Сыновья Аристофана Филипп и Арар, оба считают, что они - комические поэты
Филократ, слуга Аристофана
Действие первое
Мужская зала в доме Аристофана. Жертвенник богини Гестии(*1) окружен небольшой беседкой. Несколько стамносов(*2) для вина и масла, закопчённая жаровня для сжигания стружек. Аристофан в белой тунике полусидит в ложе.
На низком столике – герма(*3) и шашки, в которые Аристофан сражается сам с собой, делая вид, что играет с собакой.
АРИСТОФАН (обращаясь к псине): А знаешь ли ты, Аргус, что шашки придумал Гермес. А еще он изобрел письмена и установил порядок созвездий.
(Берет со стола герму, разглядывает и, грустно вздохнув, ставит на место).
Вот один из его обликов, и возможно, самый правдивый. Такие штуковины, только большие, когда-то устанавливали на главных перекрёстках дорог. Жаль, что лет тридцать назад их приказали заменить на скучнейшие столбы…
Твой ход, дружище. Что, не хочешь? Ты можешь сказать мне, что шашки – это баловство, а от Гермеса нельзя ждать ничего путного – ведь он еще тот плут, и никто не превзошел его в воровстве и лукавстве. Свою первую кражу он совершил в младенчестве, угнав пятьдесят коров у Аполлона. Затем этот проказник стянул у Зевса скипетр, у Посейдона - трезубец и чего- то по мелочи у Афродиты. Ах, да – пояс. Впрочем, эту историю я тебе успел пересказать тысячу раз за то время, что мы с тобой вместе.
(Пес предано смотрит хозяину в лицо, затем переварачивается брюхом вверх. Аристофан начинает его с умилением гладить.
С улицы в дверь раздается стук металлического молотка. Слышно, как Филократ открывает дверь.В залу, отпихивая Филократа, входят Платон и Аристипп.)
ПЛАТОН: Хайре(*4), достопочтимый Аристофан, что же ты в такой важный и торжественный для себя день проводишь в одиночестве?
АРИСТОФАН: Какие внезапные гости! Я Вас и по отдельности-то уже не ждал встретить, а вместе – и подавно.
Что касается твоего замечания, Платон, то я с некоторых пор полюбил одиночество. Вдобавок, я нахожусь в компании вот этого блохастого кобеля. Неспроста в Афинах новый год наступает во время восхода Сириуса в созвездии Большого Пса. Говорят, Пифагор(*5), вернувшись из Египта, рекомендовал держать у рта умирающего собаку, потому что именно это животное наиболее достойно получить отлетающую душу и навечно сохранить ее добродетели. Да, этого дурня кличут Аргусом – в честь того, кто оказался единственным, признавшим своего возвратившегося после долгих странствий хозяина. Почему меня не назвали Одиссеем? Может, потому, что я большую часть жизни провел в Афинах, предпочитая путешествия своего воображения. Зато оно может завести куда дальше, чем пыльная дорога из Афин в Микены.
Да, а о каком торжестве ты тут говорил?
ПЛАТОН: Как? Неужто я ошибся?! Ведь у тебя сегодня день рождения!
АРИСТОФАН: Стоит ли праздновать то, что приближает нас к смерти. И что значит земная жизнь в сравнении с загробной. И существует ли загробная? Если да, то все ли мы бессмертны? Или бессмертие можно заслужить только в памяти потомков? В тот год, когда я родился, начали строить Парфенон. Он-то точно переживет меня.
ПЛАТОН: Вот что я думаю по этому поводу. Бояться смерти - это не что иное, как приписывать себе мудрость, которой не обладаешь, то есть возомнить, будто знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто не знает ни того, что такое смерть, ни даже того, не есть ли она для человека величайшее из благ, между тем ее боятся, словно знают, наверное, что она величайшее из зол. Но не самое ли позорное невежество - воображать, будто знаешь то, чего не знаешь?
Аристофан: Ты меня не путай, Платон. Я ведаю лишь одно - пока ты не умер, нельзя сказать, как ты прожил…
ПЛАТОН: Возможно, ты и прав. Но пока ты жив, и посему прими от меня этот пухлый кувшин вина (протягивает Аристофану кувшин).
АРИСТИПП: Прости, Аристофан, что я без подарка. Я ведь и не предполагал, что окажусь сегодня у тебя в доме. Случайно встретив на улице Платона и узнав, куда он направляется, я согласился его сопровождать.
ПЛАТОН: Сколько же мы с тобой, Аристофан, не виделись? Поди, лет десять прошло! А ты не сильно изменился за это время.
АРИСТОФАН: Ну, не ври. Впрочем, сказать по правде, моя макушка за это время даже не полысела. Всё потому, что она и до твоего отъезда блестела на солнце как серебряная драхма. Знаешь, что ответил один мудрец на вопрос «почему люди лысеют»? Потому что у них выпадают волосы и больше не растут...
АРИСТИПП: Для ращения волос знахари советуют втирать в кожу настой из высушенных лягушек, ящериц и змей.
АРИСТОФАН: И зачем мне всё это? Лысые имеют очевидные преимущества. Во-первых, они выглядят свирепей (пытается скорчить, как ему кажется, жуткую рожу). Правда, это важно, скорее, для воинов. Но в любом случае им и голову легче мыть, и не нужно ни постригать её, ни расчесывать гребёнкой.
И, в конце концов, не скрывать же мне свою плешивость за париком? А что?! Прикажу, чтобы челядь сплела мне парик из шерсти животных и перьев птиц. И приклею к лысине смесью смолы и птичьего помета.
Ведь у нас в моду опять входят длинные волосы, как это было до Персидских войн, когда мужчины завивали их, разделяли на отдельные пряди и укладывали на плечи. А ты, Аристипп, погляжу, красишь волосы хной? И используешь щипцы для завивки! Хочешь выглядеть помоложе и покрасивее?
Вот парадокс – безобразный не страшится утратить свою красоту, поскольку нельзя лишиться того, чем не владеешь. А тот, кто смазлив – всю жизнь проводит в ужасе растерять свои прелести. Но каков он, стандарт красоты? И существует ли тогда эталон уродства? Но это вопросы к Вам, прославленным философам, а не ко мне – обыкновенному сочинителю комедий.
ПЛАТОН: Не скромничай. Музы долго искали для себя такой храм, который мог бы существовать вечно. В конце концов, они нашли его в душе Аристофана. На твоих представлениях в театре Диониса перебывал весь город.
Я ведь тоже когда-то готовился выступать с трагедиями на состязаниях, но, встретив Сократа, сжег свои стихи.
АРИСТОФАН: А я сначала отдавал пьесы в чужие руки, потому что сам был еще девушкою и не смел родить. Ты же знаешь наши обычаи, не одобряющие ранних дебютов на сцене. А сейчас почти не сочиняю. За ветхостью тела заявилась дряхлость ума. Теперь дети делают вид, что занимаются моим ремеслом...
Ответь мне, Платон, давно ли ты вернулся в Афины? Ведь, если мне не изменяет память, – а она мне изменяет все чаще и чаще - вскоре после смерти Сократа ты отправился в Египет. Говорят, еще тебя видели на Сицилии в обществе с пифагорейцами. Это там ты надеялся основать свое идеальное государство? И как к этому отнесся Дионисий Сиракузский(*6)? Неужели можно создать общество, в котором философам вместо чаши с ядом дозволялось бы править?
ПЛАТОН: Да, я побывал в Сиракузах. И знаешь, Аристофан, кто был первым, кого я встретил при дворе Дионисия? Аристиппа!
АРИСТОФАН: Вот вы сейчас мне все и расскажете. Коли вы все равно припёрлись, не устроить ли нам импровизированную попойку – будет и ни тесно, и ни скучно.
ПЛАТОН: Человек, который ест в одиночку, всего-навсего заполняет бурдюк с названием желудок. А вот от приятной беседе мы получим и прок, и удовольствие.
АРИСТОФАН: Если понадобится, в вашем распоряжении ночные вазы. Зеленая, с изображением Сатира - моя. Аристиппу достанется из коринфской глины с желтоватым оттенком со сценками из жизни гетер. А тебе, Платон, подойдет вон та ваза с изображение обнаженного юноши с маленькой писей.
АРИСТИПП: Короткая имеет массу преимуществ: выглядит краше, семени приходится преодолевать меньшее расстояние, а посему оно вернее достигает цели.(*7)
АРИСТОФАН: Когда-нибудь наши далекие потомки будут изучать наши нравы по рисункам на ночных горшках.
АРИСТИПП: А то, чем мы питались - по закаменевшим фекалиям. Надеюсь, Аристофан, ты не станешь, выставлять на стол наполненную какашками вазу в качестве последнего аргумента в споре. Как это делают герои твоих комедий.
АРИСТОФАН: Мой последний аргумент, Аристипп, - это всегда насмешка. Над самим собой…
Филократ, помоги достопочтенным гостям разуться и омыть руки. Давайте украсим головы венками из мирта и плюща, хотя, если честно, я абсолютно не верю, что это спасает от опьянения.
АРИСТИПП: Вот это-то мы сейчас и проверим.
АРИСТОФАН: А сперва совершим возлияние богам. Извините за скромность угощений – я никого не ждал. Филократ, чем мы будем потчевать гостей?
ФИЛОКРАТ: Из мяса со вчерашнего дня осталась хребтовая часть острозубого вепря и немного козлятины. Зато много рыбы – жаренная барбуния, фаггрия и анчоусы.
Еще - подслащенное медом вино из Тасоса. И - Лесбосское - с мятой.
АРИСТОФАН: Тащи все, что есть. И прихвати побольше хлеба, лимонов и оливок.
Оливки, скажу я Вам, основа нашего процветания. Ведь они были подарены нам самой богиней Афиной.
(Аристофан жестом приглашает Платона и Аристиппа занять места на другое ложе. Гости располагаются друг к другу спиной.)
АРИСТОФАН: Платон, а что же за идеальное государство ты собираешься построить?
ПЛАТОН: Я хочу лишь, чтобы все опять стало общим, как в старые добрые времена. Примерно как в Спарте, только совершеннее. Назовем такое государство Аристократией.
АРИСТОФАН: Значит, ни у кого не будет ничего собственного, но всё у всех общее?
ПЛАТОН: Да, Аристофан. Всё у всех будет общее. Ни у кого не должно быть такого жилища или кладовой, куда бы ни имел доступ всякий желающий.
И вообще, никто никогда не должен оставаться без начальника — ни мужчины, ни женщины. Ни в серьезных занятиях, ни в играх никто не должен приучать себя действовать по собственному усмотрению.
А отход от Аристократии случается тогда, когда у людей появляется много собственности и земля перестает быть общей.
Властители хотят жить в роскоши, и отсюда возникает олигархия, отделяющая кучку богачей от бесправных бедняков, которые их ненавидят и устраивают новые восстания. Это может приводить к установлению демократии. И, вроде, тогда будут и полная свобода, и возможность делать что хочешь. Но при демократии властителем может стать человек, который не имеет способности к управлению и не добродетелен, но ему оказывается почет, лишь бы он обнаружил свое расположение к толпе. А посмотреть, так чем он отличается от разбогатевшего кузнеца, лысого и приземистого, который недавно вышел из тюрьмы, помылся в бане, приобрёл себе новый плащ и собирается жениться на дочери своего господина, воспользовавшись его бедностью и беспомощностью. Он часто нагл, разнуздан, распутен и бесчестен…
АРИСТОФАН: И правда, демократия не сближает бедных с богатыми, но приводит к новым бунтам и даже к тирании. Таким образом, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство.
ПЛАТОН: И все по причине порчи человеческих нравов.
АРИСТОФАН: А при Аристократии, значит, нравы портиться не будут?
ПЛАТОН: Ну, для этого нужно создать условия. В идеальном государстве будет три сословия:
Высшее сословие, или сословие воспитателей.
