понять , что ты все-таки спишь; тогда ты
назло себе ты поднимаешься с постели, твердой походкой направляешься в туалет, но по дороге тебя настигают смутные сомнения - а не спишь ли ты? И оказывается - точно, еще спишь.
Так вот, как бы сильно тебя сны не одолевали, а пописать все равно придется...
Я взял у Миши гитару и сказал:
- Этот сон, в котором вы пытаетесь запереть меня в ловушке, я забуду сразу, как только проснусь. Лет двадцать не держал гитару в руках.
- Не бздите, товарищ Кузнецов! Женский актив 10-го "Б", сочувствуя вам, поддерживает и одобряет верно выбранную вами систему защиты, - прошамкала бабка в мою сторону с древней, еще пленочной видиокамерой в руках. Она исполняла обязанности оператора на вечерах встреч одноклассников, а в свободное время посещала Краеведческий музей, где числилась его директором: - А тебе, Семен, не стыдно свои болячки примеривать на других? - игриво укорила она толстяка: Кто там ссытся, не ссытся? Всем же известно, что у Саши Грибова был рак поджелудочной. К тому же - предрасположенность. Он не раз предпринимал попытки..
- Я и говорю: вкупе. Не исполненные мечты, не использованные возможности, отвергнутые страсти, отбитый пах. Наложилось одно на другое, - постановил Семен; - Сны, конечно, снами, здесь я соглашусь, но Валерия Максимовна вписала в метрику дочери - Ольга Дмитриевна. Я проверил - замуж наша классная так и не вышла. Поэтому у меня один вопрос к Димке Кузнецу: биологическая дочь разыскала тебя?
- Правдоискатель ты наш грандиозный. Старенький, скукоженный банный листочек, - махнула на него рукой директриса.
Выпили уже достаточно, чтобы начать серьезный разговор о политике.
Миша первым определил тему, сказав:
- Вы меня все время спрашиваете: как за рубежом нашего отличить от не нашего? - хотя никто из нас вообще не думал спрашивать его об этом:- Так вот, на правах профессора и бывшего доцента кафедры "Научного Коммунизма", скажу прямо, без утайки: Элементарно можно отличить. Только наши, взяв в кассе общественной бани билет на одно лицо, норовят там заодно помыть себе и жопу! А в остальном, наших трудно отличить от цивилизованного, среднестатистического европейца.
- Ну, ты, Миша, прям Шарндарович какой-то, - восторженно вступил следом в дискуссию Семен без оглядки на сложную международную обстановку: - Нет! Лучше! Ты прям, как полковник одного военного ревю на радио"Комсомольская правда" имени своей украинской фамилии. Тот, что командным голосом предупреждает слушателей: "Не забудьте подмыться, уважаемые радиослушатели! Я сейчас вещать буду!" Когда я слушаю, как он поливает дерьмом своих родственников и однофамильцев, ревю и ревю, ревю и сморкаюсь в пуховый платок.
- А, наши -это кто? - вдруг обратился ко всем, но спросил будто у себя Семен и себе же ответил: - Сразу хочу быть полит корректным и заявить, что хохлы - не наши, но для нас они, как лакмусовая полоска, поскольку в бане их поведение ничем не отличается от нашего. Все мы - состоявшиеся неудачники или удачливые приспособленцы - злы на мир, в котором рядом живут хохлы. Потому миром правит зло. Хохлы высокомерны и подлы. Они же считают, что всех нас кацапов надо было еще в конце восьмидесятых вырезать с корнем, как созревший фурункул на здоровой жопе цивилизации. И сейчас недоумевают: почему нас Природа пощадила? Наверное, из гуманных соображений предоставила нам право свободного выбора: уйти добровольно, повесившись на суку, и не мешать дальше развиваться цивилизованной Европе или мучиться остаток жизни, выдавливать по капле из себя раба, чтобы в конце концов обнаружить, что кроме раба в кацапах больше никого и нет, лишь затекшее мертвечиной место, где по всем признакам должна была находиться душа?
- Не понимаю, чем тебя хохлы-то допекли?
- А тем, что не имеют они права озвучивать мои мысли! Я, я могу так о себе говорить, а они - нет! Пусть прижухнут в своей "не залежной" и молча крутят глобус Украины.
- Дывытися, хлопци: кацап Семён Буряк возмущен поведением хохлов Ивановых, Петровых, Сидоровых! - хихикнул Миша.
- Да, я не Иванов, но я русский.
- По паспорту?
- И по морде.
- Я помню, что весь педагогический коллектив в нашу юность состоял из "русских" - от химички Зубарь до директора Гулько.
- Вы забыли, мужики, что в то время в паспорте, в графе национальность мы все обозначались одной национальностью "ЗЮЧ", - вставил я свой пятачок в раздрай пьяных одноклассников. Национальный вопрос, однако.
Пока Семен демонстрировал бабушкам, как правильно нужно двигать носом шмотень сала по ломтю хлеба, я бряцал по струнам, пытаясь вспомнить текст одной прочно забытой песни, которой давным-давно охмурял Валерию Максимовну.
Лера была хохлушкой, но называла себя донской казачкой. Ей так нравилось.
- У меня прадед был донским казаком, - горда заявляла она, - а донской казак - это не русский лапоть. Это - отдельная нация!
- А с правого боку ты похожа на старательно отбеленную негритянку из африканского племени глазастых губошлепов, -пытался осторожно я сбить с нее спесь высокомерия.
Её раздражало буквально всё: хмурые, земельного оттенка лица прохожих, их бесцветная одежда, серый, пугающий лес, дым из заводских труб, опадавший под тяжестью собственного веса на город, сам провинциальный и не тронутый цивилизацией город, основательно загаженный строениями барачного типа и непролазным настилом красной глины.
- Как вы здесь живёте? - в отчаянии спрашивала она.
- А вы? - защищался я как умел.
- Когда-нибудь, если тебе вообще удастся вырваться из этой клоаки, ты приедешь в мой родной Николаев и увидишь, что такое такое настоящая жизнь, задохнешься от
свободы и красоты.
В вашем городе мне противно дышать, страшно одиноко и постоянно хочется выть во весь голос.
- Не зачахнешь, - утешал я её: - У тебя здесь есть, кем потешить себя.
Был вечер. И вечер был весенним. И весна была по-летнему теплой, с южными, майскими ветрами и очищенной от туч "гнилой дырой" на северо-западе.
Обычно я поджидал Леру возле гаражей, на узкой дороге, размазанной грязью в подступах к лесопарку. Мне казалось, что ни у кого из знакомых не должно было вызывать подозрений то обстоятельство, что ученик провожает через лес в общежитие РОНО свою классную руководительницу. Но Лера всякий раз, заприметив меня, тревожно начинала оглядываться и недовольно качать головой - мол, отползай-ка ты, Дима, вглубь леса и прячься за пенек.
Опасалась, что доброжелатели очень скоро донесут на неё директору школы. Позора не оберешься, выжгут на плече лилию за аморальное поведение , и главным клеймовщиком будет директор.
- Наверное, Владимир Иванович о нас все знает, только делает вид, что ему ничего не известно. Я чую сердцем, меня трудно обмануть, - часто повторяла Лера.
Мы шли по лесу медленно, стараясь как можно меньше запачкать обувь. Не шли, а мучительно преодолевали, залитые липкой грязью колеи.
Лера тревожилась за югославские сапоги, купленные по случаю родителями и отправленные ей из Николаева посылкой к Дню рождения.
Я доставлял ей лишние заботы. Без меня она бы из школы шла в обход леса - по чистому и уже высохшему асфальту.
- Одни убытки от тебя, - зло шутила она: - Еще потерплю немного и реализую первый пункт нашего соглашения. А первый пункт был озвучен ею еще в марте так: "Если кому-то из нас не понравится или надоест, или разлюбит, то он или она не будет скрывать, а сразу объявит о разрыве всяких отношений". Как у басурман: трижды сказал "Нет" и - гуляй, наслаждайся волей.
Эта "дразнилка" была обычной и непременной уловкой собственницы. Лера испытывала меня на прочность чувств, стойкость и пылкую преданность: Не разлюбил ли, не задумал ли схильнуть?"
На какую-такую лямуру-тужуру-бонжуру-пержуру она рассчитывала, устраивая мне регулярно проверки на вшивость, если прочным и стойким в отношениях с ней был у меня только один инструмент, да и тот - в штанах, и не всегда исполнял команды.
Я - простой провинциальный парень, угнетенный возрастным сатириазисом, - усиленным половым влечением, - пришел однажды к ней в гости с гитарой; спел, подражая А. Дольскому; насочинял всякой всячины о себе, усыпив ее бдительность дежурными фразами, типа: "Французы говорят, что любовь - это эгоизм вдвоем" и" Если любить, то надо любить всегда слепо, без страховки. Я люблю тебя именно так - ключевое слово "без страховки" - схожу по тебе с ума, стели скорее постель, пока я мою чашки".
А, ошарашенная моей настырной наглостью Лера, сперва лишь хватала воздух ртом, как рыба на горячем песке, затем буквально прохрипела: "Ты рехнулся, мальчик?" Села на кровать и минут пять раскачивалась молча, стиснув руками голову. Но в конце концов в строгом исполнении отведенной ей роли в сценарии, расписанным мне накануне более опытными пацанами со двора, Лера успокоилась и обреченно произнесла, будто призналась: "Только мне ЭТО дело очень и очень не нравится, И ЭТО у меня не было очень и очень давно. А еще: у меня маленькая грудь".
" С такими красивыми ногами о грудях вообще можно забыть!" - радовался я тому, что рекомендации Вовки Чайки по охмурению девиц старшей возрастной группы опять отработали безотказно. Я боялся уже другого - что перегорю, истлею, кончу, опозорившись еще до того, как упаду на нее. Я промямлил от себя: "Извините, если чем-то обидел".
Вот тогда-то, в первую ночь Лера и выдвинула условие: "Если кому-то из нас надоест или... в общем, скрывать друг от друга ничего не будем и расстанемся друзьями. Согласен?"
А до этого она стонала и вскрикивала: "Руки! Руки! У тебя волшебные руки! Ты сводишь с ума!"
И потом: "Странно, но я тебя нисколько не стесняюсь.Разгуливаю перед тобой голой, будто знаю тебя сто лет. А ты?"
А я замкнулся на подозрении, что у Леры вообще никогда не было мужчины.
На середине пути, возле деревянного моста, перекинутого горбом через глубокий овраг, мы обычно останавливались, и я ловил ртом ее губы. Она уворачивалась, недовольно кривясь, просила не возбуждать её и подставляла свою длинную тугую шею. Я впивался ей в мочку уха.
Будущего у нас быть не могло. Хотя я настойчиво врал и просил считать за истину последней инстанции мои мечты, в которых наша совместная жизнь, как единая судьба с тремя детьми и десятью внуками растянется в бесконечность.
"Свисток смоленый! Не криви душой! - выговаривала мне Лера: - Какие еще дети? Ты хотя бы дорасти до восемнадцати. Мне тогда, старой кляче, уже стукнет двадцать четыре. Любовь твоя пройдет так быстро, что помидоры не успеют завянуть. Да и кто тебе, деточка, разрешит жениться на мне - с вашими-то старорежимными нравами и культурой?"
"Зато ты высоконравственная и культурная: брови выщипала, а лобок побрить не удосужилась. Пол дня, как кот после умывания, языком с нёба кудрявые волосы слизываю" - ехидно думал я, но ума хватало - не озвучивать Лере своих мыслей.
У моста заканчивался лес и сразу за мостом, на крутом склоне вырисовывался просевшими домами частный сектор.
Из третьего слева двора выскочил охотничий пес породы Курцхаар. Он всегда выскакивал при нашем появлении, и запуская волны коричневых пятен по мрамороной спине, резво нарезал круги, а потом садился перед нами,
