревожными колоколами на ходу звеня булькающей стеклянной тарой. Догнать резвых посланцев партии патруль так и не сумел.
Каюта турбинистов не вмещала всех желающих послушать историю путешествия популярной троицы и... выпить перед ужином.
– Да куда вы все разом то лезете?! – шипел на входе в каюту разозлённый Буркетбаев. Он упирался руками в противоположные края прохода, не давая протиснуться очередному голодному до устно-прозаической и музыкально-спиртовой пайки, – Халявщики хреновы! По одному заходите, а то тут сплошное палево, а ну, как рексы нагрянут с центрального, что будете делать?! В очередь, Посейдоновы дети!
Бобров молча бряцал по струнам гитары, создавая фоновую музподдержку сбивчивому трёпу Оськина и Жанбырбекова. Услыхав какую-либо нехудожественность в их рассказе, он бросал гитару и сам начинал выкладывать свои версии фрагментов повествования.
Возникшая возня на входе заставила всех отвлечься. Освободившийся с вахты Шаров, сметая с прохода ненадёжную охрану, ввалился в каюту с выпученными глазами.
– Где вы столько времени были?! Почти десять часов! Мы запарились зубы дежурным заговаривать, перемешиваясь при перекличке! Рома Хабибуллиев так профессионально отзывался на ваши фамилии из строя, ловко подстраиваясь под вас, что никто ничего не понял... – прострочил он и добавил, немного успокоившись: – Ну, рассказывайте подробней, как всё прошло?
– Ещё один деятель нарисовался! – выкрикнул кто-то из слушателей, – У них уже скоро языки сотрутся каждому докладывать!
Однако эти доводы не убедили честолюбивого радиста:
– А мне какое дело, все слушали, и я тоже хочу, чем я, хуже других?! Могли и подождать немного! – возмущался он, – Н-наливай!
– Щас расскажем, – загадочно улыбаясь, спокойно и вежливо молвил Жанбырбеков. Его глаза предательски слипались от дикой усталости, горячего ужина и ста граммов выпитой огненной Фокинской.
– Ну чего ты щас расскажешь? Бобр вон уже по пятому разу языком буровит, и всякий раз по-новому. Даже у меня не всегда так получается! – русский кок Вещев, способный рассказчик и сочинитель невероятных историй, в общем, главный болтун на корабле, громко завидуя, крикнул: – Оставь сомнения всяк сюда входящий – изгнанным быть! С ножом у горла испроси Бобра промочить иссушаемое и томимое духовной жаждой горло! И поведает он, как было сие! Он, как магнитофон, обязан вам всем это докладывать! Скажите спасибо, что угощают! – снизошёл, наконец, Вещев и до современного слога.
– Спасибо! – донёсся с центрального прохода чей-то весёлый и нетвёрдый голос.
– Пожалуйста! – бросил через дверь Вещев.
– А было это так... – смеясь над речью кока и слушая храп Оськина, в который раз начал свой рассказ Сергей.
И сегодня, и на следующий день пили почти все. Напоили полторашников с первогодками и даже некоторых рабочих. Алкоголя по отношению к живой биомассе, было несоизмеримо много. Но ярые борцы с происками зелёного змия, успешно справились с поставленной задачей; привезённая с Фокино водка была быстро и успешно уничтожена... Затем на судне кто-то отыскал остатки старых неприкосновенных запасов шила. Проще говоря, в тот миг, когда закончилась Фокинская, печать неприкосновенности с запасов спирта моментально слетела, как пожелтевший лист с берёзовой ветки осенней порой.
Смешивание водки с пивом в народе называется Ёрш. Водка с шампанским подсказывает поэтическое сравнение, широко известное, как Северное сияние. Коварной Кровавой Мэри кличут смешение спиртовых изделий с томатами... А как же тогда назвать фатальную диффузию технического спирта, водки и бражки?! Утро в деревне после партсобрания? Военно-морской ёрш? Рыба-пила?
Перед тем, как лодку поставить на ремонт, торпеды и ракеты были с корабля планомерно удалены. Прицельный, не привыкший долго скучать без спирта, решил блеснуть перед друзьями талантом выдумщика и рационализатора. Когда сорокоградусные результаты выхода в люди растворились в бездонных желудках, Прицельный присовокупил к общей алкока́ше ещё немного добавочного зелья. Заслуженный стрелок самоходными минами несколько дней назад поставил у себя в отсеке брагу, и теперь дрожжевой аромат коварной предательской змеёй выползал из двух разобранных братьев-близнецов – огнетушителей. Запах всё настойчивей заставлял обращать на себя внимание, вот-вот грозясь превратиться в доносчика.
Трезвых единиц на лодке замечено не было. День прошёл в боевых схватках с гражданскими специалистами и с молодым пополнением. Годки не работали. У многих матросов под глазами синими мерцающими огнями, засветились свежие синяки. Жалобы
