Про этот остров пели: «Итуруп, Итуруп - с рыбой чай и с рыбой суп». Несмотря на то, что это самый большой остров в Курильской гряде, добраться до него довольно сложно. Сначала самолетом до Южно-Сахалинска, а потом или на теплоходе день-два, или, если благоволят погода и обстановка с билетами, еще раз по воздуху местными авиалиниями. Обычно сюда едут либо профессионалы по контрактам за длинным рублем, либо местные жители, возвращающиеся с материка. Ну, или осмелившиеся на такой поход настоящие мужчины.
А еще по приказу Родины – выполнять священный долг по охране границы, чтобы не дай бог, кто-то смог драпануть. Хотя кто отсюда отважится? Где такому смельчаку отыскаться? А если и отыскивался такой ухарь, дальше мыслей его не пускали. Бдило недремлюще око государства.
И был на том острове залив Касатка. Конечно, там были и еще заливы, но они не стали такими известными.
И стояла в том заливе самоходная баржа Т-36, ржавая железная, но ещё, слава богу, самоходная посудина, предназначенная для переброски грузов вдоль побережья, стоявшая на разгрузке. Водоизмещение — 100 т, 2 двигателя, скорость — 9 узлов. Это если с двигателями. Если двигатель завести.
И были при этой посудине двое военнослужащих инженерно-строительных войск Советской Армии, более известных как стройбат. Младший сержант и салага - первогодок. Два солдатика из стройбата на барже – ничего удивительного. И не такое бывало. “Два солдата из стройбата заменяют экскаватор” – солдатский фразеологизм того времени. Два солдата из стройбата на барже – военная хитрость. Пусть враг мозги напрягает. А все просто. Родина сказала надо, командир отдал приказ. Двое суток через двое. Два дня на барже, два – в казарме. Ведро картошки, две банки тушенки, чай, сахар, хлеб, курево и кулак старшины под нос: Чтоб все было путем. Не то… Кулак внушал доверие. Всего-то двое суток. Если сменят.
И было 17 января 1960 года.
И была штормовая погода. Обычная погода, надо сказать, для данной местности в такое время. Смельчаков швартоваться нет. А на нет и судна нет. А в безделье, чего хочется солдатику, когда тем более нет рядом начальства? Правильно. Поспать. Кинул матрасы на теплый дизель – лежи, думай о дембеле. Или спи. Солдат спит – служба идет. А еще солдатику хочется выпить. Ведь когда солдат пьет – служба тоже идет. Лишь бы начальству на глаза не попасться. Но начальство далеко. Но и выпить нечего. Тоска. Единственное развлечение слушать шум непогоды.
Вдруг среди морского гула послышалось: – Эй, на баржЕ! Младший сержант насторожился. Почудилось? – Боец, - обратился он к рядовому. - Ничего не слышал? – Ничего. – Салага, - подумал сержант. Крик повторился. Сержант напрягся. – Только начальства не хватало.
Последующий за криком заливистый свист опроверг предположения. – Начальство свистеть так не умеет. – Боец, давай на палубу, узнай, в чем дело. Солдат, для которого младший сержант на барже был главнее адмирала, маршала и самого главкома всех вооруженных сил вместе взятых, вышел из тепла навстречу подвигу.
Но он этого пока еще не знал.
Вернулся через минуту, да не один. – Товарищ младший сержант, тут такое дело.
Рядом стояли два промокших военнослужащих.
Сержант вскочил, поправляя ремень.
- Не дрейфь, земеля. Свои.
- Свои с водярой приходят.
- А мы как раз, того. С ней.
- С кем? –
Сержант медленно соображал.
- На соседнем причале бочки со спиртом разгружали, ну и невзначай одна открылась и два котелка спирта прямо на палубу. Вот они.
- Боец, - сержант окликнул первогодка. Чего стоишь как на параде? Неси закуску. Вы че, пацаны, в дверях, давай поближе к дизелю. Тут тепло.
Познакомились.
- Филипп.
- Иван.
- Зашибись, вовремя зашли.
Три первые тоста: для “сугрева” пошли без закуски и незаметно. Три других “за тех, кто в море” выпили уже вальяжно. Потом достали баян, открыли консервы. Хлеб наломали добрыми кусками.
А шторм-бродяга крепчал. Шторм ревел. Ветер подхватывал звуки баяна, нестройные голоса, поднимал их в самую высь, глушил и топил их в море.
Солдатики напились, напелись, наелись, разлеглись, где кто сидел, и задавили щеку.
Все хорошее когда-нибудь заканчивается и наступает плохое. Или очень плохое. Это плохое называется чиздец.
Первогодок просыпается, выходит на палубу отлить. Смотрит на волны. Определяет направление ветра. Переходит на другой борт и у него пропадает желание отлить. Он видит, что и с другого борта тоже волны. Нет берега. Он кидается обратно, может, не увидел? Напрасно. Ни там, ни там берега нет. Тут он начинает соображать, почему же его так качает и почему не видно берега. А когда осознал, кидается будить остальных. Тормошит, поднимает, объясняет, уговаривает, клянется. Поднимает сержанта на палубу.
Сержант покачивается, крепко держится за борт, оценивает обстановку, смотрит влево, смотрит вправо, не поворачивая тела, смотрит назад и моментально трезвеет. Нет берега. Нет той части суши, которую он должен защищать. Десять суток как минимум, мелькает у него в голове. – Общая тревога, - командует он себе.
И пошла борьба за выживание.
Запустили двигатель. Старались маневрировать. Крутили рацию. Молчание. Ни писка. Пока крутили и маневрировали, заглох двигатель. Отчего заглох? А хрен его знает. Солярка есть, все детали на месте, а не работает. И пришло понимание ситуации. Баржу несет в открытое море. А точнее в океан.
А на берегу командованию было доложено, что во время шторма баржу Т-36 сорвало с якоря. Прошли сутки, баржа не обнаружена. Местные жители подобрали спасательный круг. Начальство: В Америку не могли драпануть? – Никак нет. Далеко уйти не могли. Вероятно, куда-то штормом прибило.– Уже легче. Искать. – Обыскали. Нет баржи. Нет обломков. В таких случаях самый лучший выход, чтобы баржа затонула. Так и решили. Нет, так нет. И докладывать не стали. На флоте всякое бывает. Тем более что баржа старая и списана уже как три года назад.
Двое суток пленники океана всматривались вдаль. Сержант успокаивал. – Скоро спасут. Не могут нас не спасти. Конечно, начальству на нас наплевать, но баржу будут искать. - Успокаивал он прежде всего себя. – Даже если начальство не хватится, есть у нас замполит. Тот сразу увидит, что нас нет на политзанятиях. Тот уж точно поднимет тревогу.
Замполит знал свое дело. Будь ты в карауле или на вахте, а последний номер газеты «Красная звезда» должен быть в каждом подразделении, на каждом посту, на каждом судне. Чтобы бойцы читали.
И один из бедолаг находит на барже последний номер этой газеты, читает, вникает и начинается у него медленное помутнение рассудка. На первой странице черным по белому бодрая статья, что вскоре начинаются испытания новых советских ракет. И условная карта этого района. Как на пачке «Беломора». И падать они будут как раз в тот район океана, куда несло ржавую баржу. И вот из-за этих испытаний вход любых судов туда до 1 марта запретили. О чем было объявлено официально всем странам, имеющим интерес к данной территории.
Но первые три дня надежда на спасение еще жила. Четыре человека в восемь глаз смотрели вдаль. Не появится ли какой корабль. Или земля. Глаза слезились, краснели, но ничего похожего на спасение не наблюдали.
Без котлового довольствия, солдат может прожить до следующей постановки его на котловое довольствие. В армии с голоду еще никто не умирал.
Без приказа солдат не может прожить ни дня. Приказа никакого не было. Вообще никого не было. Появление замполита, который в казарме появлялся всегда неожиданно и не вовремя, сейчас было бы как пришествие Христа. Да ладно замполит. Хватило бы и старшины с его кулачищами. И пусть он бы даже ударил пару раз. – Так рассуждал сержант.
Баржу несло течением. В такой ситуации главное не сойти с ума. Смерть была бы желанным избавлением от происходящего. А вот умирать никто не хотел. Особенно сержант. Ему до дембеля осталось всего ничего. И он принимает решение выжить. И спасти экипаж. Любой ценой. Добраться до части, покаяться во всем. Отсидеть на гауптвахте, отслужить в дисбате и с чистой совестью уехать на родину. Здравствуй, мама. Прости, батя.
И он принимает решение.
- Объявляю по экипажу, как старший по званию, принимаю на себя командование. Слушать мою команду: Посчитать все довольствие и доложить. Будем экономить. Нас обязательно найдут. Сержант с удивлением почувствовал у себя в голосе нотки замполита.
И началась экономия. Чтобы выжить.
Бортовой неприкосновенный запас для двоих – на пару суток: ведро картошки, две банки тушёнки, полтора кило свиного жира и питьевая вода. На двоих. А их было четверо. Тушенкой закусили еще на берегу, всю воду выпили в первый же день от жажды и страха. Правда, оставалось немного крупы, буханка хлеба, три коробка спичек и несколько пачек «Беломора». Воду слили с охлаждения. Вода воняла соляркой, но давала шанс еще пожить.
- А на сколько делить?
- Пока не делить, - сержант. – Выдавать по моей команде. Кто не согласен – за борт.
Прыгать никто не стал.
Десять дней в открытом океане - испытание не для слабонервных. Но на барже были четыре военнослужащих Советской Армии. Самой что ни на есть Армии. Это налагало отпечаток. Недосып, голод, жажда, любые испытания – все, что связано с преодолением тягот и лишений при несении службы солдат должен преодолевать. Знание Устава помогало бороться. Живи по Уставу - завоюешь честь и славу. Или хотя бы выживешь.
Двадцатые сутки разнообразия не принесли. Отсутствие пищи, берегов, проходящих судов не оставляли никакой надежды на спасение. Они пропустили тот момент, когда оторопь от ужаса происходящего сменилась чувством обречённости и тупой покорности.
- А, может, нас и не ищут?
- Может, и искать-то некому?
- Это как?
- Например, учения закончились как-то не так.
- Как не так?
- Всякое бывает. Запустили не ту ракету, а если ту, то не туда, а если туда, то не так, а если ту и туда и так, то… И нет больше никого.
- Такого не может быть.
-Почему?
- Неужели на всей планете было только четыре раздолбая., которые смогли выжить? Я не верю.
- Прекратить разговорчики. – Это уже сержант. – Смотрим вдаль. Не может быть такого, чтобы после учений никого не осталось. Наш замполит выживет по-всякому. Уж, я-то знаю.
Слова сержанта о том, что кто-то остался живой, несмотря ни на что, подействовали ободряюще.
- Сержант, по распорядку сейчас прием пищи. С котлового довольствия нас никто не снимал.
Сержант задумался. Еда закончилась пять дней назад. Кормить личный состав было нечем. Солдатская смекалка, типа каша из топора, не срабатывала. Топор был. Был даже багор, и ведра. Был также дизель, и сама баржа. Вари – не хочу. Жри от пуза. Крупы не было. А без крупы, сваренный топор остается топором. А, чтобы сварить кашу из баржи, надо было наткнуться на дрейфующий сухогруз из Канады, полный пшеницы, проса или кукурузы. Гречка тоже сойдет. Или просто наткнуться. А там накормят.
Но по уставу натыкаться на иностранный сухогруз не положено. Погибнуть Устав не запрещает. Но погибать, даже в такой ситуации, почему-то не хотелось. Хотя, чего там, у каждого из четверых, включая сержанта, мысль о смерти приходила часто. Но каждый был согласен лишь на одно условие: поесть, а потом уже можно и
Отлично написано.