мнение насчёт событий, случившихся в Опера-Популер. Ценным грузом, что я приобрёл, стало ощущение, которое я затрудняюсь описать. Я приоткрыл завесу тайны удивительной жизни странного человека, и мне кажется, что я узнал то, что я не должен был знать, не имел права знать. В своё оправдание скажу, что я узнал многое о молодости моей матери и теперь, когда она уже умерла, стал лучше понимать её.
Я завершаю своё повествование, в котором изложены факты, приведены дословные рассказы очевидцев и мои личные замечания. Хочу заверить того, кто читает мои записи, что каждое слово, помимо моих замечаний и предположений, чистая правда. Если вы хотите узнать правду о Призраке Оперы, обращайтесь не к слухам, порхающим по Парижу и не к художественным произведениям. Я, граф Люсьен де Шаньи, записал всю правду, которую смог выяснить и теперь передаю её миру.
Осколки
Лодка удалялась, растворялась в темноте. Растворялись их голоса, всего минуту назад такие отчётливые. Он продолжал стоять на берегу, глядя вслед лодке. Белое платье Кристины вначале было чётко различимо на фоне тёмной воды озера, но вскоре превратилось с едва заметное пятнышко, а потом исчезло совсем. Сейчас Кристина и виконт де Шаньи, наверное, спешат вверх по ступеням лестницы. Оглянулась ли Кристина хоть раз? А если оглянулась, то, что чувствовала? Сожаление? Или радость от того, что покидает, наконец, это мрачное место?
Она будет права, если ни разу не оглянется. Этой девушке, взгляд которой подобен лучику солнца в пасмурный день, не место здесь, в подземелье Оперы, не место в кромешной тьме, не место в его жалкой жизни. На что он надеялся? О чём думал? Как можно было за столько лет не понять, что надежды нет. Не было никогда и не будет. Впервые он обрёл надежду и сразу же потерял.
- Кристина! Кристина!
Она была слишком далеко, чтобы услышать отчаянный призыв. Но даже если бы услышала, что он вызвал бы в ней? Лишь жалось. Жалость в лучшем случае. Нет, он не хотел её жалости. Он хотел того, что было отдано другому человеку. Любовь Кристины Доэ никогда не принадлежала ему и не могла принадлежать. На что же он надеялся? Зачем тянулся к свету, если знал, что тьма никогда его не отпустит?
- Кристина! Кристина!
Единственным утешением было то, что он поступил правильно. Впервые в жизни он точно знал, что поступил правильно. Она должна быть счастливой. Во что бы то ни стало, она должна быть счастливой. Раз Кристина видит счастье рядом с виконтом де Шаньи, что ж так тому и быть. Главное, чтобы она была счастлива. Он с радостью отдал бы жизнь за Кристину. Если она хочет, чтобы он оставил её, значит, он её оставит.
Слёзы бежали по лицу Эрика, слёзы, которые он не пытался остановить. Он дал себе клятву. Торжественную клятву, что никогда не появится больше в жизни Кристины, никогда не станет препятствием для её счастья.
- Кристина! Кристина!
Сил кричать уже не было, он шептал её имя. Повторял снова и снова, как молитву. Кристина была его божеством. Она была его солнцем, единственным светлым лучинок в непроглядной ночи его жизни. Теперь этот лучик скрылся навсегда. Теперь ничего не осталось.
- Кристина, ангел мой!...
Тяжёлый канделябр ударился о зеркало. Стекло разлетелось на множество острых осколков. Это зеркало не нужно было разбивать, просто он ненавидел то, что в зеркале отражалось. Тысяча блестящих осколков, к которых сверкал отражённый свет свечей… Так разбивается вдребезги чья-то жизнь. Так разлетается на осколки сердце. Когда он говорил Кристине «Уходи!», на миллион острых ранящих осколков разлетелась его душа. Эти слова, которые он сказал ей, мысль о том, что он видел её в последний раз… Невыносимо! Если бы он пронзил своё сердце ножом, было бы меньше боли.
- Кристина! Кристина! Кристина!...
Кристина не слышала. Вокруг только темнота, бесконечная темнота. Слёзы. Осколки стекла. Осколки разбитого сердца.
