шахтёра СССР с орденами, медалями, знаками. И лента Почётного Гражданина Города. Гражданина Мёртвого Города. Смахнув слезу. Я закрыл шкаф. Теперь я единственный гражданин Города...
Двинулся я на разведку по соседям. Часть квартир заперта, но многие двери открыты. Из этих квартир выехали хозяева с вещами. Здесь орудовали мародёры или просто вандалы. Тут никого не было, как в той, где я остановился. Казалось вот-вот вернуться жильцы. Невольно поймал себя на мысли, что можно кое-что взять для жизни. Но тут же с отвращением подумалось: мародёр. Нет, не мародёр. Мне надо здесь выжить. Зачем? - Не знаю... Но надо!
Пока светло, а день ещё короткий, надо двигаться дальше.
Выполз через окно второго этажа, в которое и входили в дом вчера с Виктором. Встал на лыжи, спасибо станционному кочегару за подарок. Окна домов кое-где без стёкол, а местами были и без рам. С детства знакомой, а теперь мертвецки чужой, дорогой я интуитивно двинулся к своей школе. На противоположной стороне улицы любимый нами Детский Мир. На сохранившихся стёклах витрины остались рисунки к Новому году. Только не понятно к какому, можно лишь догадываться. Вот и магазин Книжный Мир. Витрина разбита, торговый зал весь в снегу. Капнув концом лыжи сугроб, достал из-под снега томик: «Конец Бешеного. Книга 13». С отвращением бросил: похоже конец не только Бешеному.
Вышел на Новую площадь. Здесь стоял памятник Ленину, но я уже слышал, что в эйфории победы демократии его снесли. Наивные же люди, памятник им помешал... А ещё на этой площади каждый зимний день до позднего вечера под светом новогодней иллюминации и северного сияния стоял шум и гам, смех и весёлые песни переливались от дома к дому. Стараниями городских властей для детей и взрослых здесь возводились снежные городки: зубчатые крепостные стены, избушки на курьих ножках, башни, фигуры Деда Мороза, Снегурочки, сказочных зверей, собравшихся вокруг высоченной, украшенной цветными огнями ёлки. И ещё две ледяные, расчерченные снежной лепниной горы. Для подростков и взрослых — с пятиэтажное здание высотой, а для детей - вдвое меньше. И, конечно же, каток. Сейчас же своё снежное творение соорудила сама суровая северная природа, украсив ужасающе безобразными фигурами мой навсегда заснувший Город.
Лыжи привели меня к школе. Её, видимо, здорово пограбили. Или малолетние хулиганы отыгрались на школе за «своё счастливое детство». Мне так хотелось зайти, подняться на второй этаж и, слегка приоткрыв дверь, заглянуть в кабинет литературы. Валентина Ивановна снимет очки, прищурит уставшие глаза, оторвав их от стопки проверяемых тетрадей, и улыбнётся. А я её скажу: «Здравствуйте, моя любимая учительница!» А ученикам, оставленным после уроков, прочту стихи любимого поэта моей учительницы А.А.Блока:
Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами!
Для вас — века, для нас — единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!
….....
Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И, обливаясь чёрной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!..
….....
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжёлых, нежных наших лапах?
….....
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернёмся к вам
Своею азиатской рожей!
…......
В последний раз — опомнись, старый мир!
Обойдя остов школы, двинулся, пробивая сугробы, к базе. Здание ДОСААФ, здесь я учился на радиотелефониста. Дом быта, тут мне шили выпускной костюм. Всё цело, всё на своих местах. Но... кладбищенская тишина и траурно-чёрные глазницы окон. Напротив дома номер шестнадцать я остановился. Вон балкон на четвёртом этаже. Хотел, как в юности свистнуть, но рассудок подсказал: твоя школьная Надежда не выйдет на балкон. Где ты теперь, моя школьная любовь? С трудом осознавалось, что вообще никто не выглянет в окно, никто и ни где не выйдет. Даже собака не гавкнет. Как-будто подтверждая мои мысли, громко, надрывно закаркала ворона с крыши детского сада, на фасаде которого красовалась вывеска: «Мелкооптовая торговля», разукрашенная рекламой «Стиморола», «Пепси»...
- Кар! - разносилось над мёртвым Городом.
- Кар! - и перед моим взором вставали древнерусские города, разорённые ордами кочевников.
- Кар! - и Русь залита кровью и завалена обезглавленными трупами.
- Кар! - и толпы русичей спасаются бегством от несчетных туч озлобленных завоевателей. Близость добычи и запах крови сделали их ещё злее и беспощаднее.
- Кар! - и тевтоны поднимают на копьях изрубленные тела непокорных славян.
- Кар! - и полыхают белокаменные православные храмы, лишь пепел поднимается из-под копыт коней наполеоновских гвардейцев.
- Кар! И горят сотни и сотни сёл от Бреста до Сталинграда, рушатся города. Опять течёт русская кровью- Кар! Кар!
- Кар! Кар... - орды исчезли, дым рассеялся, поверженные вороги бежали. Но мой Город умер... Умер не от нашествия варваров или диких племён. Умер по воле самих жителей. Почти каждый из них раскачивал молот реформ, и он ударил по ним самим. Ударил сразу же смертельно, сметая города, посёлки, сёла и саму страну — Россию. И этот разрушительный молот продолжает свой смертоносный ход по земле русской...
* * *
Всем необходимым я запасся. Жильё своё обустроил. Зиму переживу. Обойду весь Город, каждый дом. Узнаю всё, что здесь произошло. Всё-всё. А впрочем что? И зачем? Кому это надо? - Не знаю... Но свой Город я не покину. Мы нужны друг другу...
Пока я здесь, мой Город не умер! Он, как я, еще жив!
Начал вести дневник, хоть с бумагой пообщаюсь, что бы не сойти с ума. Сделал первую запись: «Шёл последний год второго десятилетия двадцать первого века, заканчивался очередной этап реформ...»
