- Сдайте Ваше оружие, кадет! – прозвучал из-за спины усталый голос.
- А-а-а… Что? – я обернулся.
- Вашу винтовку и подсумки, кадет, - высокий, сутулый парень, максимум года на три постарше меня, в мокрой серой шинели, с одной маленькой звездочкой на мятых погонах, нетерпеливо притопнул ногой.
- Да-да… Конечно… Извините… - я сдернул винтовку с плеча и, не удержав, стукнул стальным затыльником о брусчатку. Дзи-и-и-нь… Лязгнула мокрая сталь…
*****
Дзи-и-и-нь… Дзи-и-и-нь… Зазвенела чайная ложка, размешивая густой, бордово-коричневый чай в тонком стакане вставленном в почерневший от времени мельхиоровый подстаканник. Небольшая, казенного вида комната. В углу могучий, как крепостной бастион, сейф, пара пыльных канцелярских шкафов с давно не мытыми стеклами, два стола… Справа от меня небольшой, заваленный пухлыми папками «бухгалтерский» столик, за которым скрипит пером, разбрызгивая мелкие кляксы, какой-то субтильный деятель, с густо набриолиненными, жидкими, волосами в серой, мятой косоворотке. Прямо передо мной еще один стол – монументальный, с огромной, словно палуба авианосца, столешницей, на которой громоздятся несколько, архаичного вида, телефонных аппаратов, затейливый письменный прибор и, как сказали бы сейчас, «гламурное» пресс-папье из розового, в темных прожилках, мрамора. Над ним, в простенке между двух стрельчатых окон, поясной портрет вождя всех народов… Дьявольщина! А сейчас-то я где?! Уже по привычке бросаю быстрый взгляд на руки. Руки как руки, ничего особенного, вот только почему-то кисти дрожат мелкой, противной дрожью. Человек сидящий за этим, монстрообразным, столом сделал шумный глоток и, отставив в сторону стакан, уставился на меня, слегка склонив голову на плечо. Лет под пятьдесят, грубое, словно рубленное топором, лицо, темно-оливковый френч с тремя рубиновыми шпалами в малиновых петлицах, на рукавах небольшие овальные шевроны с мечом, щитом и надписью – НКВД по нижнему краю… Вот это да… Вот это я попал, так попал… Человек перевел взгляд на бумаги, лежащие перед ним на столе, и пошебуршав страницами вытянул желтоватый лист.
- Та-а-кс, - протянул он, - Идем дальше. В двадцатом году вы состояли в должности пулеметчика Старицкого ЧОНа, так?
- А-а-а… Кх-х-хе… Да, - с трудом произнес я, проталкивая слова через сжавшееся от неожиданного спазма горло.
- Угу… И с кем изволили воевать?
- Обороняли город от банд дезертиров…
- Ладно, - он снова порылся в бумагах, - А в двадцать девятом году вы состояли ассистентом профессора Мантейфеля на кафедре биологии, где и организовали троцкистский кружок. Так?
- А-а-а… Да… То есть – нет! Никакого кружка я не организовывал! Просто работал у профессора, в экспедиции ездил…
- В экспедиции, говоришь. Ну-ну… - он пожевал губами и повернулся к сидевшему за канцелярским столиком человеку.
- Слышь, Семенов! Сгоняй-ка в буфет, набери кипяточка.
- Так это, Пал Маркович, они ж его только поставили, минут через двадцать будет, - пропищал из своего угла субтильный типус.
- Сходи, говорю! – прикрикнул мой визави.
- Иду, иду… Покоя от вас нет… - пробурчал Семенов, вылезая из-за стола. Следователь молча проводил глазами своего коллегу и, подождав пока закроется дверь, снова взглянул мне в глаза.
- Э-эх, Генрих Григорьевич, товарищ Ягода… Не тем мы занимаемся… Не тем… - едва слышно проговорил он, - Скажите, вы ведь этот… Как его… Зверовед?
- Охотовед… - ответил я.
- Ну, да все равно. Вы вроде в экспедицию собирались?
- Да, на Баргузин, через две недели…
- Тогда так, - он открыл ящик стола и вытащил наружу небольшой прямоугольный квиток. После чего взял ручку, и макнув перо в чернильницу, что-то быстро нацарапал на нем, и щелчком ногтя перебросил ко мне.
- Вот пропуск. Берите и езжайте на этот ваш Баргузин. Только не через две недели, а самое позднее к завтрашнему утру. Иначе… Иначе сами понимаете… - он потянулся к краю стола и взяв в руку стакан, помешал ложечкой бордовую жидкость. Дзи-и-и-нь… Дзи-и-и-нь… Ответило тонкое стекло.
****
Дзи-и-и-нь… Дзи-и-и-нь… Дзи-и-и-нь… Загудела сталь, и буквально в сантиметре от моего лица образовалась ровная строчка аккуратных, круглых отверстий. Черт бы вас побрал! Куда опять?! Как уж заведено, решил взглянуть на руки. И не смог… Что-то тяжелое прижимало мою голову не давая повернуть шею. Так, спокойно! Нужно оценить обстановку. Первое – я лежу… Второе – что-то не так со слухом, окружающие звуки пробиваются как будто сквозь толстый слой ваты… И еще, почему-то все время дрожит земля… Землетрясение? Да ну на фиг, какое еще землетрясение! И тут пришла боль… Такое впечатление, что кто-то льет мне на шею крутой кипяток! Напрягаю все силы и слегка поворачиваю голову. Прямо надо мной, в метре, не более, торчит блестящий металлический шток, по которому стекает желтоватая, маслянистая жидкость и тонкой струйкой льется за воротник. Это что ж за твою-то мать?! Точно! Не подводит память! Над моей головой висит, не раз виденный на военной кафедре универа, разбитый откатник противотанковой пушки. Орудие явно лежит на боку, но что еще хуже, так это то, что я лежу прямо под ним! Надо выбираться… До предела скашиваю глаза, и в поле зрения попадает бок прожженной, засыпанной комьями земли, гимнастерки. Дальше – такая же грязная штанина галифе с рваной дырой на бедре, вокруг которой расплывается большое багровое пятно… Зараза! Не чувствую ни рук ни ног! Спокойно, спокойно… Приказываю себе, сейчас малехо отдохну и попробую вытащить руку. А это что еще за лязганье? И какие-то голоса… Совсем рядом…
- Командир! Тут один живой! – сквозь ватную глухоту пробивается голос.
- Вытягивайте, только быстро! Станину! Станину поднимайте! – чьи-то руки хватают меня подмышки и начинают тянуть по земле, периодически стукая каблуком сапога по затылку. Вот гады! Что, осторожней нельзя?! Надо мной склоняется перемазанное сажей лицо в черном рубчатом шлеме – танкист…
- Ты как, лейтенант?! – кричит человек, - Жив? – видно, что орет, но почему так тихо?
- Оставь его, контузия, все одно ни хрена не слышит!
- Так куда его?
- Куда, куда… Давай в танк, на пол, под ноги кинем. И валим, валим парни! Сейчас тут фриц все с землей смешает! – меня опять хватают под руки и куда-то волокут. Боже, как больно… Полумрак, щека упирается в рубчатый, отвратительно пахнущий соляркой, стальной лист. Немного впереди, в поле зрения, чей-то сапог, лежащий на небольшой металлической педали. Вот нога нажимает на педаль, и пол вздрагивает. Бьет в ноздри пороховая гарь и, чуть блеснув в полумраке лоснящимся боком, прямо у лица, бьется донцем об пол горячая снарядная гильза. Дзи-и-и-нь… Гудит сталь…
*****
Дзи-и-и-нь… Дзи-и-и-нь… Мелодично звякают старые часы на стене. Мягкий свет неяркого осеннего солнца, пробивается через легкие тюлевые занавески. Я сижу в глубоком, удобном кресле напротив работающего телевизора. Ну что? Взглянем на руки? Ух, ты… Тонкая пергаментная кожа, коричневатые пятна… Что ж случилось то? Не руки, а какие-то птичьи лапки. Да и черт с ними… Вон лучше глянем что в ящике показывают. Дьявол! Ни черта не разберу… Что ж видно так плохо? Как в тоннеле… Так, ну и что там? Какое-то большое белое здание, языки пламени из разбитых окон… Наверху, на самой крыше, на тонком шпиле развевается трехцветный флаг. Не может быть! Откуда тут такое знакомое, с самого детства, знамя исчезнувшей империи? Что за бред! И почему внизу, на набережной, танки?! Опять война? Уф… Что-то трудно дышать… И со светом, явно не так… Откуда эта темнота? Черный тоннель… А ведь я лечу по нему! Лечу!!! Туда, где страшно далеко мерцает яркое, искрящееся пятнышко… Дзи-и-и-нь… Дзи-и-и-нь…
*****
Я открыл глаза и уставился на грязную, обшарпанную стену коридора. Голова гудит, что твой набатный колокол, да еще и кружится, зараза. Нет, определенно, пора заняться здоровьем, а то и до кондратия недалеко! Пора подниматься, строители явятся и на тебе – взрослый, и что самое удивительное – трезвый дядька, валяется на грязном полу. Не комильфо, совершенно не комильфо! Так, погодь, а что же это было со мной? Мистика какая-то… Я что же, прожил чужую жизнь? Да нет, так не бывает! Или бывает? Кому ж верить, как не себе? Стоп! А может я все еще брежу? Да нет, вот же она – наша старая квартира, ничего не поменялось, слава богу! Уф… Я качнул головой и с кряхтением поднялся на ноги. Нет, вот она - неизменная реальность. Пусть так уж и будет… А то… А то и в психушку загреметь не долго. Я в последний раз окинул взглядом наш старый дом и повернувшись к двери, вдруг, обнаружил что все еще сжимаю в руке старую статуэтку. Усмехнувшись я повернул подставку к себе и… И почувствовал, как предательски задрожали колени. Изменилось! Изменилось, твою то в душу! Надпись, выгравированная по внутреннему кольцу подставки, была другой… «Дон Кихотам, от Дон Кихота Ламанчского» обращался во множественном числе неизвестный даритель. Я замер не в силах отвести взгляда. Так что же получается – я прожил, прочувствовал, испытал, воспоминания моего деда? Это все было на самом деле?! И что же, теперь и мои воспоминания каким-то образом заключены тут, в этом позеленевшем куске бронзы? Не может быть… И как же проверить? Я еще раз провел пальцами по доспехам идальго и открыв сумку, бережно опустил вещицу на дно. Как проверить? Да просто! Я подарю ее одному человеку - своему внуку!
КОНЕЦ
)
Здорово.