доложили о краже. Словно за шкирку вылили ушат колодезной воды – даже цветом лица, вымороженный черной ненавистью. Разом сошли суета и взвинченность.
– Ай как жалко-то… Если бы не эта очередная, – такая глупая, – ошибка… Я-то мыслил пощадить и сослать… Сумлевался… Хотел отпустить взамен на сворованные летописи… Но ты сам подписал себе приговор.
На полу он увидел свой молот и клочок бумаги, насаженный на рукоять. Писарь сорвал и прочел записку.
«Инструкция по эксплуатации: продолговатым концом – в задний проход».
Зловещий взгляд опустился на молот.
– Как остроумно шутит тот, кто вот-вот сгинет.
Скала, что отступила от горного плато, высится над острыми пиками сосен, рощами и долами. На вершине воздвигнута крепостная стена; но и на нее можно взглянуть сверху вниз взойдя на каменную корону донжона.
Башней он казался лишь со стороны, а на деле был исполинским колодцем. Гуляя на кольце крыши, можно с любого ракурса любоваться безоблачным небом: будь то вишневые оттенки заката на западе, объятые лимонной желтизной, или бирюза зенита, перетекающая в восточные сумерки. Если найти силы оторвать взгляд от упоительных небесных красот и опустить глаза, можно узреть даль, осматривая ландшафт с высоты птичьего полета.
Созерцание прекрасного чуждо писарю. Взойдя на крышу донжона, колдун в черном балахоне одним своим присутствием развеял идиллию, в которой чудилась благоговейная музыка. Теперь, вместо щипков арфы и рулад свирели, нервно запиликала скрипка, словно смычок возжелал распилить инструмент поперек; мистичные, – по поверьям, – лишающие рассудка, ноты стеклянной гармоники тонкими иглами впиваются в душу, погружаются в нутро, словно в тельце куклы Вуду.
Поступь злодея грохочет набатом, предвещая неминуемую беду. Он кружит коршуном по кольцу донжона, взглядом хищника высматривая жертву; щурится, облизывает пересохшие губы.
В лесном чертоге сверкнула синяя искорка на металле. Рыцарь скачет на резвом жеребце прочь из замка.
Чернокнижник воздел руки к небу.
– Аларан! Парем! Дугхлоссс!!!
Клекотом стервятника прозвучало заклятие. Рокот заворчал в вышине. Облака проступили на небе, будто иней; посерели, почернели, и разразились шелестящим градом. Градины секут раскинутые руки писаря, застревают в бороде, разбиваются в дребезги о лоб, оставляя на коже красные пятна. И это лишь прелюдия.
Глыба льда обрушилась на крышу замка; раскрошила зубцы, словно снаряд баллисты. Осыпаясь чешуйками наледи, трещина пробежала по грани ледяного яйца; скорлупа отворилась, расправилась гибкими крыльями. Из сердцевины пахнуло арктическим холодом; словно огромные питоны, вытянулись шеи трехглавого дракона. Крокодильи пасти ощерились частоколами клыков, вытесанных изо льда. Голубые глаза рептилии сверкают голодом под карнизами надбровных дуг. Двулапый кошмар встал во весь рост – собой загородил чернокнижника от града. Серединная голова повернулась боком, замечая своего повелителя.
Пасть накинулась молниеносно. Клыки проткнули живот и поясницу; густо заструилась горячая кровь. Она брызнула на камни, над которыми задергались ноги писаря. Правая голова метнулась, чтобы схватить дрыгающиеся конечности; сомкнула челюсти и дернула в сторону. Кровавый сок выплеснул как из ведра; третья голова принялась слизывать лакомство.
0.5
На голове заныла шишка. В рабочий день, Валентин зашел в кабинет к начальнице, и остался на чашечку кофе. Крестная молча рассмотрела его документы и стала подписывать, а он тем временем, – к своему разочарованию, – послушал радиостанцию из магнитофона. Ведущая новостного блока дикцией нагнетает беспокойство:
– Прошлой ночью в городскую реанимацию был доставлен юноша двадцати пяти лет в тяжелом состоянии. Врачи поставили диагноз: множественные телесные повреждения, нарушение работы почек, три закрытых перелома и черепно-мозговая травма. Причиной стали жестокие побои, которые нанесли местные хулиганы. В результате расследования, сотрудники полиции установили причину нападения: двое молодых людей выследили пострадавшего, когда тот возвращался с работы. Избиение стало расплатой за любовные интриги с девушкой одного из нападавших. Виновников задержали спустя несколько часов. На данный момент возбуждено уголовное дело по статье разбойное нападение с нанесением тяжких…
– Вот твой экземпляр, – голос Елены освободил из плена неприятных новостей, – Вот твой бейдж. И вот ламинированные таблички для зала, где тренируются самураи.
«Служебный проход».
Валентин приклеил таблички с обеих сторон двери. Перечитывая надпись, он радовался тому, как изящно удалось решить чью-то проблему, и что смог поучаствовать в этой маленькой победе. Поддержание жизни клуба показалось интересным.
– Ей! Показушник!
Валентин почувствовал необходимость обернуться. Напротив него оказался боксер, и никого, к кому бы тот мог обращаться.
– Ты чё везде суешься? – заметно, что боксера удерживает на месте возможный выговор за драку на работе. И он всячески порывается намекнуть, что бумажный щит – временный. Но было в задире нечто комичное – он оказался низкого роста, с созвездиями прыщей на лице, и выглядел злобным подростком.
Не отдавая отчет, откуда взялось столько смелости, Валентин надменно ухмыльнулся:
– Больше конкретики, пожалуйста.
– Через эту дверь мои парни ходят. Снимай свою хрень.
– Но это не моя хрень. Это хрень твоей начальницы.
Боксер хмыкнул, метнул взгляд, ударил кулаком в ладонь. Затем повернулся к лестнице и метнулся вверх, демонстрируя силу ног.
– Самец, – с насмешкой иронизировал Валентин.
Вторая сменщица-администратор, с которой Валентин работал сегодня в паре, оказалась заразительно жизнерадостной девушкой. От нее словно шел свет; и имя подходящее: Света. Ее веснушчатое личико постоянно сияло задоринкой; будто кто-то рассказал ей уморительную шутку. Было приятно просто находиться рядом с таким человеком.
А еще юноша заметил, как относятся к ней клиенты. Почему-то ни один не выказал недовольства, не придрался к словам или сервису. Словно сегодняшний день для всех гостей оказался на редкость удачен. И свой день Валентин считал таковым, несмотря на испорченную радость от маленькой победы. Не хотелось думать, что его затея с табличками была показухой.
Накануне закрытия, в группе Алексея закончилась тренировка. Инструктор спустился к ресепшену, и Валентина кольнула мысль:
«Подхалим, думает он про меня».
Алексей подошел и, не говоря лишних слов, уважительно поклонился. Позади него встал полнотелый Владимир и с улыбкой последовал примеру учителя. Валентин смутился и скопировал поклон, отвечая благодарностью. Вскоре спустились оставшиеся ученики, и самураи удалились.
Весело удивленным взглядом Света посмотрела на Валентина.
– Ничегошеньки себе!.. С чего такие почести?
– Пустяки.
– М-м… – Света многозначительно кивнула, тайком улыбаясь: – Пока я заканчиваю, можешь пойти переодеться. Я живу неподалеку, поэтому прихожу из дома в рабочей форме. Так что ты зря ждешь, чтобы пропустить меня в раздевалку первой.
– Неужели я так предсказуем? – улыбнулся юноша.
– Понаблюдав за тобой, я бы сказала, что ты верен хорошим манерам.
– Хорошо. Тогда позвольте выразить благодарность за терпение, проявленное специалистом высшего уровня по отношению к новичку.
– Хи-хи. Какая приятная лесть!
– Завтра принесу новую.
Сам того не ожидая, юноша галантно поцеловал ручку Светы. Девушка подыграла реверансом.
– Тогда до встречи. Не забудь, что завтра сокращенная смена.
– Почему?
– В честь Дня Рождения клуба. Здание закроют на час пораньше и сотрудники останутся пить чай и фреши. Думаю, тебе не помешает пообщаться со всеми.
– Хорошая мысль, – согласился Валентин, представляя общение с весьма конкретной особой по имени Анна.
Жаль, что уличная одежда – не доспех. Валентин точно знает, что серьезные проблемы поджидают его во дворе главного входа, но отказывается думать о запасном выходе. Непонятно почему, но страх сказывается меньше, чем самоуверенность. Валентину кажется, словно горы по плечо. Он хочет стать таким, кто понравится Ане. А для этого нужно понравиться себе. Валентин знает, как бывает больно после драк, предвидит, что побитые руки надолго забудут плотнический инструмент. Но зная и то, насколько больнее обходится трусость, юноша сжал кулаки.
Прощаясь перед уходом, он помахал Свете; в последний раз полюбовался ее улыбкой. Оказавшись за стеклянной дверью, он пошел настороженно, и вскоре услышал разговор двух парней в тени здания:
– Что я, по-твоему, должен сказать ему? – злится Антон.
– Не тупи! – подначивает боксер. – Скажешь, чтоб не терся около твоей Насти. Эй ты! – гаркнул он Валентину: – Сюда иди!
Шумит город, равнодушный к происходящему в темном дворе. Погас верхний ряд окон фитнес-центра; всего их три. Когда охранник спустится, чтобы погасить нижний – ляжет плотный сумрак. Он покроет произвол безнаказанностью.
Валентин отозвался уверенным тоном:
– Что нужно?
– Слышь, горгона, убавь гонор! Ты откуда такой деловой вылупился?
– У тебя отличные ученики, – похвалил Валентин.
– Чё?
– Удар ты им хорошо поставил – заметно по твоей отбитой башке. Может пора переходить на снаряды, груши например?
Боксер опешил, дернулся вперед.
– Я те ща голову отобью, умник!
Неожиданно задира смерил пыл. Валентин сообразил не сразу, что дело в Свете, которая вышла домой:
– Привет, мальчики. Чего делаете?
Она выглядит беспечной, но Валентин уловил ее тревогу.
– Все в порядке, – заверил он. – Знакомимся.
Света не поверила его словам.
– А можно с вами постоять?
– Нет, – отрезал Антон. – У нас темы мужские: тачки, телки. Иди домой.
Девушка подождала, чтобы Валентин одумался и ушел вместе с ней. Но он отмолчался.
– Светк, давай уже, – поторопил Антон. – Дай поговорить.
– Не хулиганьте только. Спокойной ночи, мальчики.
– Ага, и тебе того же.
Погасли окна первого этажа, и только далекие фонари подсвечивают двор. «Видимость ни к черту», – юноша пожалел, что очков при себе нет. Пока Светины шаги затихали, сердцебиение Валентина становилось громче; но смельчак невозмутимо закатал рукава.
Боксер хмыкнул, распихал руки по карманам.
– Свет погас, ушла и Света, – хохотнул задира, вышагивая к жертве. – Ты там че-то про отбитую голову говорил, кажется? Не напомнишь?
– Зачем? Ты же через минуту снова забудешь.
Боксер хрюкнул.
– Ты че такой борзый? А ведь я хотел по-хорошему с тобой поговорить, а ты оскорбляешь меня. Придется с тебя спесь стряхнуть, как желуди с дуба. Ты хоть понимаешь, какие у тебя печальные шансы, дубок?
– Не стал бы доверять твоему подсчету.
– Все! Будешь свои синяки считать сам!
Боксер пошел в наступление, не считая паяца за соперника. Он чувствовал его страх.
Кулак Валентина рефлекторно метнулся вперед, и так получилось, что задира налетел переносицей. Он заматерился и разъярился всерьез. Валентин не успел опомниться, как удар в ухо прилетел с боку. Зазвенело в голове и потемнело в глазах. Пришлось зажаться в глухой защите, понимая, что это тактика закончится поражением.
– Шухер!..
Боксер замер на середине удара, когда услышал команду Антона. Расправу прервали шаги во дворе.
– Кого
