2084

дела семейные.

Друзья по привычному лазу пробрались на станцию. Конечно, они уже бывали здесь, как и все окрестные ребятишки. Но сейчас кое-что изменилось. Во-первых, приближалась ночь. Во-вторых, они хотели спуститься вниз — так глубоко, как еще никогда не ходили. Вообще-то Скелет об этом не говорил. Но они сами решили, что только такое испытание можно будет считать достаточно серьезным. Выбрав самый прочный на вид эскалатор, мальчишки начали осторожно спускаться, подсвечивая себе стареньким фонариком.

Сначала они тщательно прощупывали каждую ступеньку. Затем осмелели и стали шагать уверенно, словно у себя в подъезде. Позднее, едва не влетев с разбега в дыру шириной в пять или шесть ступеней, снова пошли аккуратнее. Пахло, как в подполе, — всепоглощающей земляной сыростью, каким-то гнильем, крысами... «Наверное, в могиле пахнет так же», — вдруг подумал Валерка. «Вообще-то это и есть могила», — услужливо отозвался внутренний голос. Сердце ухнуло куда-то в область живота. Он только сейчас до конца понял, что они, собственно, затеяли... Мальчику захотелось развернуться и побежать назад... Но он преодолел это желание.

Однако до конца отогнать мрачные мысли не удалось. «Могила, могила... Причем огромная могила... Мы похожи даже не на людей, которым взбрело в голову потревожить покой мертвеца. Мы похожи на муравьев, букашек, которые ползут по краешку разрытой ямы, в которой затаилось вселенское зло», — в истерике вопил внутренний голос где-то на периферии сознания... Валерка с силой потер руками глаза и уши. Покосился на Игоря. По мимике приятеля нельзя было определить, боится он или нет. Но от самого вида человеческого лица Валерке стало гораздо легче.

Наконец эскалатор кончился. Мальчишки, стараясь держаться поближе друг к другу, сделали первые шаги по станции. Оба они практически одновременно поняли, что главным их врагом здесь станет не страх перед мертвецами, а банальный холод. Они не догадались взять с собой что-то вроде одеяла. У Валерки даже куртки не было, и он уже начал дрожать в своей куцей футболке. К счастью, Игорь сейчас носил не просто куртку, а куртищу — здоровый бушлат цвета хаки, который, как и газетный листок, остался ему в наследство от отчима. Носил не столько для тепла (сентябрь выдался теплым), сколько для шика. И вот сейчас это бахвальство пригодилось.

Мальчишки обошли станцию по периметру, нашли более-менее сухое место и примостились на полу у стены, накрывшись бушлатом. Игорь выключил фонарик, чтобы не тратить аккумулятор. Некоторое время ребята забавлялись, открывая и закрывая глаза и не замечая никакой разницы в кромешной тьме. Они не признавались друг другу, что это обстоятельство кажется им обоим не столько смешным, сколько страшным и давящим. В довершение всего где-то с потолка нервически капала вода. Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап. Валерка был уверен, что в такой обстановке ни за что не уснет, но скоро уснул.

Когда он открыл глаза, станция была залита светом. Но Валерка почти сразу догадался, что видит сон, поэтому не испугался. Ему снилось, что станция даже не просто работает... Раньше ему уже случалось видеть современные работающие станции — несколько тусклых лампочек, пара десятков хмурых пассажиров с узлами, по-военному подтянутые контролеры, руководящие посадкой в полуразвалившиеся поезда... Нет, во сне он попал в те времена, когда метро еще функционировало по-настоящему. Ослепительный свет. Чистые стены, пол, потолок. Загадочные узоры на благородном камне. И — люди, люди. Они сновали по станции, как муравьи, их было не счесть. Все они были облачены в чудесные одеяния, и даже их лица были неземными, чудными, благородными.

Валерка поудобнее устроился у стены и по-глупому ухмыльнулся. На нем был все тот же бушлат, а вот Игорь куда-то исчез. Зато появилось кое-что взамен — белоснежная картонка с черными, как ночь, письменами... Она висела у мальчика на шее... Валерка развернул ее к себе, прочел надпись: «Подайте ради Христа, умер папа». Недовольно хмыкнул, снял табличку, швырнул ее под ноги людям. Некоторые из них с удивлением посмотрели на него, но не замедлили шага.

Валерка еще несколько минут вглядывался в толпу, а затем внезапно понял, что попал не в какой-нибудь простой день, а в тот самый... В день катастрофы. И все эти люди — обреченные смертники. И он тоже обречен, если не поможет им, не спасет от гибели... Валерка вскочил, начал дергать людей за одежду. Они ругались и хмурились. И все так же текли мимо, мимо, мимо... Кто-то пообещал позвать полицию. Какая-то женщина сочувственно склонилась к нему и начала спрашивать, кто он и откуда, но Валерка досадливо отмахнулся. Женщина послушно скрылась в толпе.

Пока мальчик суетился, толпа становилась все менее чистой и красивой. Люди словно старились... Прошло не так уж мало времени, пока Валерка догадался, что это не старость. Это разложение. И их не надо спасать — от них надо убегать.

С диким воплем мальчик кинулся вперед, с трудом продираясь через мешанину распадающейся плоти. Острый обломок чьей-то кости с отвратительным треском распорол ему руку от локтя до запястья. Наконец он сумел ласточкой нырнуть на пути, и помчался вперед, радуясь, что его уже ничто не держит... Но в то же время понимая, что его обязательно станут преследовать.

Бег оказался недолгим. Валерка обо что-то запнулся, пролетел вперед, грохнулся головой о стену... От удара яркий свет погас. Мальчик вновь очутился в полной темноте. Поскуливая от страха, он пополз вперед и скоро наткнулся на какой-то выступ (старые рельсы? Не понять). Присел на него, стиснул колени руками. Вскоре вдалеке вспыхнул огонек фонарика. Перепуганный Игорь окликнул друга, и его голос эхом отразился от сводов станции. Валерка ответил. Фонарик начал приближаться... Мальчик почти успокоился. Теперь все ясно — ему приснился дурной сон, и он побежал... Хорошо хоть шею себе не сломал на этих рельсах.

Игорь подошел и встал на платформе. Луч фонарика скользнул по взъерошенному очумевшему Валерке, ржавым рельсам, и... Игорь посветил прицельнее... Ну точно: горка костей и человеческий череп. Проследив за направлением взгляда друга, Валерка тоже увидел своего соседа. Издав отчаянный вопль, он шарахнулся в сторону. Игорь прошел за ним вдоль платформы, протянул руку... Не сговариваясь, мальчики быстрым шагом переместились на другой конец станции. Там было менее сухо, чем на их первоначальной лежке. Но лучше уж сырость, чем непонятно откуда взявшийся мертвец. Причем не какой-то там мифический, а самый что ни на есть настоящий.

Заснуть больше не удалось. Говорить тоже не хотелось — слишком страшно звучали голоса в могильной тиши. Фонарик больше не выключали. Спустя некоторое время Валерка заметил, что лампочка начинает предательски тускнеть... Мальчик взглянул на наручные часы. Половина шестого. Показал циферблат Игорю. Тот кивнул. Мальчишки вскочили и, изо всех сил стараясь не бежать, направились к эскалаторам.  

Конечно, едва ребята выбрались на поверхность, их буквально прорвало. Разговоры о темноте, о странном сне, о мертвеце и прочих подробностях добровольного заточения не прекращались всю дорогу. В жилом секторе они ненадолго расстались, чтобы позавтракать и взять портфели. Валеркина мать уже уехала на свой дальний завод на стареньком служебном автобусе. Дед и сестра спали. Мать Игоря еще только собиралась идти на работу, но не стала спрашивать, почему сын не захватил портфель с собой на ночевку к другу. В последнее время она опасалась с ним разговаривать — у мальчика начинался переходный возраст, и он стал слишком ершистым. А ведь она так надеялась, что после смерти отчима, которого Игорь явно недолюбливал, их отношения придут в норму...

В школу Игорь пришел вовремя, а Валерка немного опоздал. Он тенью проскользнул в класс, уже когда начиналась общая молитва. На ходу натянул серую балаклаву, в два прыжка оказался у своей парты, плюхнулся на колени и, как ни в чем ни бывало, затянул в такт с классом — «Матронушка, Путина сохрани...». Валентина Геннадиевна вскинула брови и картинно вздохнула, но говорить ничего не стала. По завершении молитвы она привычным движением сняла с доски старое фотографическое изображение святых покровительниц молодежи, трех девушек в разноцветных балаклавах, и перевесила его в красный угол.

— А теперь проверим домашнее задание. Напомню, вы должны были решить номера тридцать, тридцать три и сорок пять... Бобылева, ты готова? — верткая отличница Юленька подобострастно метнулась к доске.

Валерка зевнул и задумался, вертя в руках балаклаву. Мать рассказывала ему, что в ее времена, когда пуссинерское движение только зарождалось, балаклавы были цветными, как и у святых покровительниц. Они символизировали многоцветность путинского мира в сравнении с мрачными оковами древней религии двоеперстия. Когда-то эти смелые девушки ворвались в храм и начали славить Путина, несмотря на сопротивление отсталых попов (это было в самом начале правления Солнцеликого, когда люди еще даже не научились брить бороды)... Поначалу их бросили в застенки, но затем по личному распоряжению Солнцеликого освободили и причислили к лику святых.

Так вот... Сначала балаклавы были цветными. Но затем, когда мать уже кончила школу, власти решили, что это несправедливо по отношению к детям из бедных семей. Им было трудно каждый год менять балаклаву, подбирая цвет в соответствии с возрастом (в первом классе — красный, во втором — желтый, в третьем — синий, а в выпускном — зеленый). Может, это было и мудрое решение, но... На самом деле Валерка очень гордился бы, если бы сейчас ему привелось носить зеленую балаклаву.

В следующем году их с Игорем ожидает путяга, а еще через два года, если повезет, их могут забрать в армию. Наборщики каждый год приезжают в их район ни то из центра Московии, ни то из самого Святого Путинбурга. После строгого отбора самые здоровые и смышленые 14-летние юнцы получат шанс послужить Отечеству за пределами той клоаки, в которой выросли. После пятилетней выслуги их могут допустить к партийной службе или к получению высшего образования... А те, кого в армию не возьмут, навсегда осядут на заводе, на фабрике, в речном порту — в общем, там, где требуется тяжелый, низкооплачиваемый труд.

Девочкам проще. По окончании четвертого класса самых красивых из них уже забирают замуж парни, вернувшиеся из армии. По окончании путяги мужей находят почти все. А дальше — никаких забот, знай рожай детей да готовь обеды. Работать, конечно, многим тоже приходится... Но все-таки гораздо меньше, чем мужикам. Лишь позднее, если женщине случится овдоветь, ее жизнь становится очень и очень тяжелой. Но в такие дали Валерка уже не заглядывался, несмотря на то, что пример матери каждый день маячил у него перед глазами.

Справедливости ради надо отметить, что на самом деле судьба Валеркиной матери была не такой уж типичной... Она до 25 лет ждала отца сначала из армии, а потом из тюрьмы. Потом у них два года кряду никак не получался Валерка. А с сестренкой Дашенькой процесс затянулся аж на семь лет. Ну а вскоре после рождения Дашеньки отец взял и сгинул куда-то. Из-за всех этих перипетий мать Валерки старше, чем